— Малыш, ты б сопли подтирал, прежде чем влезать во взрослый разговор, — лицо Артёма меняется за секунды, удивление сменяется пренебрежением, угрозой даже.
— Устала? — Дан нарочно его игнорирует, сосредоточенно заглядывая мне в глаза.
Я чувствую, как внутри всё холодеет… и полыхает одновременно. Сердце отбивает чечётку, потому что вот он — серый весь от ярости. Требовательным нажатием пальцев заставляет ловить каждую эмоцию, пьянеть, откликаться. А лёгкие распирает могильной сыростью под новым пластом мертворождённых надежд, когда приходит осознание, как просто спутать ревность с эгоизмом.
От злости внутри что-то сводит и начинает в буквальном смысле тошнить, ведь этого я и боялась больше всего. Дан не отпустит, пока не вытянет из меня целиком всю душу.
— Да. От тебя устала, — конвульсивно сбрасываю нахальную руку, не желая принимать такой расклад.
Потеря его тепла пронизывает до костей, но не подаю вида.
Ты сам отверг меня, Даня. Ещё год назад.
— Остынь, приятель, — ладонь Артёма ложится на Данино плечо. Плавно, и всё же ткань футболки начинает сбориться от силы сжатия. — Видишь, тебе не рады. Анюта, я сам тебя отвезу куда скажешь.
Если поначалу Дан его слушал, вызывающе вскинув бровь, то при ласковом «Анюта» бледное лицо покидают последние краски. И человечность заодно.
— Точно, — его тон даже веселеет, глаза только продолжают метать молнии. — Что ты там говорил про сопли? Утереть?
На последнем слове Север небрежно зажимает нос Артёма салфеткой из микрофибры, которой до этого протирал объектив фотоаппарата.
— Прекрати сейчас же, — требую на тон выше, чем планировала.
— Не могу, дорогая. Возраст нужно уважать, — губы Дана растягиваются в недоброй ухмылке. — Видишь, у дяди мозг через ноздри пузырями пошёл. А всё потому что не по возрасту девочек клеит.
У «дяди» глаза кровью наливаются. И вот это — кроме шуток.
— Почему сразу клеит? — взволнованно оглядываюсь по сторонам. Не хочется портить ребёнку праздник. — По себе судишь?
— Так он ещё и рыцарь? — Север резко сгибается, когда Старшинов незаметно бьёт его в живот, но цедит с прежней едкостью: — Тогда извини, приятель. Перчатки с собой нет по благородной морде заехать.
Артём, наконец, перехватывает кисть Дана и гневно отводит от покрасневшего носа.
— Попробуй дёрнись ещё раз, сопляк, — негромко предупреждает он. — Зубов не соберёшь.
— Здесь дети, — шепчет Север, наклоняясь уху противника. — Хочешь что-то доказать, давай отойдём. А нет — проваливай с дороги. Мы уходим.
— Отойдём, — сказано ровно, но так давяще, что даже у меня мороз идёт по коже.
— Ты обещал не напирать, — умоляюще улыбаюсь Артёму. — Не вмешивайся, пожалуйста. Мне нужно самой разобраться. Я вызову себе такси.
— Мы это уже проходили, — рука Дана снова ложится мне на талию. И снова я её сбрасываю.
— Ты мне никто.
— И это уже было, — глухо отзывается он, прожигая хмурого Артёма недобрым взглядом.
Почему-то я даже не удивляюсь, когда Старшинов начинает нервно оттягивать воротник.
— С меня хватит, — отрезаю, направляясь в сторону ворот.
— Анюта! — зовут они в один голос.
Ну нет. Никакого желания провоцировать драку я не испытываю. Да и Север… Ведёт себя как собака на сене. То не любит, то покоя не даёт. А я устала. Просто устала. От него, мудака. Так что незачем сомневаться. Рвать и не думать. С болью я жить научилась, не пропаду.
— Анюта, — Дан нагоняет меня за забором. — Нам нужно поговорить.
— Тебе нужно. А у меня своя дорога.
— Отлично, — отрывисто произносит он. — Я подброшу.
И тут же взваливает меня на левое плечо, не увешанное сумками. Я слишком ошарашена, чтобы сопротивляться и помешать Северу опустить меня на переднее сидение машины.
Ну сбегу, а дальше? Догонит ведь.
Ладно, будет ему разговор. Прощальный.
