— Это правда. Не совсем. Но теперь осталось уже совсем немного. Даже твоего согласия не потребуется, оно у меня уже есть. Я буду сегодня в беседке в десять вечера и подожду тебя до одиннадцати. Приходи, если сможешь. Если же нет, то я буду там и завтра, и послезавтра, мое письмо все тебе объяснит. Не отвечай сейчас, дай мне помечтать. До вечера… возможно.
Я повесил трубку. Лаборд смотрел на меня с откровенным изумлением, у него даже непроизвольно вырвалось восклицание:
— Вот это да!
У меня появилось приятное чувство вполне законной гордости.
— Видите, до какой степени иногда могут ошибаться люди. Вы убедили мою жену, что у меня не хватает воображения и темперамента. Насчет воображения вы могли убедиться сами. Что же касается темперамента, то сегодня вечером я постараюсь достойно представить вас своей жене. Признайтесь, я безупречно подделал ваш голос. Вы можете спокойно уезжать — Одиль ничего не заметит.
Я был удовлетворен этой пробой. Если я не буду слишком много говорить, то наши свидания с Одиль будут не совсем безмолвными. Во всяком случае, по телефону я смогу с ней говорить совершенно спокойно. Я вышел из кабины, бросив Лаборду:
— Сидите здесь. Я сейчас вернусь.
Я купил еще один жетон, вернулся в кабину и снова набрал свой номер. Теперь уже я собирался говорить с женой своим собственным голосом. Я услышал длинные гудки, потом щелчок снятой трубки и, наконец, голос Одиль:
— Алло…
Я дал трубку параллельного аппарата Лаборду, чтобы тот был полностью в курсе грядущих событий.
— Наконец-то! Я звоню тебе уже минут десять, все время было занято. С кем это ты болтала?
— Но…
Захваченная врасплох, она не знала, что ответить, потом торопливо проговорила:
— Но ни с кем. Никто не звонил. Ты, наверное, ошибся номером.
— Возможно, теперь это неважно. Я хотел тебе сказать, что не смогу присутствовать на обеде, у меня важная встреча с одним из членов административного совета. Передай своим родителям мои извинения.
На самом деле я просто не хотел ее сейчас видеть, не хотел выслушивать ученые сентенции ее отца, да еще и отвечать на них. Мысли мои были заняты совсем другим.
— А вечером? — спросила она.
Я сделал вид, что не понял ее вопроса.
— Сегодня вечером?
— Да, ты вернешься сегодня?
— Разумеется.
— А…
Мне показалось, что она подавила вздох сожаления, и я насмешливо сказал:
— Честное слово, можно подумать, что тебя это огорчает.
— Меня? — Она вложила в это восклицание слишком много пылу и, кажется, сама поняла это, потому что смущенно рассмеялась: — Что за мысли тебе приходят в голову?
— Да ладно, я же просто пошутил. Скажи мне что-нибудь хорошее, прежде чем повесишь трубку.
Она долго молчала и вдруг выпалила нечто совершенно неожиданное:
— Хочешь, поедем сегодня вечером в Арьеж?
— Что? — ошарашенно переспросил я.
— Да, сегодня вечером.
Да, она действительно это предложила, слух меня не обманул. Я почувствовал себя одновременно и счастливым, и разочарованным. Счастливым потому, что Одиль номер один явно хотела убежать от Одиль номер два. Но чтобы первая Одиль, моя Одиль, вдруг взяла верх над другой — это было мне непонятно. Я увидел, что лицо Лаборда также выразило изумление.
— Слушай, я ничего не понимаю. Несколько дней назад я предложил тебе эту поездку — ты расхохоталась мне в лицо. А теперь хочешь заставить меня ехать туда на ночь глядя?
— Да…
— Не вижу в этом необходимости.
Ее голос стал еле слышным:
— А я вижу.
— Хорошо. Я постараюсь освободиться пораньше. Но если не получится, поедем попозже. — Я еще раз попытался обратить все в шутку: — Кажется, я попросил тебя сказать мне что-нибудь приятное, а ты воспользовалась этим, чтобы ошарашить меня.
— Это самое приятное, что я могу тебе сказать, — сказала она, резко заканчивая разговор. — До вечера. — И повесила трубку.
Мы вышли, снова сели в машину и поехали. Я молчал так долго, что Лаборд не выдержал и с любопытством спросил:
— Так вы уедете сегодня вечером?
— Не знаю. Между двумя Одиль происходит борьба. Моя хочет уйти, не прощаясь с вашей. Кто победит? Не знаю. Думаю, на сей раз все зависит от меня.
Но я и сам не знал, как быть. В одну минуту все мои планы были нарушены. Машинально я прибавил скорость, как если бы хотел таким способом сократить часы ожидания и неясности и как можно скорее достичь момента принятия окончательного решения. За окнами машины мелькали унылые постройки северного пригорода. Я совершенно забыл о Лаборде и вспомнил о нем только тогда, когда он закурил.
— Кстати, а что вы теперь думаете о двух Одиль?
Он не шелохнулся. Мы проехали несколько километров, прежде чем он ответил мне вопросом на вопрос:
— А что подумают обо мне обе Одиль, когда все узнают?
— Что вы мерзавец. Будьте уверены, я все для этого сделаю. Подумать только… Кстати, верните мне ключ от калитки в парке.
Он подчинился.
Мы приехали в Бурже. Я сам купил ему билет и проводил к выходу на летное поле. До отлета самолета у нас оставалось четверть часа. Лаборд ждал с чемоданом в руке, избегая встречаться со мной взглядом. Думаю, что до этого момента у него не было времени на размышления. Сначала я его очень удивил, потом ударил, а потом события стали разворачиваться с такой скоростью, что он даже не успел осознать: он покидает Францию и Одиль.
Громкоговоритель пригласил пассажиров занять свои места в самолете.
— Я думаю, вы понимаете, что бесполезно пытаться предупреждать мою жену о случившемся с помощью радиосвязи или как-то еще. Сегодня во второй половине дня ее не будет дома, а вечером мы сядем в поезд. Если же я все-таки решу остаться, она придет к вам в беседку на свидание и станет… нашей любовницей. После этого я открою ей истинное положение вещей. Уверен, это навсегда излечит ее от подобного рода авантюр.
Моторы уже были заведены.
— Идите в самолет. Вам пора.
Он поднялся по трапу и исчез в самолете, не бросив мне на прощание даже взгляда. Я еще долго стоял, желая убедиться в его отлете. Наконец трап убрали, дверь закрылась и самолет медленно покатился по взлетной полосе. Затем, набрав скорость, он взмыл в небо и взял курс на юг.
Тогда я вернулся в Париж.
Этот вопрос я себе потом задавал часто, даже слишком часто. Если бы Одиль не написала Лаборду, если бы я не нашел его письмо, его длинное, дерзкое письмо в дупле старого дерева, отказался бы я в тот вечер уехать и тем самым спасти ее? Я часто в мыслях возвращался к этому дню, перевернувшему всю нашу жизнь, хотя понимал, что это — совершенно бесполезно. Нельзя так сильно искушать судьбу, как это сделал я, можно стать невольной жертвой собственных поступков и фантазий. Но, если подумать, то кто на самом деле принял окончательное решение? Одиль, я или судьба? Я уже никогда не найду ответа на этот вопрос.
