— Олеся, я думаю, что чтобы я сейчас не сказал, вы всё равно будете насторожены.
— Да, — киваю я, — именно так. Но мне интересно.
Он смотрит перед собой. Постукивает пальцами по рулю. Замирает.
— Просто изменил своё отношение к вам, — спокойно произносит он
— Это я заметила.
— Нет, — качая головой, он снова смотрит на меня. — Вы не поняли. Я не об этом. Я как раз про природу.
— Наверное, тогда действительно не поняла, — не спорю я. — Что вы имеете в виду?
— Олесь, — он коротко вздыхает, — я не умею ухаживать. Вообще. Я этого не делал никогда. Все эти цветы, которые вам так досаждали — это мой первый и пока единственный опыт.
— Вы это всерьёз? — невольно изумляюсь я.
— Абсолютно.
Мы немного молчим. Просто пытаюсь осмыслить его слова. А он думает о чём-то своём.
— У меня просто не было в этом нужды, — говорит он. — Серьёзные отношения — это то, чего я сознательно избегал. Меня всё устраивало. А к вам я отношусь серьёзно. Стал так относиться. Почему — уже объяснил. Ваше право мне не верить. Но я бы очень хотел, чтобы вы, если вам не трудно, не судили строго мои попытки просто нормально, по-человечески, познакомиться с вами поближе. Я очень стараюсь, Олеся.
Он кладёт руку на ручку переключения скоростей, сдвигает её с места, оборачивается, закидывает руку на спинку сиденья и, утопив педаль газа, принимается выезжать со стоянки.
— Мне очень хочется вам верить, — вздохнув, говорю я.
Он кивает.
— Но вы пока не можете. Это видно. Ничего страшного. Я понимаю, почему так. Только вам нечего опасаться. Я не буду вести себя, как в прошлый раз. И если вам будет некомфортно, говорите. Я сразу отвезу вас домой. Ну, или вызову вам такси. Как захотите. Но я очень надеюсь, что вам будет комфортно. И понравится этот вечер. Скажу больше — это моя цель. Договорились? — взглянув на меня, спрашивает он.
Взгляд тёплый.
— Принимается, — улыбаюсь я.
Однако разговора у нас не получается. И с каждой секундой это напрягает всё больше. Он молчит, я молчу. Он спокойно рулит, смотрит перед собой, иногда поигрывает желваками. Я, не зная, куда деть руки, то и дело заламываю пальцы, и смотрю в боковое окно или вперёд. На Льва смотрю изредка, когда любопытство становится особенно сильным. Но вообще смотреть на него я смущаюсь. Сама не знаю почему.
Он даже музыку не включает. Просто тихонько шумит мотор, просто из-за закрытых автомобильных окон иногда едва-едва слышно доносятся звуки бибиканья других автомобилей.
Мы едем сквозь город и я могла бы, конечно, увлечься красивой картиной вечерней, освещённой огнями Москвы, но мне вообще не до того. И расслабиться не получается.
Ему это тоже, судя по всему, не удаётся. Потому что остановившись в пробке перед светофором, он вдруг легонько хлопает ладонями по рулю, и следом за тем поворачивается ко мне.
Внимательно смотрит.
— Что? — посмотрев ему в глаза, спрашиваю я.
— Дурдом какой-то, — тряхнув головой, произносит он.
Усмехается. Но как-то грустно.
— Я не понимаю, о чём вы, — осторожно произношу я.
Он вскидывает над рулём руки и снова опускает их на него. Затем, увидев, что красный цвет светофора сменился на жёлтый, правой хватается за ручку переключения скоростей, и спустя секунду машина трогается с места и принимается быстро набирать скорость.
— Не врубаюсь, как так общаться, — с явной досадой тихо произносит Лев. — Будто на симпозиуме каком-то. Будто не на свидание вас пригласил, а… хуй знает, короче. Извините. Причём, что интересно… Вроде как вас должно это всё устраивать… — бросает на меня короткий взгляд, — Но… Вы же тоже — как-то не торопитесь разговаривать…
— Ну, — немного обескураженно парирую я, — вы задайте тему, и может быть нам удастся нормально поговорить.
— Да вот в том-то и дело! — усмехнувшись, восклицает он. — Я не могу задать тему! Я вообще не знаю, как общаться с девчонкой в этом… вашем формате! Правда очень стараюсь! Но, блин! — он хлопает ладонью по рулю. — Впечатление, что что ни скажу, всё, блять, будет не так!
