Нежный язычок обрабатывал меня со всех сторон неумело, но старательно, тщательно собирая все, что пролилось мимо или чем было испачкано в процессе. Опустошенные яйца блаженно ныли, хуй постепенно опадал, все же подергиваясь, когда влажный язык касался его. Так долго не удавалось кончить, что в голове до сих пор звенело от оргазма. Сука, это было охуительно настолько, что аж больно.
Но теперь мозг прояснялся и очищался от ударившей в него спермы и мутного алкоголя, и я постепенно понимал, что под моей рукой на коленях возится облизывая мою мошонку… Лиза.
Моя почти племянница.
Падчерица моего брата.
Я отдолбил ее горло. Выебал в рот. Оттрахал эти маленькие опухшие губы своим хуем и в процессе у меня, блядь, ничего не екнуло!
Это ж надо так ужраться… и так взбеситься. И настолько…
Ладно, похуй.
— Встань.
Она замерла и медленно подняла на меня глаза. Только полное отсутствие совести, которую, по словам Виталика, я в детстве на жвачку поменял, позволило мне встреть ее взгляд.
Так же медленно она оперлась на пол, а потом попыталась повиснуть на моих джинсах. Я сделал шаг назад.
— Быстро! — рявкнул и сам скривился от звона в голове.
Стремительное протрезвление не пошло на пользу.
Она завозилась на полу и кое-как приподнялась на подгибающихся ногах. Волосы были растрепаны, губы потрескались и на подбородке остались следы спермы, которые она не заметила. Не говоря уж о заплаканной мордочке от рефлексов при глубоком горле. Я быстро упаковал своего друга-предателя обратно в штаны, чтобы не дергался на эту картину так показательно. Сейчас она меня не бесила, сейчас возбуждала.
Но все изменилось очень быстро.
— Дядя… Андрей? — просипела Лиза. — Вы меня…?
— Пошла вон отсюда! — Гаркнул я, пока она не закончила свою фразу.
Да, блядь, изнасиловал! Восемнадцатилетнюю мелкую дрянь! Хуже того — мне понравилось.
И в этот момент от самого себя было мерзко, но каяться я не собирался. Все. Просто все.
Забыли.
Придумаю что-нибудь, чтобы не вестись на нее. Прикую, сука, к батарее, чтобы не шлялась не вовремя!
Воображение подкинуло картинку прикованной к батарее голой Лизы в кружевных трусиках и туфлях на шпильке. С раскинутыми руками, так что ее грудь бойко целится в меня розовыми сосками и с раздвинутыми ногами, между которых, под кружевом, угадываются ее пухлые половые губки…
— Ну! Какого хера ты еще здесь? Ждешь, что заплачу, шлюшка? — прорычал я, потому что Лиза, кажется, не планировала уходить, а мне надо было… успокоиться. — Деньги в следующий раз бери вперед, мой тебе совет.
Ее губы задрожали, щеки вспыхнули и она резко развернулась и затопала в сторону лестницы. Но не успел я выдохнуть, как она развернулась обратно и подошла вплотную ко мне.
Лиза тяжело дышала, и теперь я видел, что от злости.
— Вы! — ткнула она в меня пальцем. — Ты! Мудак!
— Так вы или ты? — усмехнулся я. — И про мудака я уже слышал не раз. Хочешь еще раз схлопотать?
— Я ухожу! Ясно? Отдай ключи от моей квартиры, ты, ублюдок!
— Иди, — я пожал плечами. Интересно, далеко ли ты уйдешь отсюда пешком. Телефона у тебя нет, денег нет и квартиры, кстати, тоже нет.
Она распахнула рот так широко, что, пожалуй, я бы…
Нет, уже наделал дел.
Никуда она не денется, конечно. А утром мы все протрезвеем и придумаем, что с этим делать.
Я так мечтал дожить до утра, как будто ко мне явятся гномики с решением всех проблем.
— Это моя квартира! — взвизгнула Лиза.
— С хуя ли? — поинтересовался я. — Твоя мама написала завещание на моего брата. Мой брат на нее, но она была уже мертва к моменту его смерти и единственный наследник я. Значит и квартира моя. А ты иди, иди, девочка.
— Но вы же… ты же… — она растерянно смотрела на меня, видимо, пытаясь сообразить, как так вышло. Щеки ее пылали с каждой секундой все сильнее. — У тебя же машина… дом, ты не… не бедный! Зачем?
