— Моя хорошая, — я, не выходя, тяну Дашу на себя. Мне очень хочется целовать ее губы. Она мягко нежится в моих ласках, бормоча, что-то невнятное. Наши щёки соприкасаются, и я чувствую, что ее — мокрые. Слёзы? Она, блять, плакала?
— Даша! — я встряхиваю ее, — В чем дело? — выхожу из нее и разворачиваю к себе лицом. Ее глаза медленно моргают и смотрят непонимающе.
— Что не так? — робко.
— Это я хочу узнать! — меня взрывет, — Я сделал больно?
— Нет… — ее уголки губ дёргаются в смущённую улыбку, — Просто мне никогда не было ТАК хорошо. Это эмоции…
— Охренеть, — я облегченно выдыхаю, и чувствую, как где-то в глубине души приятно разливается чувство собственности. Прижимаюсь губами к ее и стираю пальцами влагу со щёк, — Ты ни с кем не кончала раньше, детка?
— Ну… — она ложится щечкой на мой плечо, смущаясь, — Как-то было, когда я была сверху, но… совсем не так.
Такое доброе утро
Дарья.
Спать в тяжелых мужских объятиях мне непривычно. Егору, очевидно, тоже, но он два раза за ночь, когда я пыталась откатиться, возвращал меня назад. Молча прижимал к своей груди спиной и снова засыпал.
Прислушиваюсь к его дыханию. Глубокое, ровное, похоже, что спит крепко. Осторожно начинаю выползать из-под его руки, но неожиданно эта самая рука оживает и начинает путешествие к низу моего живота. Уверенно и властно накрывает мой лобок и скользит пальцем между губок. Мое дыхание тут же сбивается, а там, под его рукой становится сладко, мокро и тяжёло.
— Доброе утро, детка! — горячее дыхание обжигает шею, и следом по ней скользят губы. Это так ласково, и в то же время так возбуждающе, что вместо ответа с моих губ слетает тихий стон. И тут же в шею прилетает его довольный смешок.
В мою попу настойчиво упирается что-то твёрдое, и я делая вид, что не понимаю о чем речь, вызывающие кручу бёдрами.
Мужские пальцы выдавливаются в меня настойчивее, будто точно зная, как и куда мне нужно. Пошло, нежно, так по собственнически, что мои мозги превращаются кисель. Я полностью отдаюсь власти этих умелых рук, и когда меня начинает уже ощутимо предоргазменно потряхивать, его пальцы сменяются на…
— Оооо… — не сдерживаю стон, и мою голову отключает окончательно. Реальность раскладывается на отдельные кадры. Егор скользит во мне плавными глубокими толчками. По моим плечам сыпятся лёгкие поцелуи. Грудь сминают и тискают наглые руки.
И все это происходит очень медленно, сонно, почти лениво и так нежно, что я моментально улетаю и чувствую, как Егор сокращается внутри меня. Мы глубоко дышим в унисон и почти одновременно отключаемся, как под кайфом.
Просыпаюсь от непонятного звука и не сразу понимаю, что это- вибрация телефона. Боясь разбудить Егора, соскальзываю с кровати, зажимаю мобильник в кулак, гася звук, вылетаю из спальни и прикрываю за собой дверь.
Только на кухне разжимаю ладонь и с бешено бьющимся сердцем смотрю на экран.
Артур.
Зажмуриваю глаза и нажимаю кнопку «принять вызов».
— Алло… — тихо выдыхаю в трубку и оглядываюсь на дверь кухни.
— Ну наконец-то, Дарья, — слышу родной и привычно раздражённый голос жениха, — Ты спишь ещё? Время девять утра.
— Сплю…
— Пора просыпаться. Я безумно на тебя зол за твои выкрутасы с телефоном, но сейчас мы не будем говорить об этом. Обьявили посадку, через четыре часа буду дома, — отчитывается Артур. Он такой всегда. Позвонить о том, что улетел, долетел, доехал — для него святое. Как и всегда отвечать на звонки близких, потом, конечно беситься, что его отвлекли по ерунде.
Четыре часа… Меня сковыет нервной судорогой.
— Я жду тебя, — заставляю себя ответить. Получается слабо и хрипло.
— Ты не заболела? — ловлю в голосе жениха нотки искреннего беспокойства, и мне становится горячо держать телефон, щеки просто полыхают от стыда.
Я отвратительна.