— Опять вы материтесь, — строго произношу я.
— Да, бляха-муха! — хохочет он. — Я — матерюсь! А вы? Нет?
— Нет.
— Вообще?!
— Вообще, — и сразу поправляюсь: — Ну, практически. Скажем так: очень-очень редко.
Он набирает воздуха в лёгкие и из-за этого становится совсем громадным, а затем медленно и шумно выдыхает. Взглянув на меня, спрашивает:
— А почему?
— Что "почему"? — озадаченно спрашиваю я. — Почему не матерюсь?
— Ну да, — снова глядя на дорогу, кивает он. — Почему не материтесь?
— А зачем?
— Не надо отвечать вопросом на вопрос. Это не ответ. А мне действительно интересен ваш ответ. Только по-честному, ладно?
На пару секунд задумываюсь.
— Ну, потому что это некрасиво. Невежливо.
— Пиздец, — вздохнув, качает головой он. — И почему же это некрасиво и невежливо?
— Потому что это — грубые слова.
— Какие именно? — усмехается он.
— Матерные, — прищурившись, сухо отвечаю я.
— Ну, какие конкретно?
Он издевается?
— Вы прекрасно знаете, какие, — отвечаю я.
— То есть, вы прям боитесь их произносить, да?
— Ничего я не боюсь, — хмурюсь я. — Просто они мне не нравятся.
Снова короткий внимательный взгляд.
— Ну, вы же даже в качестве примера не можете ни одного назвать.
— А зачем?
— Заметьте, Олеся, вы уходите от ответа. И знаете почему?
— Ну и почему?
— Потому что вы его не знаете. Ответ этот. Вам просто сказали, что это плохо и вот вы это повторяете. Ретранслируете, если хотите.
— Нет знаю, — горячо возражаю я.
— Ну и почему?
— Что "почему"? Я уже потеряла нить разговора.
— Почему. Это. Плохо. Такой вопрос.
— Потому что это — ругань, Лев. Бранные слова. Вы вроде не маленький, чтобы вам такое объяснять.
— А с чего вы это взяли? Что это ругань? Вы, например, охуеть, какая красивая. И что, я ругаюсь, по-вашему?
Хмурюсь.
— Да, ругаетесь.
Усмехнувшись, он качает головой.
— Я никого не ругал сейчас.
— Хорошо, — я поворачиваюсь полубоком к нему. — Ну и почему нельзя сказать "очень красивая", а не то, что вы сказали? М?
— Потому что вы, на мой взгляд, не "очень красивая", а "охуенно красивая".
Морщусь. Вздыхаю. Смотрю в сторону. Снова вздыхаю. Он несносен. Поворачиваюсь к нему.
— И в чём разница, по-вашему?
— По-моему? — быстрый взгляд.
— Да-да, по-вашему.
— По-моему, она огромна.
— Это не ответ, — качаю головой я. — Вот, по-моему, разницы нет. Точнее, есть.
— Вы уж определитесь, — ухмыляется он.
— Она в том, — говорю я, — что если сказать "очень", то это звучит приятно. А если сказать… ну… в общем, так, как вы сказали, то…
— Неприятно? — взглянув на меня, спрашивает он.
Взгляд откровенно насмешливый.
Вздыхаю.
— Менее приятно, — чеканю я.
— Зато более искренне.
Что возразить на это я не знаю.
— Мне дико интересно, как вы трахаетесь, — вдруг произносит он.
Вроде задумчиво произносит, но я даже опешиваю. Отвыкла от того, что он вот так общаетесь.
— Вот прям дико интересно, — продолжает он. — Тоже по правилам? Которые вам кто-то когда-то навязал?
— Лев, — строго говорю я. — Вы сейчас правила дорожного движения соблюдаете?
— В целом — да, — ухмыляется он. — Но иногда — нет.
— Плохо, — говорю я, — что иногда нет.
— Почему?
— Потому что это опасно?
— Не, — качнув головой, возражает он. — Вы не поняли. Все правила, что касаются безопасности, я соблюдаю неукоснительно. Вопрос: при чём тут обсценная лексика?
— При том, — хмурюсь я. — Вы бы стали говорить с ребёнком матом? М?
Он смеётся.
— Причём здесь дети вообще?
— При том, что вы при детях наверняка, ну, я надеюсь, по крайней мере на это, не стали бы говорить матом. И получается, что вы прекрасно понимаете, что ругаться — нехорошо.
