Всего доля секунды, разрыв зрительного контакта и я слетаю с катушек. Летят в пекло жизненные установки, щиты, барьеры. Раду снова тот, кто мною управляет. Тот, в ком нет ко мне милосердия, только потребность найти что-то... Что-то одному чёрту известное.
Разум, не справившись, вновь отключается. В груди остро как никогда распирает вакуум.
Что может быть страшнее пустоты? Ничего. И я на низком, первобытном уровне стараюсь заполнить её ощущениями. Впускаю глубоко в себя чужой запах, всматриваюсь в Раду будто впервые. Заново исследую каждую родинку, излом бровей, жёсткую линию рта, бутоны алых роз, набитые среди скалящихся черепов.
Наверное, привыкнуть можно ко всему, потому что хаос вдруг обретает гармонию, а страх уже неотделим от влечения. Ему даже прикасаться не нужно – во мне каждая клетка отзывается на потоки горячего воздуха, прицельно скользящие по бёдрам, обволакивающие полусогнутые колени, икры, и тут же рывком ведомые обратно – к груди.
Всё тело будто вжимает в лавку, придавливая к прогретым доскам фантомным натиском чужого веса.
Раду отворачивается, но ненадолго, и только затем, чтобы погрузить в кадку берёзовые прутья. Его голос вязнет в раскалённом пространстве, долетая обрывками шёпота.
– Вот так, моя хорошая... Доверься мне. Будет приятно.
Тихо ахаю, когда он вдруг стегает по соскам концевой частью веника. Это так похоже на укус, что я ловлю совершенно диким взглядом его губы и едва виднеющийся за ними хищный ряд зубов. Брызги воды прохладными уколами рассыпаются по полусферам грудей, какая-то часть их тонкой дорожкой сбегает вниз, затекая во впадину пупка.
В голове нарастает гул. Вместо дыхания – тяжёлый, отрывистый хрип. По телу волной проносится дрожь. Встретив её дьявольской полуулыбкой, Раду упирается руками в края лавки и склоняется низко над моим животом.
Кажется, я чувствую на собравшейся лужице рябь от его выдоха. Одновременно глубоко вдыхаем. Только я вдруг цепенею, а он резко выдувает натёкшую в пупок воду по направлению к гладкому холмику внизу.
– Откройся мне, не упирайся.
Позвоночник словно иглами прошивает. От кончиков пальцев вверх по рукам поднимается покалывание, концентрируется на заострившихся сосках и оттуда резко срывается к бёдрам. Меня выгибает на полке так сильно, что ещё чуточку и, наверное, переломлюсь в спине.
Из-под завесы ресниц вижу, как Раду выпрямляется. То есть глазами вижу, а телом продолжаю практически на физическом уровне чувствовать на себе его вес и то, как перекатываются крепкие мышцы под кожей. Такая правильная и реалистичная иллюзия, внезапно вытолкнувшая наружу всю фальшь моего к нему безразличия.
Раду снова обрушивает на меня потоки прогретого воздуха. Не знаю, мог ли он такому где-то научиться или я всё-таки окончательно спятила, но грудь начинает ныть, будто сминаемая мужскими ладонями. Эти невидимые руки везде. Они гладят и мнут, ласкают и шлёпают...
Терзают...
Ублажают...
– Давай, малышка. Впусти меня.
Присваивают...
И в этот момент он мягко ударяет веником по коленям. С тихим стоном послушно раздвигаю их в стороны. По внутренней стороне бёдер стекается тепло. Ощущение движения настолько осязаемое, что кажется если попытаюсь свести назад ноги не получится – будет мешать его мощное, жилистое тело.
Умом понимаю, что Раду вот он – рядом стоит, просто продолжает водить надо мной руками и даже не прикасается, но все органы чувств слаженно кричат об обратном. Я начинаю путаться в том, что реально, а что нет.
Есть только наша нагота, его близость и безумный шквал эмоций.
– Слышишь меня, девочка?
Его губы так близко... почти целуют... почти задевают мои...
Я хочу дотянуться до них. Так хочу, что пальцы на ногах поджимаются, но Раду твёрдо качает головой. От разочарования внутри печёт. Дыхание рвётся.
А он уже тихо проговаривает мне на ухо:
– Ты меня хочешь, Влада. Не отталкивай. Прими это хотя бы раз.
