— Сева? Таис?
Подпрыгиваю на месте. Нервно выглядываю из-за широкой спины Севы. И замираю в изумлении.
Здрасте, пожалуйста! Моль бледная. Одна штука.
Вернее, не одна, а с каким-то таким же бледным и чахлым кавалером.
— Добрый день, Кристин, — учтиво здоровается Сева. — Какими судьбами?
— Мы путешествуем с Адамом по миру, — заявляет противная девица. И мне хочется прямо сейчас посреди пафосного ресторана вцепиться ей в белесую паклю, которую она так старательно укладывает в подобие прически. Грейс Келли, блин!
— А мы гуляем по Москве, — улыбается Сева, притягивая меня к себе.
— У вас отношения? — спрашивает Крыстына.
— Да вот, — Сева чешет башку, словно в замешательстве. — Решили пожениться.
— Тебя не привлекут за растление малолетних? — ехидно хихикает она.
— А вас не привлекут к ответственности за жестокое обращение с животными? — заявляю я неприязненно.
— Ты имеешь в виду бедного Савву? — светски улыбается она.
— А вы еще кого-то выкинули на помойку? — вскидываюсь я, вспоминая, как Сева привез мне бедного котика, выброшенного этой лахудрой.
Кристин меняется в лице, но очень быстро берет себя в руки.
— Ах, Таис, — восклицает слащаво. — Ты еще такая маленькая… Тебе не скучно с ней, Сева?
— Меня все устраивает, — рыкает Гаранин, тотчас же меняясь в лице. — Тебя ждет твой спутник…
— Я думала, мы сможем развлечься все вместе, — пожимает плечами Кристин и, махнув ручкой, больше напоминающей куриную лапу, спешит к своему замшелому кавалеру.
— Что на тебя нашло? — спрашивает мой жених. — Неужели трудно хоть немного сдержаться и сохранить вежливость? Светлана с ней дружит… И об этой истории с твоим кошаком ты ничего не знаешь.
— Он оказался на улице, и этого достаточно. А Лана всегда помогает убогим, — негодующе фыркаю я. — Просто смотреть противно, как эта курица крутит своим линялым хвостом. И не потерплю твоих гулек, так и знай.
— И как же я, по-твоему, гулял? — вскидывается Сева. — Просто вежливо разговаривал со знакомой Ланы и твоего отца.
— Ты еще скажи, что между вами ничего не было, — шиплю, косясь на официанта.
— Когда? Сейчас? В фойе ресторана? — начинает злиться Гаранин.
— Нет, в Париже. Ты же жил с ней в ее доме. Я знаю.
— Откуда? — удивляется не на шутку.
— Я следила за вами. Ты ночевал в ее доме, — выдаю свой секрет и ни капли не жалею об этом.
— Ночевал, — соглашается Сева, хотя мог бы и соврать. — Но мы спали в разных комнатах.
— Ну, это ты говоришь, — недовольно морщу нос.
— Тая, — предостерегает меня Гаранин. — Мы договорились доверять друг другу.
— Да, ты прав, — понуро киваю головой. — Твоя лахудра тоже. Я веду себя как ребенок. И еще ужасно злюсь. Чуть ей не выдергала ее приклеенные волосики… Терпеть не могу Кристин.
— Ты просто ревнуешь, — усмехается самодовольно Гаранин, враз превратившись в глупого напыщенного павлина.
— Нет, нисколечко, — упрямо мотаю башкой. — Сержусь на тебя. Стоял как гусь гордый и любезничал с этой побрякушкой.
— Тая, — сурово предупреждает Гаранин.
— Я девятнадцать лет уже Тая, — хмыкаю недовольно.
— Перестань, — просит он мрачно. — Кристин ко мне не имеет никакого отношения. Научись доверять мне.
— Я пытаюсь, — стараюсь не разреветься. — Но вот как вижу около тебя какую-нибудь стерлядь, аж сердце выпрыгивает.
— Я тоже тебя люблю, — усмехается Гаранин. — И тоже сердце выпрыгивает…
— Когда это? — не подумав, заглатываю наживку.
— Когда стонешь подо мной и просишь «Сева… Еще… Давай, Сева!».
— Ты просто невозможный, — вздыхаю недовольно. И тут же чувствую, как мое запястье обхватывают крепкие пальцы Севы.
— А ты самая желанная, — шепчет он мне на ухо. И тянется с поцелуем.
— Люди кругом, Сева, — шепчу яростно.
— Никто не смотрит, Тай, — фыркает он и отстраняется, услышав громкое покашливание.