— Где Валя? — всё-таки спрашиваю, глядя на то, как Дан скидывает реквизит назад.
— Ей сегодня не по пути, — короткий мат заглушает урчание заработавшего мотора.
Салон пронизывает предгрозовым напряжением.
А за окном так безмятежно щебечут птицы…
Глава 26
Блеф
Дан
В приоткрытое окно водительской двери врывается июльский зной, а мне зябко. Мышцы знобит, будто на морозе. Дрожь незаметная, но всё же не очень приятная и сильно не к месту. Не хочу, чтобы Малая видела меня таким уязвимым.
Пока всё было поверхностным, было проще. Я упустил момент, когда поплыл, теперь расхлёбываю первые проблемы. Хотя какие проблемы? Тихий ужас. Меня выворачивает всего, стоит вспомнить, как Анька улыбалась этому пижону.
Между ними общение в рамках приличия, но далеко за гранью моего спокойствия. На редкость бесючий сукин сын. Весь из себя правильный, не прикопаешься. И от этого ещё более напряжный. Нарывающийся собственнический взгляд, нарывающийся твёрдый тон, нарывающаяся уверенность, с которой он к ней прикасался! Сам того не желая, продолжаю видеть перед глазами эту расчётливую морду, которая собралась отнять моё по праву… А по какому, собственно, праву? Старшего, более успешного, наиболее надёжного?
По какому, бля, праву, Аня?!
— О папике своём думаешь? — взгляд строго на дорогу, а внутри такой хаос, что держусь сейчас на чистом упрямстве.
Я не расслышал сути его предложения, но схожусь с собой на мысли, что ничего хорошего этот приторный хитрожопый херувим не мог захотеть по определению.
— Его зовут Артём, — сухо огрызается Анюта. — И он не так уж намного старше.
— Как скажешь. Забавный седеющий… юноша.
Только благодаря леденящей досаде произношу это непринуждённым будничным голосом. На деле хочется врезать по рулю. Незначительная, внешне абсолютно незаметная прибавка к скорости, частично помогает взять себя в руки.
Анюта поднимает на меня заострившиеся до кошачьих щёлочек нефритовые глаза. Будто это я, а не он, осмелившийся покуситься на чужое засранец.
— Может, объяснишь на каком основании ты лезешь, куда не просят?
— Боюсь не дождаться приглашения.
— Зачем тебе чего-то ждать, если неспособен планировать дальше грядущей ночи?
— Ты меня избегаешь. Откуда тебе знать, на что я способен? — всё-таки осатанело рычу, давясь застревающими в горле матами.
— Тебе напомнить? — выдыхает Аня пока ещё тихим, но советующим благоразумно заткнуться шёпотом.
Имеет право. Сам же ей его всучил, не спрашивая, унесёт ли.
Я глубоко вдыхаю. Салон будто весь пропитан искрами. Закашливаюсь.
— Ты собираешься постоянно оглядываться назад?
Снова тупик. Слишком много вопросов. Всё наше общение — череда моего непонимания и её упрёков.
Мыслей много, даже слишком. Нужно собрать их все в конструктивный диалог. Аня упрямая. Она, если в голову что-то вобьёт, не отступится. Любой аргумент выкрутит наизнанку, переломит под себя. Сделает всё, чтобы я держался подальше. Нужно что-то решать, как-то объясниться. А как?!
Я тянусь к комкающей край платья руке, из-за чего Аня вздрагивает. Инстинктивно пытается отпрянуть, но в последний момент резко замирает и вздёргивает подбородок.
— Давай прикола ради оставим лицемерие в сторонке. И знаешь, что останется? Моё разочарование и твой незакрытый гештальт, — одичалые до невозможности глаза распахиваются, вышибая из меня последний воздух болезненным взлётом угольных ресниц. — Даже не собираюсь копаться, что в тебе заело: самолюбие или самцовая потребность подчинить. Просто перестань испытывать на мне свои чары. Ты пустой за ними Север. Ледышка.
Да если бы! Лучше пустота, чем эта канитель без названия.
— Ань, я на тебе никогда ничего нарочно не испытывал.
— Не скажу, что это прозвучало как комплимент, — парирует она с налётом покалывающей, но пока ещё удерживаемой в узде ярости. — Но не переживай, упрекнуть тебя не в чём. Я сама оказалась слишком лёгкой добычей.
