Напротив стоит тот самый придурок, который меня материл по-своему. И которого я за это наказал немного.
Он притащил приятелей, и теперь они группой поддержки маячат позади. Морды у всех уголовные, дегенеративные. Как и моя, наверно, с двухсуточной небритостью и жутким оскалом.
Самое оно, чтоб драться в аргентинских фавелах. Конечно, здесь можно и нож в печень схлопотать… Но с некоторых пор мне на многое похер.
— Конь!!! — телефон с вопящим Егерем не отключаю почему-то. Просто засовываю в боковой карман карго. И вот так, с полуприседа, не распрямляясь, лечу головой вперед, сходу сбивая с ног не только главного обижульку, но и сразу загребая парочку его приятелей. Крик, вопли, мат на испанском, звучащий, как музыка, рычание зверей… зверя. Я рычу, что ли? Да вообще…
Пару раз наугад в свалке всеобщей бью по чему-то мягкому, неожиданно тонко, по-свинячьи верещащему, и отпрыгиваю.
Тело, порядком замученное за последние два года беспробудным пьянством, разбавляемым крохами разврата, все же помнит основные моменты, не подводит.
Разглядываю кучу малу на полу, усмехаюсь и, бормоча назидательно: «Внезапность и натиск, как говорил Суворов…», топаю обратно к стойке.
Приказываю бармену:
— Виски, плиз.
Достаю из кармана телефон. И замираю, разом растеряв всю браваду. Там уже, вместо Егеря, на меня хмуро смотрит… Мася.
Красивая, с красными щеками, распаренная после ванной. За ее спиной ходит полуголый татуированный громила, Кот, второй мой бывший… ой, да хер с ним, настоящий… друг. И еще один мужик Маси. Мимолетно вспоминается скандалище по этому поводу в российских сми. «Разврат! Непотребство!» И подробное смакование личной жизни всех участников необычного для наших широт и менталитета союза.
Хорошо, все же, что они уехали.
В Канаде к этому проще относятся…
Кот таскает на руках голенького годовалого пацана, щекочет его по пузу.
А я неожиданно пьяно залипаю на этой картине. Мася открывает рот, что-то говорит, а я не могу отвести взгляда от своего приятеля с ребенком на руках.
Это мог бы быть я. И ребенок мог бы быть мой.
Маленький, толстенький. Нетвердо еще держащийся на пухлых ножках и предпочитающий везде передвигаться ползком. Вкусно пахнущий.
Это не Кот и не Егерь, а я мог бы его купать, таскать на руках, напяливать малюсенькую хоккейную форму, заказывать хоккейную клюшку… И в еле заметном пока животе Маси мог бы быть мой ребенок. Второй. Девочка, возможно. Похожая на Масю. С ее огромными глазами, тонкими чертами лица, темными волосами. Такая же улыбчивая и смешливая…
Понимание, что все, абсолютно все, сука, в моей жизни могло бы быть, если бы не был самоуверенным дураком, бьет в очередной раз настолько больно, что не могу дышать. Реально задыхаюсь от происходящего.
Смотрю на свою Масю, что-то строго выговаривающую мне, и думаю, настолько тупым я был мудаком. И почему так поздно, непростительно поздно понял, что на самом деле, она не подруга мне, не боевой товарищ… А совсем другое. Совсем…
— Борюсь! Ты меня слушаешь вообще? — возвращает к реальности голос Маси.
— Ты красивая такая, — отвечаю невпопад и тут же прикусываю губу. Не надо опять…
— Конь, — тут же рявкает голос Егеря, — не зарывайся!
Понятно, хоть и вне зоны видимости, но бдит. Они оба, и Егерь, он же Матвей Егерский, он же «Железный человек», тафгай, «Человек-гора» и много других определений, которыми его награждает регулярно канадская пресса, и Кот, он же Ярослав Котов, «Снайпер», «Золотая клюшка» и прочее, прочее, прочее, когда дело касается их женщины, становятся совершенно неуправляемыми ревнивыми придурками. Невыносимыми и подозрительными к любому мужику, появляющемуся на орбите Маси. Не так давно приревновали к массажисту Сашки. Напугали парня до усрачки. Спасло его только то, что геем оказался…
Меня они терпят.
Вынуждены.
Прекрасно знают о моем отношении к их женщине, злятся, ревнуют, бесятся. Но сделать ничего не могут.