Официант ставит на стол какие-то тарелки. Салаты. Соки. Отбивную с гарниром для Севы и грибной супчик для меня. Жуем, не разговаривая. Но как только Гаранин заканчивает с отбивными, чувствую, как его лапища скользит по моим коленям.
— Сева, — шиплю змеей. — Прекрати сейчас же.
— Пойдем домой, Таечка, — бубнит он, небрежно глядя на счет. — Что-то я проголодался…
— Так закажи еще что-нибудь… Пусть тебе еще один стейк пожарят…
— Доедай, малыш, и в штаб армии. Я тебе по дороге расскажу, каким бывает голод.
— Но я хочу еще кофе и десерт, — упрямо заявляю я, хотя минуту назад ни о чем таком не помышляла. — Здесь очень вкусные эклеры. Помнишь, мы в прошлый раз брали?
— Заказывай, — великодушно разрешает Гаранин и больше напоминает ведущего в телешоу.
Крутите барабан!
Взмахом руки подзывает официанта, но пока тот не спеша идет к нашему столику, на столе вибрирует Севкин сотовый.
— Девушке эклеры и кофе, — отрывисто бросает Гаранин сонному мальчику и со вздохом отвечает абоненту. — Да, папа!
Я слышу, как из айфона рвется на волю негодующий бас Космонавта.
— Больше ничего, — косится официант на мрачнеющего Севу.
— Спасибо, мы вас позовем, — отпускаю не в меру любопытного парня и внимательно смотрю на Севу.
Тот что-то тихо вещает в трубку, еле сдерживаясь.
— Завтра приеду. Сейчас не могу, — заявляет он, выслушав вопли отца. Снова слушает и мрачнеет еще больше.
— Ладно, погоди. Сейчас по телефону все решим, — бросает примирительно и, глянув на меня, бормочет негромко. — Я выйду ненадолго. Никуда не уходи.
Задумчиво ем суп, смотрю в окно и напряженно думаю о нас с Севой. Встреча с Кристин оставила неприятный осадок. И как-то всколыхнула прежнюю обиду и злость. Глупо надеяться, что человек поменялся. Остепенился и стал моногамным. Наверное, ничего у нас с ним не выйдет. Какой-то он странный. Вечный мальчик. Да, с ним легко и прикольно. Но все эти бабы, стекающиеся косяками. И доступ к телу не ограничен. Смогу ли я так жить? И нужно ли вешать на себя такое ярмо в девятнадцать? Что толку от моей любви, если Сева не думает меняться? Маргарита Пастухова, Кристин Готье… Это только то, что на виду… Можно ли перевоспитывать взрослого человека?
Вопросов уйма, а вот ответов не найти. Здесь я оторвана от семьи. Не могу посоветоваться ни с мамой, ни со Светкой. И отца где-то носит по Антарктидам…
В сумочке звякает сотовый. Выуживаю его из бокового кармашка и с удивлением смотрю на знакомый контакт. Мишка! Сколько мы не общались? Месяц или два? Я даже успела соскучиться.
— Прив-е-ет! — тяну в трубку. — Как дел-а-а?
Мишка что-то болтает весело. Фоном слышится шум машин, иногда заглушающих родной голос. И мне хочется закричать.
Как же я соскучилась по тебе!
Нет, это не любовь. Ни капельки! Вернее, братская любовь и привычка. Мы все детство провели вместе. Играли, дрались. Выслушивали строгие мамины нотации и затевали новые проказы.
— Ты сейчас где? — спрашиваю своего любимого братца, хотя кровного родства у нас нет совершенно. Да и важно ли оно, если мы всю жизнь рядом?
— Иду по улице, — лениво замечает он. — Вот дорогу перехожу.
В этом он весь. Как всегда, дает точную информацию, из которой вряд ли что уяснишь.
Судя по шуму большого города, Мишель сейчас в Париже. Воображение живо рисует Елисейские поля, где у моего деда, а Мишкиного отчима, находится дом. Мы всегда там останавливаемся, когда приезжаем в столицу.
Я живо представляю набережную и мост Александра Третьего, вижу за ним золотой купол Дома Инвалидов. Мечтательно потягиваю кофе. Но в один момент перестаю есть и пить, боясь поперхнуться. Застываю, изумленно пялясь на белую арку, из которой в зал заходит Мишель де Анвиль. В темно-синем костюме, сшитом на заказ, и в белоснежной рубашке с золотыми запонками. Галстук в тон костюму, с мелкими светлыми крапинками, и портфельчик от Луи Виттона лишь добавляют солидности.
— Ты! Здесь! — рывком вскочив с места, бросаюсь на шею. — Почему не сказал, что в Москве? Как ты меня нашел?!
