— Ну что ты, тише, — прошептал Руслан. — Где привычная колючка? Хотя… не надо сейчас этого. Люб, ты молодец, правда. Отлично справлялась. Ты умничка. Сильная девочка, смелая. Ребенка вырастила. Я бы не справился в твоем возрасте, свалил бы, наверное, а ты… ты молодец, хорошая моя.
В голосе его нежность, и это удивительно. А еще… еще меня впервые похвалили. Оценили. Даже Лёшка этого не делал — мы такие уставшие всегда были, что нам не до поддержки друг друга было. Лишь бы выжить.
И я разревелась. Некрасиво, кривя рот, и цепляясь за Руслана, как за что-то единственное постоянное в этом мире. Я устала, устала, устала! Боже, как же я устала!
— Я рядом, — Руслан добивает своими словами. — Я всегда буду рядом, Люба. Если не предашь — не уйду, клянусь. Твои проблемы — это мои проблемы. Я всё решу. Ты можешь выдохнуть. Можешь быть просто юной девушкой. Теперь можешь, слышишь?
Покачала головой, всхлипывая, и подвывая. Что на меня нашло? Я же сильная! Я не плачу, а смеюсь обычно, когда больно. И средний палец проблемам показываю, твержу себе, что имела я этот мир. А сейчас расклеилась. Так плохо и одновременно хорошо мне никогда не было. Дикая усталость и сумасшедшая надежда — это адская смесь. Я боюсь поверить. Руслан наиграется, и даст мне пинка под зад, а я ведь могу привыкнуть к поддержке. И что потом? Боже, как сложно. Это такое позорище — всегда презирала девах, которые свои проблемы на мужиков навешивали. Есть же руки, ноги, голова, которой не только есть полагается, а еще и думать. Феминизм, блин! И вот она я — цепляюсь за Руслана, которого еще совсем недавно сама бы на костре не отказалась поджечь, а еще раньше — любила так, что сердце готова была вырвать из груди.
Он со мной. Обещания дает. Надежду. Много это или мало?
Больше, чем я того стою.
От этой мысли я разревелась еще сильнее.
— Хорошая моя, — почувствовала легкий поцелуй в висок, объятия стали сильнее. — Боюсь я женских слез, Люб. Но ты поплачь, хочу, чтобы тебе легче стало.
— П-правда? Б-боишьс-ся?
— Вот такой я трус, — по-доброму усмехнулся он.
— Ты не т-трус! Ты п-преступник-ков ловишь! — заспорила я по-детски, подняв на него заплаканное лицо.
Страшная наверное — жуть.
Руслан улыбнулся, покачал головой, и накрыл мою щеку ладонью. Большая она у него, теплая. Большим пальцем утирает продолжающие литься слезы, и смотрит… так смотрит, как никто на меня не смотрел еще. Никогда в жизни.
— Люб, это не просто слова. Я… мне чуждо все это, понимаешь? Романтика, мягкость. Но я пытаюсь.
— Мне это не нужно.
— Нужно. Просто ты себя в обратном убедила. Что все человеческое не для тебя. Я пытаюсь. И пока многое — всего лишь слова, но я их на ветер не бросаю. Ты можешь мне доверять. Положиться можешь. Расслабиться. Я всё решу. Защищать буду, оберегать. Можешь всаживать в меня свои шипы — я потерплю, потому что понимаю тебя. Так что больше не извиняйся передо мной, и не благодари. Я делаю то, что должен был сделать давно. Единственное мое к тебе требование — не предавай. Можешь быть невыносимой, хамкой, истеричкой, скандалисткой, занозой. Но не предательницей. Но ты же не такая девочка у меня, да? — его лицо стало ближе.
Я и не заметила. Я вообще не замечала, к чему всё идет до тех самых пор, пока его губы не накрыли мои — соленые, припухшие от слез.
А поцелуй… он не соленый получился. А очень сладкий.
14
Ночь.
Лежу на кровати, и чувствую себя легкомысленной дурочкой. Хихикать хочется, танцевать. Точно, дурочка. Прижимаю ладонь к губам — их до сих пор покалывает, едва только стоит вспомнить наш с Русланом поцелуй.
Он был без языка. Поцелуй-дегустация, поцелуй-знакомство. Практически невинный. Практически…
С Серым я целовалась множество раз. С языком, без, и это было приятно. Но каждый раз мои мысли были заняты не только поцелуями, но и своими проблемами. Их ни разу не удавалось выбросить из головы, и полностью расслабиться. Может, потому я до сих пор и девственница.
