Когда я вошёл в кабинет английского, то обнаружил там во всю кипящую работу. Англичанка стояла в стороне в ожидании настройки света и штатива камеры. На ней было черно-белое платье, обтягивающее её сильнее, чем нужно, и имеющее сзади слишком высокий разрез. А сама при этом такая гордая и неприступная, ну-ну. Меня стриптизерша проигнорировала, так что я поздоровался с оператором и маркетологом и прошёл вглубь кабинета, чтобы не мешать. Там я сел за последнюю парту и приготовился ждать, но моё внимание привлёк небольшой рисунок. В углу парты чёрной ручкой был нарисован первобытный рисунок секса. Ничего необычного, палка-палка-огуречик, как в песенке, вот и трахнут человечек. Правда, у человечка, стоящего раком, были дорисованы волосы на голове. Чёрные вверху, синие внизу.
Я даже не сразу понял, что так сильно сжал этот край парты, что мог бы и отломать его напрочь. Как же меня бесила эта вызывающая сексуальность стриптизерши! Которая приводила к разным проблемам — вот этим рисункам, старшеклассникам, которые, я уверен, ещё натворят дел с англичанкой, родителям, которые будут не рады такому учителю, комиссии в понедельник, которая вообще наверное всем скопом в обмороке будет лежать… и своему стояку, да. Не важно, что я хорошенько трахнул стриптизершу этой ночью, — мой член готов был к новым подвигам, потому что англичанка говорила тихим соблазнительным голоском в камеру:
— Он сильный… надежный… многофункциональный, — да, куколка, да! — С ним хочется гораздо глубже… изучить предмет, — блять, да! Займёмся этим прямо сейчас! — Он открывает новые горизонты и позволяет мне дать своим ученикам максимум знаний, — рука англичанки скользнула вверх и вниз по стоящему рядом микрофону, включая в моей голове картинки совсем другого рода. — Мне нравится мой кабинет, оснащённый лингафонной аппаратурой фирмы «Глубокое познание», — она улыбнулась в кадр и добавила. — В нем всё идеально.
Стриптизерша замолчала, глядя вперёд. В кабинете повисла тишина, и черт меня побери, если здесь все сейчас не улетели в свои эротические фантазии!
Ну, кроме англичанки. Она вопросительно посмотрела на человека с камерой, и он, придя в себя, тут же скороговоркой сказал:
— Супер! Снято с первого раза, дубли не нужны.
Он быстро сел за стоящую рядом парту и принялся остервенело раскручивать штатив. Я хмыкнул. Точно, не я один попал под чары стриптизерши. В них была её сила и проклятье для её окружения.
Ко мне подошла смущенная Аня, девушка из отдела маркетинга, с блокнотом и ручкой в руках. Вгрызаясь в свою ручку, она спросила:
— А это не слишком, Константин Демидович? Когда я писала текст, то не думала, что это прозвучит так… так…
— Отправь готовый вариант в «Глубокое познание», пусть они решат.
Она кивнула и отошла. Аня была права, это звучало слишком пошло. Но спонсоры хотели что-то новое в рекламе, и это определенно было новым.
Оператор собирал вещи — молчаливо и несколько нервно. Его рваные движения говорили о том, что записанное видео произвело на него определенное впечатление. Возможно, стриптизерше и впрямь стоило стать стриптизершей. Или порноактрисой, отбоя от заказов не было бы.
— Варвара, останьтесь, пожалуйста, — сказал я англичанке.
Та лишь гневно сверкнула глазами, но все же уселась за учительский стол и погрузилась в свой телефон.
Когда в кабинете остались только мы с ней, я подошёл к ней и сказал:
— Отличная работа.
Англичанка оторвалась от экрана телефона и вперила в меня свой злой взгляд карих глаз.
— В похвале не нуждаюсь, — фыркнула она в ответ.
— Ещё как нуждаешься, — я подошёл к ней ближе и поднял рукой ее подбородок, пытаясь заглянуть глубже в её глаза.
Она на секунду замерла, а потом вырвалась из моих рук и яростно проговорила:
— Хватит распускать руки! Ты решил, что если я пришла к тебе вчера сама, то значит я стала твоей? Нет, кретин! Ты не заставишь меня быть твоей!
Конечно, не заставлю. Ты сама станешь моей, когда снимешь оборону.