От его повелительного, хриплого голоса и путаности в сознании цепенеет тело. Во мне всё что можно стонет от натяжения. Раду везде: звучит в голове, горчит в лёгких, липнет движением воздуха к влажной коже. Его так много, что внутри не умещается и всё равно хочется больше.
– Я так возбуждён. Почти на пределе. Поверни голову... Видишь, какой твёрдый... Весь твой... Хочу тебя... Просто сдуреть как... Представь меня внутри. Давай же!
Короткая команда добивает.
Оргазм оглушает. Схлопывает все ощущения до крошечной точки и последующим взрывом разносит в щепки.
От громкости собственного стона тянет закрыть уши. Руки не слушаются. Хочется свернуться на боку, чтоб собрать себя в кучу, но мышцы непроизвольно потряхивает и ни в какую не отпускает. Никогда не думала, что так бывает – вообще не прикасаясь, одним лишь присутствием и властным тембром голоса.
– Не плачь. – Его дыхание обдувает влажные щёки. – Эта уязвимость пройдёт, она сиюминутная. Тише... Не бойся. Я всё так же не собираюсь тобой пользоваться.
А я внезапно понимаю, что хочу. Эгоистично, до боли хочу его руки! Чтобы просто обнял, забрал себе мою слабость и растерянность. Пусть всё забирает! Я ничего этого не просила. Зачем он так?..
Это открытие заставляет распахнуть глаза и ловить чумным взглядом его передвижения. Но Раду откладывает один веник в кадку, освободившейся ладонью надавливает на лиственную часть второго, неторопливо растирая моё тело.
Суровый даже на вид, с губами поджатыми в тонкую нить и напряжёнными жилами на плечах и предплечьях. Вот только я больше его не боюсь.
Раду пообещал, что получит меня я этой ночью, а я опять неправильно поняла. На каком бы языке он ни говорил, я каждый раз слышу не то что он хотел сказать. Он другой. Особенный. Я таких не встречала раньше. Таких просто нет и не может быть в моём окружении.
Если правда, что деньги портят, то почему не его? У Раду они есть, по покупкам видела – он не взял самое дорогое, как недавно сколотивший состояние середняк. Он вдумчиво выбрал самое лучшее, безошибочно отсеяв брендовый мусор. Так отчего не берёт, не хватает охапками всё, что приглянется, просто потому что может себе позволить? Да, это плохо, но вседозволенность формирует определённые рефлексы. Почему не побоялся выкрасть, но не пользуется? Вижу ведь – хочет, аж взгляд плывёт.
Нет он точно псих. Мазохист. Извращенец.
– Хватит!
Я вздрагиваю, когда Раду швыряет веник в кадку. Молча подтягиваю колени к груди, ёжась от долетевших стылых брызг.
– Перестань смотреть на меня как на прокажённого. – Морщится он, отворачиваясь, и выходит из парильни, громко хлопая дверью.
Какое-то время неподвижно гипнотизирую стену перед собой, прислушиваясь к непонятным эмоциям. Вначале еле сдерживаю слёзы. Даже отец не позволял себе так на меня орать! Но затем понимаю, что проблема не в Раду. Я знаю, чего желаю, но как часто бывало в детстве боюсь себе признаться.
Когда ты растёшь не под солнцем, как счастливые дети из обычных семей, а словно под прицелом софитов перед сотнями завистливых глаз, готовых запечатлеть каждый твой промах, клеймить за каждый твой проступок, ты перестаёшь себя слышать. Становишься рабом общественного мнения. Странная мысль, но в нынешней темнице я, может быть, впервые не чувствую решёток.
На негнущихся ногах выхожу из парильни. Я совсем не уверена, что не буду жалеть о принятом решении. Да что там, чувствую себя падшей женщиной. И всё же...
Раду стоит спиной ко мне под душем. Не оборачивается, но напрягается каждой мышцей, сжимая кулаки до побелевших костяшек. Я робко подхожу. Делаю шаг... второй...
Вода приятная, как летний дождь понемногу смывает сомнения. Я несмело касаюсь выбитого на лопатке крыла. Пальцы вздрагивают как от удара током. Раду тоже передёргивается всем телом, медленно оборачивается, глядя на меня из-под опущенных ресниц.
Я даже рада, что он ничего не спрашивает. Мы просто пристально смотрим друг другу в глаза.
