Когда я замолкаю, директор благодарно кивает и произносит:
- Думаю, вы понимаете: если мы доверяем нашему источнику, то должны действовать.
Он смеряет вопросительным взглядом профессоров, а я непонимающе хмурюсь:
- По-моему, вопрос о доверии уже не должен стоять. Ведь то, что было в первом письме, - истина, так почему второе должно быть ложью?
В следующий миг мне хочется взять свои слова обратно, потому что Дамблдор смотрит на меня, как на неразумное дитя.
- Мы не можем знать до конца, какую цель преследует наш информатор… - мягко начинает он, а я округляю глаза.
- Ведь это же очевидно! - перебиваю директора, наплевав на все правила субординации, и взглядом ищу поддержки у деканов. - Он рассказал нам о Турине, дал отправную точку для поисков, поведал, как можно раз и навсегда уничтожить Реддла, так неужели этого недостаточно?
К сожалению, я не нахожу поддержки, по крайней мере, видимой: МакГонагалл мрачнеет на глазах и отводит взгляд, Снейп неопределённо качает головой, а Андромеда и вовсе хмурится, никак не выражая своего мнения. Дамблдор опирается растопыренными пальцами на край стола и пытается подобрать убедительные слова:
- Ты прав, Гарри, но никто не может дать гарантии, что место, которое упоминается в письме, не таит в себе ловушку…
И тут я не выдерживаю. Вскочив с места, сжимаю кулаки и отчаянно произношу, даже позабыв о сытном обеде, о котором мечтал последние полчаса:
- Да какая, к Мерлину, ловушка! Человек, приславший мне письмо, указал местоположение одного из крестражей, а вы не хотите в это верить? Или, что ещё хуже, вы не верите мне? Может, по-вашему, я вообще все эти письма придумал, ведь никто из вас не видел их своими глазами!
Мои слова поражают всех: директор теряет контроль над мимикой и ошарашено приоткрывает рот, МакГонагалл ахает и всплескивает руками, Андромеда восхищённо качает головой. Снейп же так смотрит на меня, что я не могу понять, чего в его взгляде больше: кристально-чистого изумления или усмешки в самом лучшем её проявлении.
Каким-то непостижимым образом понимаю, что никто не сможет найти выход из сложившейся ситуации, кроме меня самого. Разве что Снейп, но он, я уверен, за словом в карман не полезет, однако я вряд ли буду рад тому, что услышу. Поэтому я тихо откашливаюсь и, приняв как можно более покорный вид, произношу с едва различимой настойчивостью в голосе:
- Я прошу прощение за сказанное, но моё мнение от этого не меняется: мы должны верить письму.
Просто потому, что больше верить некому. Я прекрасно понимаю, ситуация чудовищна: всё, что нам остаётся, - это полагаться на сведения, предоставляемые неизвестным третьим лицом. Нет никаких гарантий, одна голая вера.
Несколько долгих секунд длится зрительная борьба между мной и Дамблдором, и когда по моему затылку уже начинают ползти ледяные мурашки, директор сдаётся. Похлопав себя по бокам, он заключает:
- Хорошо, я сейчас же свяжусь с Артуром и Кингсли. Нам необходимо собрать небольшую группу волшебников, которые отправятся в Прагу. Всё должно быть сверхсекретно, чтобы Реддл ни в коем случае не догадался о том, что мы знаем его тайну.
Дожидаюсь кивка МакГонагалл и, попрощавшись с остальными, направляюсь к выходу. Прежде чем закрыть за собой дверь, я оборачиваюсь, чтобы взглянуть на Дамблдора и Минерву, увлечённых беседой, но вместо этого обращаю внимание на Снейпа с Андромедой. Они не сменили своего положения: профессор продолжает стоять возле камина, аккуратно прислонившись к боковой стенке, Андромеда с достоинством сидит в кресле. Однако то, какими долгими и красноречивыми взглядами они обмениваются, прежде чем уделить внимание разговору Дамблдора и МакГонагалл…
В глазах Снейпа удивление плещется через край, словно он вообще не ожидал встретить здесь Андромеду, а вот её взгляд…
Так смотрят на того, кого не видели много-много лет. Того, кто когда-то был очень дорог.
Быстро заморгав, я отворачиваюсь и покидаю кабинет директора. Чувствуя себя выжатым лимоном, направляюсь в сторону Большого Зала, где через тридцать минут должен начаться обед. Так как с завтраком мне не повезло, желудок весьма активно даёт о себе знать, сил нет совершенно ни на что. Места, где обычно сидят Рон с Гермионой, пустуют, нет даже Невилла и Полумны. Вздохнув, сажусь в самом начале скамьи и принимаюсь за обед.
Вечером окрестности Хогвартса тонут в ультрамариновых сумерках. Я наблюдаю за этим стремительным процессом из окна спальни, вспоминая события сегодняшнего утра. Рон с Невиллом сидят на моей кровати и радостно уплетают конфеты и шоколадки из Сладкого Королевства, смеясь над чем-то, их разговоры ни о чём проходят мимо моего слуха.
Сначала все мои мысли занимает воспоминание о том, как я обнаружил письмо, затем - встреча с Андромедой, разговор с Дамблдором и МакГонагалл, взгляды Снейпа и Андромеды друг на друга. О последнем даже думать не хочется.
Возвращает меня в реальный мир шоколадная лягушка, неожиданно запрыгнувшая на плечо. Ловко поймав её, отправляю лакомство в рот и оборачиваюсь на хихикающих друзей. Сейчас спальня залита приятным оранжевым светом, который исходит из печи для обогрева помещения и от свечей, расставленных на прикроватных тумбочках. Они накрыты круглыми плафонами с замысловатой резьбой, через которые мягкий свет преломляется и умножается в несколько раз, отлично освещая пространство вокруг. Я догадываюсь, что без магии тут не обошлось, но светильники смотрятся эффектно.
Засунув в рот кончик лакричной палочки, Невилл наколдовывает мыльные пузыри, которые начинают кружиться под балдахином кровати. В их полупрозрачных бочках отражается мягкое сияние светильников, и выглядит это поистине чарующе. Недолго думая, толкаю Рона в плечо, чтобы он подвинулся, затем забираюсь на кровать с ногами и выхватываю из горки сладостей сахарное перо. К счастью, с обедом и ужином мне повезло больше, чем с завтраком, но от сладостей я никогда не отказываюсь. Обсасывая сладкое перо, увлечённо слушаю рассказ Невилла о том, что интересного появилось в магазинчике близнецов Уизли, и не могу нарадоваться: ведь ещё совсем недавно друг ходил как в воду опущенный. Эти каникулы он провёл у своей бабушки и, безусловно, нашёл время на то, чтобы посетить родителей, которые вот уже несколько месяцев находятся в Госпитале св. Мунго. По словам друга, то, что он увидел, даже врагу не пожелаешь. Он так и сказал мне: «Это не жизнь, Гарри, это хуже смерти». Он не вдавался в подробности, да и я не стал мучить его расспросами, но одна мысль не давала мне покоя несколько дней: что, если подобное случилось бы с моими родителями? Смог бы я перенести это легче, чем их смерть? Думаю, нет. Видеть их такими, помня, какими они были до этого, - ужасно. Как бы жутко это ни звучало, я рад, что запомнил их настоящими, живыми, с чувствами и эмоциями.