— Не бедный, — согласился я. — Но не понимаю, с чего вдруг я должен делить свое имущество с посторонней мне взрослой женщиной.
— Я… ты же. Опекун? — она не понимала. Маленькая наивная дурочка.
Виталик сделал умную вещь, конечно. Так бы я реально забрал все имущество и срать бы мне было на эту ебнутую малолетку. Но данное обещание привязало меня к ней на следующие пять лет. Или я решу проблему или ебну ее и сяду.
— Опекун это для недееспособных и несовершеннолетних, — пояснил я. — Я добровольный опекун. Все, что я должен тебе, есть в законе. Отдавать свое имущество не должен.
— Ты… — она стояла красная как рак и слезы лились из глаз сплошным потоком. — Ты подлец!
— Надо же, какое слово выучила. Раньше только материться умела и насильником звать… — широко улыбнулся я. — Все-таки есть в тебе задатки нормального человека, хоть и ведешь себя как блядь.
— Да пошел ты!
И она с рыданиями бросилась к лестнице, стуча босыми пятками по плитке.
Вот так, Лизонька. Вот так.
ЛИЗА
1.
Терпко-горьковатый вязкий вкус все стоял во рту, сколько бы я ни чистила зубы. Я глотала зубную пасту, но мой рот был по-прежнему словно заполнен спермой дяди Андрея. Ее было так много! Часть я проглотила, когда она изверглась в горло, но часть осталась во рту и пролилась, и мне пришлось…
Я зажала рот ладонью. Кажется, я навсегда избавилась от рвотных позывов. Хуже того, что он делал, со мной еще не случалось. Это… отвратительно. Мерзко. Больно, страшно, противно, ужасно неприятно. Кто может делать это для удовольствия, кроме тех извращенок-мазохисток?
Когда его упругий ствол разрывал мои губы, я думала, что задохнусь… Он был таким грубым, таким жестоким, словно ему вообще было насрать, что я там чувствую. Неужели его женщинам это нравится? Или ему тоже насрать? Тогда почему они возвращаются? Делать эти отвратительные вещи… подчиняться ему. Когда он оттягивал мне голову за волосы, у меня искры летели из глаз.
Что-то в Андрее было такое опасное, что сейчас мне и вправду казалось, что злить его не надо. Но не зайдет же он слишком далеко?
И еще…
Я сглотнула, вновь ощутив этот вкус, вспомнив, как туго входил в мое горло вибрирующий от напряжения член.
Мне…
Было бы…
Любопытно…
Как-то потрогать или попробовать его на вкус… самой. Без насильного насаживания горлом на стояк, без долбежки затылком о косяк и льющихся из глаз слез. Облизнуть эту… стальную твердость под мягкой кожей. Самой.
Но…
Не так.
Я скривилась, снова собираясь заплакать.
В дверь раздался стук. Ну не совсем стук. Небрежный, символический бряк костяшками о дерево, словно случайно. И спустя секунду она начала открываться. Я подобрала под себя ноги, закуталась в одеяло и отползла в угол кровати. Андрей вошел и его взгляд сразу метнулся к моему рту. Я сжала губы, вновь ощутив снующий между ними ствол.
Но он тут же перевел взгляд на какую-то точку за моей головой. И дальше обращался только к этому участку стены. Я даже проверила — там ничего не было. Обои, краска. Все.
Андрей был в майке без рукавов, и было видно как струятся по его рукам татуировки: черный стилизованный огонь, острые язычки, извивающиеся от плечей до запястий.
Когда он поднимал руку, чтобы почесать отросшую щетину, огонь становился живым и страшным.
— Ну что ж, Лиза, поговорим откровенно… — сказал он спокойно. Он больше не орал, не рычал, не шипел. И это спокойствие напугало меня куда сильнее.
— Хорошо, — кивнула я.
Он не посмотрел на меня. Еще раз потер подбородок и сказал:
— Ты уже убедилась, что я мудак. Ты убедилась, что в полицию идти бесполезно.
Я втянула в себя воздух. Надеялась все-таки найти отделение, где нет его друзей.
— Можем повторить с любым полицейским, на которого ты покажешь, — оскалился Андрей, бросив на меня короткий взгляд и снова глядя мимо. — Уверяю тебя…
— Я поняла, — кивнула я, оставшись при своем. — Но… Можно я просто уйду?
