— Но вы напуганы.
— Страх — это естественная реакция человека на то, что ему неизвестно. — Жадный блеск зазубренного лезвия. — Я никогда раньше не умирала.
Маленькая смерть.
Окончательная смерть.
— Желание тоже естественно, мадмуазель. Его вы также боитесь.
Злость просочилась сквозь пелену страха.
— Я не стану жертвой мужской похоти.
— И не станете умолять.
— Нет, — ответила Виктория, поджав губы. — Я не стану умолять.
— Мужчина может заставить женщину умолять, мадмуазель.
Ради наслаждения. Ему не было нужды добавлять.
Горячая кровь прилила к ее щекам.
— Некоторых женщин, возможно. — Она демонстративно вздернула подбородок. — Я не такая, как они.
— Мы все такие.
— Мужчины не умоляют о сексуальной разрядке.
Отец научил ее этому. Женщины слабы, мужчины — нет.
Женщины расплачиваются за последствия своих желаний, мужчины — нет.
— Я умолял о сексуальной разрядке, мадмуазель.
Виктория уставилась на Габриэля.
Тьма мерцала в его глазах.
Она вспомнила, как он избегал соприкосновения с ее рукой, когда она брала шелковую салфетку.
«Если бы я не предложил цену за вас, мадемуазель, вы умерли бы намного худшей смертью, чем любая смерть от сулемы».
Виктория решила докопаться до истины.
— Этот мужчина, который, как вы думаете, направил меня в дом… в ваш дом… — Габриэль молча ждал, пока она закончит свою мысль. — …Был тем самым человеком, который заставил вас умолять?
— Да, — резко ответил он.
Ожидая ее осуждения.
Возможно, полгода назад она так бы и сделала.
— И вы думаете, что этот мужчина будет… совершать… определенные действия… чтобы заставить меня умолять.
— Если вы покинете этот дом.
— Почему?
Почему мужчина, о котором она ничего не знала вплоть до сегодняшней ночи, хочет причинить ей вред?
— Люди убивают по многим причинам. Некоторые из-за денег. Для других это спорт. А некоторые, мадмуазель, убивают просто потому, что могут.
Кровь отхлынула от ее лица.
За последние шесть месяцев она видела, как респектабельные мужчины издевались над нищими, как благовоспитанные леди оскорбляли проституток, как дети дразнили других детей, у которых не было обуви или новой одежды.
Они это делали просто потому, что могли.
Виктория усилием воли овладела собой.
— Вы сказали, что он убьет меня, а не изнасилует ради собственного удовольствия.
— То, что он делает, не имеет никакого отношения ни к удовольствию, ни к наслаждению. — Не было даже намека на удовольствие или наслаждение в глазах Габриэля. Что этот человек сделал с ним? — В конце концов, он убьет вас.
— Он не убил вас.
— Это не входило в его планы.
Изнасилование. Смерть.
Laissez le jeu commencer.
Давайте же начнем игру.
Когда же она закончится?
Виктория пыталась подстроиться под холодную логику Габриэля.
— Но моя смерть была бы частью этого плана.
— Да.
— Потому что моя жизнь несущественна, — повторила она его слова.
Зазубренное серебряное лезвие ножа согласно блеснуло.
— Да.
Желтые, оранжевые и голубые языки пламени яростно вспыхивали внутри камина из атласного дерева.
Виктория никогда не подозревала, что горящие поленья могут излучать столько холода.
— Вы планируете убить меня, чтобы избавить от подобной… смерти?
— В конечном итоге, вы скажете мне спасибо за это.
Волна гнева поднялась внутри Виктории.
— Мужчина, который написал эти письма, сказал, что после того, как я подарю ему свою девственность, я приму как «необходимое зло» потерю всего, к чему когда-либо стремилась. Сейчас вы утверждаете, что я поблагодарю вас за собственное убийство. Вы простите меня, сэр, если я не соглашусь ни с одним из вас.
— Мужчина, который написал письма, не предлагал вам выбора. В отличие от меня.
— Выбор между чем? — Нотки истерии прозвучали в голосе Виктории. — Между способами, которыми вы меня убьете?
— Я даю вам шанс выжить, мадмуазель.
Первая смерть, сейчас…
— И что я должна сделать, чтобы получить этот шанс?
— Быть моей гостьей.
— Прошу прощения?
В Виктории вдруг проснулся неуместный интерес: сколько раз она просила у него прощения за последнее время? Четыре? Пять? Больше?
— Оставайтесь здесь, в моих комнатах, до тех пор, пока не станет безопасно. — Безопасность… не было никакой безопасности в его глазах. В его комнатах. В его доме. — У меня есть люди, которые будут охранять вас.
— Раньше вы говорили, что не можете гарантировать, что со мной ничего не случится, — резко возразила Виктория.
— Я и не могу.
Медная кровать тускло блестела.
В его глазах не было ни намека на приглашение разделить ее.
Виктория подумала об улицах, которые ждали её. И вопреки всему выбрала их.
— Я не могут остаться в ваших личных покоях, — твердо ответила она. Ее слова прозвучали так, словно их сказала та, кем она когда-то работала — тридцатичетырехлетняя незамужняя гувернантка.
— Вы пришли сюда, мадмуазель, готовая к гораздо большему, чем просто спать в моей кровати.
Память о его нежелании, чтобы она прикасалась к нему, рассердила Викторию.
— Но вы не хотите меня… в этом смысле.
Ее рот со стуком закрылся. Зачем она это сказала?
Он ведь говорил ей, что если возьмет ее, она умрет.
— Когда все закончится, я заплачу вам две тысячи фунтов, — предложил Габриэль.
С двумя тысячами фунтов Виктория могла прожить остаток своей жизни в комфорте. Не боясь ни голода. Ни холода. Ни мужчины, который выжидал, чтобы похитить ее девственность…
— Мне не нужны деньги, которые я не заработала.
Виктория вся сжалась. Это прозвучало самодовольно даже для ее ушей.
— Тогда я найду для вас работу, — невозмутимо ответил мужчина с серебряными глазами.
— В качестве гувернантки? — спросила Виктория. И задумалась, почему она не чувствует особого желания вернуться к своей профессии?
— Да.
— Я не думаю, что какая-нибудь семья захочет взять на службу женщину, которая проводила время в доме Габриэля.
— Мадмуазель, мои клиенты предпочтут нанять мою гостью в качестве гувернантки, чем узнать, что их сексуальные предпочтения стали достоянием публики.
Виктория не должна была удивиться. Но почему же она удивлена?
— Это шантаж, — сказала она неуверенно.
— Такова цена греха, — безжалостно ответил Габриэль.