— Почему ты так противишься? — спросил я напрямую.
— Потому что подчинение унизительно! — она скрестила руки на груди, закрываясь от меня.
— Артему ты сказала иное.
Та её фраза о последствиях не давала мне покоя.
— А что ещё мне оставалось?! Сказать, вот, смотри, какое я жалкое пресмыкающееся?! Я ненавижу подчиняться! — она вскочила и принялась расхаживать по кабинету. — Ненавижу, когда за меня всё решают! Куда идти, с кем говорить, чем заниматься, что надеть — я хочу сама принимать все эти решения! И я буду, нравится тебе это или нет!
Она говорила так, будто за её словами скрывался крайне болезненный опыт, будто её слова — лишь вершина айсберга происходившего с ней когда-то.
— Кто с тобой это делал? Твой бывший? — я спросил, возможно, излишне резко, но я должен был знать.
— Бывший? — она рассмеялась истерично. — Да он был одуванчиком по сравнению с тобой!
— Тогда кто?
— Конь в пальто! Какое тебе дело до моего прошлого? — она остановилась передо мной, с вызовом глядя на меня.
— Потому что ты устраиваешь истерику из-за этого прошлого. Потому что ты вдруг решила, что знаешь меня. И приписываешь мне то, с чем сталкивалась раньше, — я пытался достучаться до неё.
— А разве я не права? — прошептала стриптизерша. — Разве ты не любишь командовать? Разве не требуешь досконального выполнения приказов? Разве не считаешь, что знаешь лучше других?!
— Считаю. Требую. Командую, да. Но с тобой это иначе. Я беру над тобой власть только тогда, когда ты сама мне это позволяешь.
Она молчала, разглядывая меня. Такая дерзкая, но в тоже время беззащитная. В её взгляде мелькала какая-то давняя обида, которая не имела ко мне отношения, но портила то, что происходило между нами.
— Вот именно, вот именно, — пробормотала она, отходя назад. — А я не желаю тебе позволять.
Стриптизерша взяла свою сумку со стола и достала ключи от рэндж ровера.
— Оставь! — сказал я, но она все равно бросила их мне. — У тебя же нет пока ни байка, ни другой машины.
— Плевать, — она раздраженно отмахнулась и, закинув сумочку на плечо, вышла из кабинета.
Я остался стоять там один. Отчасти мне хотелось броситься вслед за ней и успокоить, утешить, объяснить свою позицию. Но это было бессмысленно, стриптизерша была слишком зла и окружила себя слишком высокой стеной. Я, конечно, пробьюсь, но не сейчас. Сейчас я должен быть дать ей остыть. А значит, следовало её отпустить.
Варвара
Я была зла. О, как сильно я была зла! Если бы я занималась боксом, или каратэ, или ещё чем-то спортивно-боевым, то я бы уже примчалась в спортзал выпустить пар, избив грушу или манекен. Но нет, я не занималась ничем подобным. И мне приходилось находить отдушину в резких движениях, громком перестуке каблуков и в сжатых в кулаки руках.
Я ненавидела директора в этот момент всей душой. Долбанный властолюбец! Как он обвёл меня вокруг пальца! И как показательно утром сначала разобрался со своим телефоном! Он, вообще, собирался представлять меня своим братьям или посчитал меня чем-то вроде новой тумбочки?!
Но ненависть к нему казалась сущей мелочью рядом с ненавистью к самой себе. Я была настолько противна себе, что мне хотелось немедленно разрезать свою кожу и вылезти из моей слабой оболочки. Подумать только, примчалась вчера к директору, стоило ему лишь шевельнуть пальцами и отправить пару влажных сообщений. Сейчас меня натуральным образом трясло от его пользовательского тона и от того, как он игнорировал мои ответы. И ведь знал, что я была с Эдом! Но, разумеется, господину директору не известно ничего об уважении и о соблюдении личных границ. Его непомерно раздутое эго, которое, наверняка, с большим трудом влазит каждое утро в его аристократический костюм-тройку, не в курсе о правилах приличия.
Но я, я-то как могла так глупо поступить? Примчалась, собачонка, по первому зову хозяина. До чего же тошно! Хорошо, что Егор спустил меня с небес на землю. После этой ночи я бы, наверное, не скоро пришла в себя.