— Нет, — почти плача, отвечаю в динамик, — Просто ты меня разбудил.
— Хорошо, — его голос смягчается и я слышу в нем недоверие, — Закажи мне, пожалуйста, обед из ресторана. Их визитка на моем столе.
— Я сама могу… — неуверенно предлагаю, но Артур меня прерывает.
— В следующий раз поэксперементируем, Даш. Хочу быть уверенным, что поем.
— Хорошо…
— Ну все, пока родная.
— Пока…
Динамик замирает тишиной. Я снова смотрю на экран телефона и, не глядя, сбрасываю все неотвеченные вызовы и сообщения.
От давящего чувства в груди мне дурно. Сейчас нужно быстро уйти, чтобы Егор не поехал провожать, чтобы не целовал, не смотрел в глаза, потому что я не смогу молчать и все ему расскажу. А он не поймёт. Его взорвет. Что я натворила? Ещё нужно все рассказать Артуру. И мне безумно страшно. Потому что потом он заставит меня все рассказать родителям. Это его метод. Тыкать носом в то, что натворил, пока не начнёшь захлёбываться.
Мои вещи разбросаны по гостиной. Хорошо, что не в спальне. Быстро одеваюсь, вызываю такси. В последний момент, уже у двери вспоминаю, что у Егора нет моего номера телефона. Возвращаюсь и пишу его маркёром на холодильнике. Подписываю внизу: «Извини. Дела». И ставлю маленькое сердечко.
Экран телефона вспыхивает сообщением. «Ваше такси подъехало». Вот как-то так… И я захлопываю за собой дверь, выходя в реальность. В которой сегодня меня ждут семь кругов того самого нетленного и персонального.
Все тайное становится явным
Дарья.
Оказывается, я — малодушна и труслива. Поэтому сижу в приемной отца и гипнотизирую глазами стрелку часов. Жду, когда закончится совещание.
Не делала так последние лет пять, а вот в детстве любила прятаться у папы на работе. У него всегда можно было заесть неудачный день шоколадкой, которая ждала меня в правом верхнем ящике стола. Папа должен меня понять. Мама поднимет крик. А он-должен.
Два часа дня. Артур уже прилетел и едет домой. И в моей голове так шумно, будто это в ней сел Боинг. Я не заказала ему обед…
На экране телефона открыта переписка с Егором.
Егор: «Подушка пахнет тобой. Вернись на место, женщина.»
Меня трясёт, а пальцы все набирают, стирают и ни как не могут отправить ответ.
Даша: «Я приеду вечером. После девяти.»
Ответ прилетает тут же.
Егор: «У тебя все хорошо? Могу приехать…»
Плохо! Тошно! Запуталась… И кружится голова, потому что позавтракать не получилось…
Даша: «Все хорошо. Занята немного у папы.»
Егор: «Жду тебя вечером, моя девочка.»
Перечитываю сообщение несколько раз и откидываюсь на спинку стула. Ну сколько можно заседать? Мой затылок скользит по рельефу обоев.
Наконец, за стенкой слышатся возьня, звуки отодвигающихся стульев и мужской нестройный диалог. Дверь открывается.
— Вера Юрьевна, — молодой лейтенант подходит к секретарю и подаёт ей документы, — Это нужно разослать всем до пяти вечера.
Остальные мужчины выходят из приемной и направляются к лифту.
— Иди живей, — кивает мне секретарь, — Пока не перехватил никто.
— Спасибо…
Подхожу к кабинету, жму ручку и уже, стоя в дверях, понимаю, что от отца вышли не все.
— Что ты мне втираешь, Волобуев! — папа, стоя, нависает над столом и машет перед лицом лейтенанта стопкой документов, — Приняли шестьдесят человек и не нашли что предъявить? — замечает меня и кивает, мол, входи.
Аккуратно закрываю за спиной дверь и замираю возле стены. Мне неловко, что папа решил отчитывать подчиненного при посторонних.
— Да я пытался, товарищ капитан! — виновато оправдывается мужчина, — Эти гады заявления друг на друга не пишут. Один вообще в кабинете разрыдался, сказал, что из-за нас у него собака убежала, а ему ее перед смертью бабушка подарила! Тьфу! Оказалось, что в Щукинском учится…
— Клоуны, вашу мать! — отец с чувством швыряет документы на стол и они разлетаются, — А если они завтра стариков или детей покалечат? С нас с тобой три шкуры снимут.
