тела. Втягивал это в себя, как в черную дыру, неистово, алчно, поглощая без остатка и не оставляя ничего на потом. Я мгновенно взмокла повсюду. Кожу покрыла испарина, а между ног открыли чертов кран. Измучив одну мою грудь, Рамзин переключился на вторую, заставляя меня извиваться у стены, к которой он меня прижал, и сдавленно ругаться. Не в состоянии просто стоять и терпеть это атаку, я обхватила его член через ткань брюк, и он мощно дернулся в моей ладони. Ощущать эту живую, пульсирующую тяжесть в своей ладони было одуряюще приятно. Рамзин издал гневный глухой вскрик, на секунду закрыл глаза, зашипел и ткнулся в мою ладонь, но потом, будто озлившись, отпихнул мою руку, лишая меня крохотного контроля над происходящим.
— Стой спокойно! — угрожающе рыкнул он и, отстранившись, развернул лицом к стене и приказал: — Руки на стену!
Ну кто мне скажет, почему я вся киплю от того, как во мне борется желание заорать ему, чтобы пошел он куда подальше со своими приказами, и при этом другую часть моей натуры просто колбасит и скручивает от нетерпения подчиниться ему. Утыкаюсь лбом в стену и сжимаю руки в кулаки, борюсь с самой собой.
Руки Рамзина на моем животе. Он расстегивает мои джинсы и с силой сдергивает их вниз. Раскаленный язык и зубы проходятся по моему позвоночнику, и я конвульсивно выгибаюсь под ними, то ли убегая, то ли подставляясь. Губы моего любовника обжигают ягодицы. Рамзин стоит позади меня на коленах и буквально пожирает мою плоть. Его нахальные пальцы проникают между ног, и я подаюсь им навстречу, потому что внутри уже все болезненно дергается от тянущей пустоты. Ощутив на ладони мою влагу, Рамзин резко выдыхает и, заворчав, как голодный зверь, сжимает зубами мою ягодицу, и я дергаюсь и кричу. Внизу живота все сводит неумолимым спазмом, и мои ладони покорно упираются в стену. Мышцы моего живота трясет неконтролируемая дрожь, стекая ниже на бедра и ноги, которые не знамо как еще меня держат. Пальцы Рамзина скользят по моим складкам, изощренно дразня, но в издевке не касаются самого главного, вынимая из меня душу.
— Сукин ты сын, дай мне кончить! — хриплю я сквозь сжатые зубы и извиваюсь, тщетно ловя прикосновение этих жестоких пальцев.
В этот момент раздается мелодия сотового Рамзина, и в тишине дома, где единственные звуки — это мои стоны и наше дыхание, она кажется просто оглушающей. Руки и губы Рамзина замирают, а потом он, выругавшись, отстраняется и поднимается на ноги.
— Твою же ж мать, — яростно рычит он. — Я же сказал, что у меня нет на это сейчас времени!
Я разворачиваюсь и изумленно гляжу на него. Рамзин снова смотрит на меня с неприкрытой злостью. Я стою перед ним с задранным на шею топом и со спущенными до колен джинсами, и сделал это он, и я еще в чем-то провинилась? Моё дыхание никак не хочет возвращаться в норму, да и сам Рамзин глотает воздух открытым ртом, продолжая, не смотря на свои слова, шарить по моему телу неистово-голодным взглядом.
— Оденься, черт возьми! — рявкает он.
— Это, между прочим, не я начала, Рамзин. И не я себя раздевала! — мгновенно придя в бешенство ору я в ответ.
— Наплевать! Просто заткнись и приведи в порядок эти хреновы шмотки, — и он разворачивается и почти бежит по лестнице вверх.
— Да ты мало того, что долбаный пришелец, так еще и больной на всю голову! — кричу я ему в спину. Рамзин ничего не отвечает, и я слышу, как лязгает какая-то дверь наверху.
Возвращая одежду на место, я невольно шиплю от того, как чувствительна кожа, а прикосновение ткани к соскам заставляет сжимать зубы и вздрагивать. Низ живота тянет от неутоленного желания, а руки и ноги трясутся и плохо слушаются.
— Боже, ну ты, Рамзин, и козел, — бормочу я. — Причем редкой обломинской породы.
Поднимаюсь наверх и дергаю ручку железной двери, которая реально напоминает сейфовую. Она заперта. Пинаю ее, вкладывая всю злость, и морщусь от боли.
— Рамзин, скотина!
— Чего тебе, Яна? — откликается он с той стороны, и я прислушиваюсь. Что-то там гремит и звякает.
— Я хотела сказать, раз уж ты уезжаешь, может, хватит этого цирка, и я тоже домой поеду?
— Нет, — последовал короткий ответ.
— Ну зачем мне тут торчать, пока тебя нет? — я кривлюсь от необходимости унижаться до уговоров, но стараюсь звучать миролюбиво.
Хотя прямо сейчас больше всего хочу лупить по самодовольной роже этого инопланетянина-садиста чем-то тяжелым.
— Я же могу потом вернуться, если ты, конечно, не решишь, что я тебе на фиг не сдалась, — о, блин, посмотрите, я сама любезность. — Тогда и продолжим наши ролевые игры. Можем даже сценарий поменять. А то меня эти твои «стоять — кончать» изрядно задолбали.
— Нет! — и дверь открывается.
Не дав заглянуть мне себе за спину, мужчина шагает наружу, тесня меня, и тут же захлопывает дверь. Я удивленно моргаю, разглядывая Рамзина в совершенно новом облике. Костюм и белоснежная рубашка исчезли. Теперь на нем камуфлированный комбинезон, в разводах серо-голубых оттенков, как у НАТО-вских вояк. На одежке масса карманов и креплений, и в данный момент все они туго чем-то набиты. На поясе у Рамзина болтается пара небольших штучек, которые я опознаю как мини-арбалеты. В руке у него явно тяжелая сумка. Что это все должно значить? Почти не глядя на меня, мужчина проходит к лестнице, и я вынуждена бежать, чтобы успевать за ним. От такой его метаморфозы я забываю злиться и только глазею на то, как подчеркивает эта одежда и ширину его плеч, и офигительную форму упругой задницы. Охренеть, если в костюме Рамзин был невозможно сексуален, то в этом камуфляже и со всеми этими воинственными штуками он просто сражал наповал. Поздравляю, Яна, ты озабоченная идиотка! Тоже мне, открытие. Ну ради Бога, давайте все спишем на Стокгольмский синдром, а я тут вообще не причем.
— Рамзин, ты случайно не собрался нашу планету завоевывать со всем этим барахлом? — я неслась за ним к входной двери, поражаясь, как изменилось и его лицо, и даже сама манера движений.
— А что, хочешь проявить чудеса героизма и помешать мне? — даже не оборачиваясь бросает он.
— Да хрен с тобой, Чингачгук Большой Змей! Делай, что хочешь, только мне дай уйти на все четыре стороны. А дальше хоть войну миров тут устраивай, дело хозяйское.
Но, похоже, слушать меня уже никто не намерен. Если раньше Рамзин был расслабленно-вальяжным, как сытый хищник, который при этом продолжает
