Чужой теленок и барин сегодня добрый
– Я не поняла, вы кто такая?
– Сейчас я тебе расскажу, кто я такая, и покажу.
Серафима была несколько долгих секунд обескуражена наглостью незваной гостьи, но, услышав в свой адрес оскорбления, сама шагнула навстречу. Молодая женщина в цветастом платке и с яркой помадой на губах смотрела с вызовом, словно Сима у нее увела теленка средь белого дня.
– Ты какого рожна жопой крутишь около Семена? В городе мужиков мало? Решила устроить деревенские каникулы? Подышать воздухом и раздвинуть ноги?
А насчет уведенного теленка Сима не ошиблась.
Даже смешно стало, но серьезность момента не позволяла впасть в истерику.
– А вы кто такая? Простите, не представились. Клава? Та самая, что носит молоко?
– Что….
– Вот и носите дальше и дергайте коров за вымя. И не ваше дело, что с кем и как делает в деревне городская! И в какую сторону дышит свежим воздухом и перед кем раздвигает ноги!
Ух, Сима была зла.
Как закипающий на углях самовар, она была готова повыдергать этой бабище с размалеванной физиономией, словно она собралась на дискотеку, все волосенки, а цветастым платком заткнуть рот.
– Да ты… ты совсем охренела? Да я…
Гостья кинулась первой, Сима едва успела увернуться, чуть не вписалась прямиком в холодильник, тот пошатнулся, на нем загремели пустые банки. Но Серафима совсем не ожидала от этой женщины рукоприкладства.
У них тут что, так приятно, мол, если ты переспала с соседом, так сразу приходить, оскорблять и бить лицо?
Или Семен ее мужик?
Он наверняка может так – чисто напоить наливочкой, оприходовать в баньке, а потом помахать ручкой?
Почему-то Сима была уверена, что может.
А может, у них что-то было, но он бросил Клаву? И сейчас женщина мстит. Осталось вымазать ворота дегтем и пустить слух по деревне, что родня бабы Зои шалава и распутница.
Кобелина, а не теленок этот Семушка.
И больно эта сцена напоминает другую – трехгодичной давности, когда она по своему неведенью или глупости крутила роман с женатым мужиком. Тем самым, что вытер об нее ноги, а потом пришла его жена и вытерла свои.
Было стыдно. Противно. Было ужасно.
Серафима именно тогда поняла, что такое апокалипсис души. Когда морально горишь в собственном аду. Поверив, доверившись, а после этого оказавшись преданной.
Но сейчас времени для воспоминаний не было, Клава оказалась бабой резвой, но Сима и не думала давать слабину. А когда сама первая вцепилась в ее платок, срывая с головы, завизжала от боли. Потому что Клава вцепилась сама в ее волосы.
Жесть.
Ужас и жесть, так бы сказали ее малолетние племянники.
Тогда, три года назад, такого не было. Было моральное унижение, да и было за что. Знать надо, с кем спишь, а уж если знаешь, то быть готовой ко всему.
Сима не была готова.
А вот сейчас у Виноградовой шла борьба не за мужика, гори он в адовом пламени, а за свою поруганную честь. За то, что она, Серафима, вот ни в чем не виновата ни перед кем. А уж тем более перед Косогоровскими доярками оправдываться не собирается.
Возня, визги, мат.
Семен вот уже с минуту наблюдал, как девушки таскали друг друга за волосы, как ругались и выкрикивали что-то невнятное. Кто сказал, что женская драка увлекательна и интересна? Да плюньте тому в лицо! Ну, если, конечно, это не цыпочки в бикини, намазанные маслом.
Хотя вот одна цыпочка была без трусов. Семен улыбнулся. Снова без трусов.
– Так, все. Брейк! Разошлись по углам! Все, я сказал!
Двумя ручищами мужчина оттянул женщин друг от друга, но они его словно не замечали. Пыхтели, махали руками.
– Сима! Булка! Посмотри на меня! Ты почему голая?
Серафима замерла, сдула упавшие волосы на глаза, потом очнулась, покраснела и убежала в комнату. Полотенце во время борьбы с нее упало, Терехову, конечно, нравилось то, что он видел, но не при Клаве же пускать слюни.
Он так и знал, что в доме бабы Зои что-то да случится, но выждал час, убрал со стола, заправил кровать, накормил Грома, подтопил дом и баньку, уверенный, что вечером-то он нормально попарится и Булку попарит, потом окунет ее в сугроб, а потом снова попарит.
И вот – пришел в самый разгар событий. Клава тяжело дышала, смотрела выпученными глазами, понимая его гнев.
– Все? Успокоилась?
– Да!
– Нам сейчас поговорить или потом?
– Потом.
– Хорошо, иди.
Не хотелось выяснять отношения и отчитывать женщину в чужом доме да при Серафиме, женщины это не любят, он потом с ней разберется.
Клавдия ушла, хорошая она была женщина, сорока еще нет, а уже вдова с двумя ребятишками. Молоко продавала, вкусное оно у нее, а еще сливки, творог, масло. Но вот не лежала душа у Терехова на ее прелести и доброту.
А вот появилась Булка, и как-то все перестало лежать. Все стояло по стойке смирно и рвалось в бой.
– Зачем она приходила?
Семен разместился на кухне, сам налил чая, достал из серванта сушки, баба Зоя всегда их для него покупала, вот уже как год.
– Не знаю, наверное, домом ошиблась. Хотела мужика, а тут я. Тебя, наверное, искала.
– А чего меня искать, вот он я.
Серафима вздохнула, наконец надела не тесный халат, а домашний брючный костюм, чувствуя себя в нем комфортнее. Выпила залпом стакан воды, посмотрела на Семена.
– И всегда ты такой наглый?
– Нет, я добрый.
– Наглый и добрый. Несочетаемое сочетание.
– Да, но не всегда, только последние дни в году.
– Я прошу тебя разобраться со своей женщиной и сказать ей, чтоб больше не приходила, а то неровен час, так и дом спалит от ревности.
– Ревнуешь?
Сима прыснула. Вот еще – кого? Бабника? Нет, она слишком уважает себя, чтоб ревновать первого встречного, пусть между ними и был шикарный секс. Надо вообще относиться ко всему легко, решила Сима, ну, был и был, будет может быть еще, она не решила.
– Не ревнуй, у нас ничего нет с Клавой, только молоко.