В свое время я им нехило помог, хотя, естественно, сделал это не столько для них, сколько для моей Маси.
И вот теперь…
Теперь я у них что-то вроде домашнего питомца. И не нравится, и проблем доставляет много… И никуда не денешь, мы в ответе за тех, кого приручили… Приходится терпеть…
— Тебе идет беременность, — продолжаю я, игнорируя недовольное рычание Егеря, — сказали, кто будет?
— Да, — она светло улыбается, и сердце у меня останавливается от этой улыбки. А еще — от того, как она руку на живот кладет, — мальчик…
— Поздравляю…
— Спасибо, Борь, — серьёзно кивает она и продолжает, — уходи оттуда, пожалуйста. Я переживаю за тебя. Я… Мне будет очень тревожно, если ты… там задержишься…
Вот никого не послушал бы. Любого бы нахер послал. А ее — не могу. Она беременная. Ей нельзя волноваться.
— Хорошо, Мась, — киваю серьезно, — сейчас допью и пойду.
— Спасибо, Борюсь, — улыбается она снова, и у меня перед глазами все плывет.
Отключаюсь, пытаясь проморгаться, не получается…
Черт, похоже, надрался все же…
Затем в голове становится совсем тяжко. Словно в кисель ее опускаю.
И наступает темнота.
В себя прихожу от яркого солнечного света, прицельно бьющего прямо в глаза, и это больно.
Во рту — погано настолько, насколько может быть, если переберешь мерзкого пойла на голодный желудок.
И что-то сильно беспокоит. Кроме тошноты, головной боли и рези в глазах. Эти-то ощущения вполне знакомы, они нихера не беспокоят…
Нет. Что-то еще…
Кто-то меня касается острожно. Трогает. За лицо…
Черт, да чего такое-то?
Кошка, что ли, трется?
Приоткрываю один глаз, голову тут же простреливает дичайшей болью, от которой чуть опять в обморок не грохаюсь.
Но тихий умоляющий голос:
— Не спи, ну пожалуйста… Не спи… — заставляет все же удержаться на поверхности.
С трудом сглатываю горький сухой комок в горле, от которого чуть было не начинает выворачивать проглоченной накануне дрянью.
Но терплю.
Надо же… Я вчера, получается, нажрался все же так, что припер в номер бабу… Надо ее выпроводить. А потом уже с белым другом всласть пообниматься. Это как-то лучше без посторонних делается. Душевнее выходит.
Слепо отмахиваюсь от назойливой руки, а уже понятно, что баба меня гладит по лицу. За каким-то хером. Может, на продолжение ночи надеется? Если да, то я вообще красавчик. Явно что-то смог, несмотря на конскую дозу спиртного…
Переваливаюсь набок, так и не раскрывая глаз. Хриплю:
— Воды дай…
Мне тут же суют под нос стакан. Почему-то железный… Странно, но плевать.
Жадно пью теплую, мерзкую на вкус воду, от которой поднимается муть в животе и глазах.
Нихера себе, я нажрался…
Надеюсь, никого не убил…
Все остальное можно пережить…
Разлепляю чуть ли не пальцами веки, с удивлением смотрю на забранное решеткой окно. Так. Походу, мои выводы неверные в корне.
Я кого-то вчера убил. Иначе, с какого хера в тюряге?
— Эй… — голос раздается сбоку неожиданно. Я как-то позабыл, что тут еще и баба… Откуда, бляха? Разворачиваюсь со скрипом, всем телом, не рискуя вертеть головой, чтоб не вырубиться опять, и замираю, глупо тараща воспаленные глаза.
Похоже, выводы про тюрьму тоже в корне неверные.
Потому что откуда в тюрьме взяться ангелу?
Глава 2
— Ты как?
Ангел, вполне нормально, без акцента, говорящий на русском… Достали меня, значит, ножом вчера все-таки…
Разговаривать бесполезно, да и опасно, если честно. Рот открывать страшно. Чего-то ощущение, что вода, которую только что выпил, там не приживается…
Потому сжимаю губы и киваю. Норм, то есть.
— Ну хорошо… — ангел садится ближе, несмело трогает за лицо, озабоченно хмурит четко очерченные брови, поджимает губы. Тоже красивые. Вообще, ничего такой ангел… Залипательный… Интересно, а они бесполые? Ангелы эти? Ну, в религии вроде так… Если правда, то жаль… Потеря потерь…