А с Русланом, несмотря на легкость этого поцелуя, я просто-напросто забылась. Растворилась в нем. И несмотря на то, что это было всего лишь прикосновение его горячих губ к моим соленым от слез, это был взрослый поцелуй. Я чувствовала рядом мужчину.
— Мммм, — простонала, сжала между ног плед, и перекатилась на кровати.
Он добивается своего. Причем быстро. И я… готова? Пожалуй. От скуки я читала статейки в женских журналах, и при всей их тупости они рабочие. Чтобы мужчина ценил, нельзя сразу же ему давать. Но и тянуть месяцами не стоит, как бы мужик не запал на женщину, динамо любого взбесит.
Я была готова сразу же. И сейчас готова. Не знаю, любовь это или нет… наверное, нет. Любовь свою я долго топтала грязными ботинками. Безжалостно, чтобы она умерла. Твердила себе, что невозможно полюбить по-настоящему в четырнадцать лет. Это — детское, то, через что каждая девочка должна пройти по пути взросления.
Наверное, я просто хочу его.
Да.
Мне понравилось это — ощущать заботу мужчины, расслаблять плечи от своей ноши, которую он готов забрать. Вот только я всегда буду помнить, что это именно моя ноша. Заварила эту кашу я, и именно мне нужно платить по счетам.
Нужно потерпеть совсем немного! На этой мысли я подскочила на кровати.
— Точно! Осталось-то совсем немного, — зашептала я.
Руслан не ждет, что я девственница. Думаю, он уверен, что у меня уже были мужчины. Я решу все свои дела, продам то, что пообещала продать, и забуду это как страшный сон. А потом буду с Русланом.
Точно!
Снова опустилась на кровать, и задумалась. А если я снова полюблю Руслана? Смогу ли я, любя одного, лечь в кровать с другим?
Смогу. Просто будет гораздо более противно, но стоит признать — я не нежная девица, сбегающая от нелюбимого в объятия истинной любви. Раздвину ноги, перетерплю, затем подожду пару дней, пока всё заживет, и можно будет начинать жить нормально.
Нужно только потерпеть.
* * *
— Лягушонок, — рассмеялась я, утирая с лица брызги.
Диана взвизгнула, и продолжила лупить по воде.
Я решила — больше мы не будем мыться вместе. Я буду следить за ней в ванной, пока не подрастет, а затем уже мыться отдельно. Пусть малышка привыкает, что скоро у нее появятся личные границы.
Меня это всегда бесило в маме. Даже когда она была нормальной, непьющей, и самой любящей. Могла ввалиться без стука ко мне, даже к Лёшке, и на возмущения бросала лишь то, что она всё это много раз видела.
Это было некомфортно.
Раньше я не могла дать Диане границ, мы спали на одной маленькой кровати, и вечно на боку, чтобы не свалиться. Мылись вместе. Но теперь — хватит.
— Не страшно было ночью одной?
— Неа, — замотала она головой.
— Я оставляла дверь открытой. Думала, что прибежишь ко мне.
— Нужно было? — спросила она.
Нет. Наверное, я ужасна, но мне тоже нужны границы от своей собственной сестренки. Однако, если бы она пришла, я бы не прогнала.
— Если испугаешься — дверь всегда открыта, Диан.
— Монстров не существует, — залепетала она. — Я не боюсь темноты. Я боюсь людей.
Не те слова, которые должна произносить шестилетка. Едва ли она осознавала опасность также ясно, как я, пока мы жили с матерью. И слава Богу. Не стоит знать маленькой девочке, что может сделать с ней пьяный извращенец. Но она чувствовала этот страх, ловила липкие взгляды.
Я знаю, что это такое — быть матерью, но не забываю, что Диана мне сестра. Не дочь. Но если бы я родила ребенка, как бы я жила спокойно, зная, что с ней может произойти беда? Мама не могла не осознавать, даже при пропитых мозгах. Как она допустила? Как?
Никогда ей этого не прощу!
— Давай договоримся. Слушай! — потянула сестренку за влажный локон, и та забулькала от смеха. — Моя дверь для тебя открыта. А в твою я начинаю стучать, хорошо? Три стука в дверь комнаты, и ты разрешаешь мне войти, ладно?
