– Здесь нельзя расхаживать и беспокоить почтенную публику! Я смотрю, ты к звезде Пратера направляешься! Ускорь шаг, иначе я возьму тебя на заметку!
Он разговаривал очень грубо, и я разозлилась, что он сказал это и, вообще, обращался со мной словно с какой-нибудь дешёвой шлюхой. Хотя, надо признать, сейчас я выглядела ненамного лучше. Поэтому предпочла разрешить возникший конфликт по-хорошему. Я очень весело улыбнулась, несмотря на то, что на сердце у меня кошки скребли, и сказала:
– Но господин полицейский! Вы ведь тоже расхаживаете здесь туда и обратно, а вас на заметку никто не берёт…
Он готов был расхохотаться, однако опомнился, что находится при исполнении служебных обязанностей, и сделал строгое лицо. Я быстро схватила его за одну из сверкающих пуговиц униформы и спросила:
– Скажите, а пуговицы вам госпожа супруга каждый день начищает до блеска? Это, должно быть, ужасная работёнка!
Затем я уронила руку вниз и как бы случайно, скользнув вдоль мундира, коснулась его ширинки. Там всё было в порядке, и он оказался на ощупь твёрдым, но всё-таки эластичным.
Не напрасно я всё-таки имела дело с таким множеством мужчин и знала, за какое место их следует брать, ибо они по существу все одинаковы, и штатские и те, которые носят мундир. Пока я шутила с ним, он, учащённо дыша, отступил под сень каштана, к самому стволу, а я последовала за ним. Потом быстро огляделась по сторонам, не идёт ли кто, но вокруг не было ни души. Опершись о дерево, я широко раздвинула ноги и задрала платье. В следующее мгновение полицейский жезл, замечательно стоявший по стойке «смирно», уже находился во мне. Я не возражала против подобного самоуправства, поскольку рассматривала происходящее лишь как небольшую «взятку» за то, чтобы обеспечить себе спокойное существование в этом районе и обзавестись человеком, который в случае чего мог бы за меня постоять. Но моя малышка давно уже ничего не получала, и поэтому, хотя я к этому часу устала и проголодалась, данное траханье даже доставляло мне удовольствие. Он легонько прижимал меня к стволу, правой рукой обнимая меня за бедро, а левой придерживал саблю, чтобы та не гремела. Он выстругивал меня лёгкими, короткими толчками, крепко стиснув зубы и сверкая глазами. Было видно, что это занятие было явно ему по душе, но в то же время он хотел закончить как можно быстрее, потому что боялся гораздо сильнее меня. Вскоре я почувствовала, как его напряжённый жезл судорожно вздрогнул, затем он как бы поддел им меня и излился несколькими обильными порциями. Я легонько поцеловала его в щёку, покрытую однодневной щетиной, привела платье в порядок и немного подтрунила над ним:
– Вы обязательно должны отразить это происшествие в сегодняшнем рапорте!
Он покраснел как рак, дал своему орудию стечь и обсохнуть снаружи, снял с головы тяжёлую каску и вытер со лба пот. Потом в крайнем смущении произнёс:
– … Жарко сегодня вечером.
– Вам не следует так терзаться, господин полицейский! – сказала я очень кокетливо. Ко мне снова вернулось моё прекрасное настроение.
Тут стало ясно, что этот страж общественного спокойствия оказался по сути дела хорошим парнем:
– Если хочешь найти клиентов, – посоветовал он, – спустись ниже к ресторану «Лустгартен». Потому что на свету эти гаврики действовать не рискуют. Ну, дай тебе бог удачи. Но будь осторожной и внимательной, иначе в следующий раз я тебя снова возьму.
Теперь мы стали добрыми друзьями, на прощанье я подала ему руку и, двинувшись дальше, ещё раз помахала через плечо. Он рассмеялся и отсалютовал мне. Я часто потом встречалась с этим полицейским. Если он располагал временем, и было уже темно, парень наскоро вставлял мне свой жезл, а иногда мы с ним просто болтали о том, о сём. Он всегда был со мною приветлив, и когда не мог отсалютовать открыто, заговорщицки мне подмигивал. Это был загорелый молодой человек бравого вида с тонкими усиками и голубыми глазами.
Тем же вечером я познакомилась со своими новыми «клиентами». Как посоветовал мне молодой постовой, я неторопливо шагала по почти безлюдной центральной аллее в сторону «Лустгартена», расположенного в глубине Пратера. Вдруг до моего слуха донеслось, как кто-то у меня за спиной очень тихо произнёс «Тс!». Я остановилась, однако никто не подошёл ко мне, и вокруг царила полная тишина. Но уже через несколько шагов восклицание повторилось снова, я обернулась, но только шелестели кусты, а никого не было видно. Вдруг из-за кустов вынырнул крошечный человечек, похожий на гнома. Он производил весьма жалкое впечатление, его бледное детское личико было густо усеяно бородавками, из-под засаленной шляпы выбивались тонкие пряди волос. Он вёл себя крайне пугливо, жался к кустам, глаза у него были бесцветные и робкие точно у маленького мальчика, который со страхом ожидает порки. Выглядел он очень смешно и одновременно вызывал сострадание, наполовину ребёнок, наполовину взрослый мужчина. Он отчаянно жестикулировал, подмигивал, корчил гримасы, широко разевал рот, тотчас же снова подносил палец к губам, и внезапно распахнул просторное, длиннополое летнее пальто. На нём был воротничок, галстук, жилетка и короткая рубашка, однако брюк не было, только туфли и гольфы. Впрочем, в застёгнутом пальто этот необычный наряд скрывался от взгляда стороннего наблюдателя. У него был толстый, бесформенный как у маленького ребёнка живот и крошечный хвостик, который почти не стоял и загибался смешным крючком. Коротышка отклонялся назад, раздвигал тонкие ляжки, суетливо подпрыгивал и щёлкал зубами, потом взял между пальцев свой маленький хоботок и помахал им в мою сторону. Он делал тысячу комичных вихляний, однако это не вызывало смеха, скорее он походил на сумасшедшего. Но мне давно уже было не до гордости, поэтому я согласно кивнула, чтобы придать ему смелости, и вопрошающе потёрла ручку своего кружевного зонтика, как если бы это был половой член. Коротышка с таким азартом кивнул мне, что его слишком большая шляпа съехала ему на глаза. Но когда я сделала шаг в его сторону, он испугался и собрался, было, снова юркнуть в кусты. Мне пришлось очень медленно приближаться к нему, прищёлкивая при этом пальцами, как будто я приманивала собачку. Он только чуть слышно простонал, когда я взяла в руку его малюсенький, холодный и безвольный хвостик. Теперь я принялась растирать его, но так мучительно мне это ещё никогда не давалось. Он ни секунды не оставался спокойным, вертелся и метался из стороны в сторону, вилял животом и задом, и стонал. Я сжимала его маленький член так крепко, что это наверняка должно было причинять ему боль, щипала и сдавливала головку и, в конце концов, забрала в руку всё его хозяйство, что, впрочем, не составляло большого труда. Так массировать его пришлось, вероятно, минут десять, у меня уже рука отваливалась. Однако хвост ни в какую не хотел подниматься, малыш был, видимо, просто не способен на это. Но вот он, наконец, начал очень высоким и противным голосом тараторить:
