Следующим утром я наблюдал за тем, как Аро мастерски смешивает различные растения, экстракты и невесть что еще. В храме ему выделили комнату главной жрицы. Каменные серые стены, большие окна, скромная деревянная кровать, шкаф и стол было всем убранством комнаты. Толи никто из жриц не успели ее обжить, толи кто-то пытался сделать ее совершенно непохожей на жилу.
— С верховными жрицами у меня в последнее время не ладилось, — размышлял в слух Ласэн, наблюдая за работой Аро.
— Это с той жрицей, которая мечтала залезть к тебе в штаны? — делая совершенно невинный взгляд спросила я.
— Если уж быть до конца откровенными, — Ласэн заговорчески понизил голос. — У Ианты это получилось.
— Прошу, избавь меня от подробностей, — я скривилась, вспоминая истории, рассказанные Тамлином.
— Но ваша верховная жрица выглядит иначе, — Ласэн выглядел бледнее прежнего и сомнений в его заболевании не оставалось.
— Ты не знаком с ее предшественницей. Энна была благородна, умна и добра. Как бы Арвен не хотела казаться такой, иногда мне кажется, что с искренностью она переигрывает, — тоже понизив голос сообщила я свои подозрения.
— Насколько ваш народ близок со жрицами? — тихо кашлянув спросил Ласэн.
— Наверно, как и любой другой. Кто-то бьется челом у их ног, а кто-то снисходительно кивает, встретив на улице, — я пожала плечами.
— И к какому числу относишься ты?
— Я была принцессой, мой долг показывать жителям Ефрада, как необходимо относиться к жрицам. Но мне это никогда не было в тягость. Я любила храм, а еще больше я любила Энну. Она заменила мне мать, — проговорив эти слова в слух, мне почему-то захотелось прикрыть рот рукой.
Отец всегда растил меня в любви и уважении к моей маме, которую я никогда не знала и видела лишь на портретах. Но особых чувств привязанности к ней у меня не было, им было попросту неоткуда взяться. Но Энна была тем примером женщины, к которому я всегда стремилась, было время, когда я хотела пойти послушницей в храм, но военное дело меня прельстило тогда больше.
— А что произошло с твоей мамой? — слова Ласэна были осторожными.
— Она умерла. Не все роды бывают простыми и не всегда может помочь лекарь. Организм моей мамы смог выносить крылатого ребенка, но родить его она не смогла. Плод лежал в неправильном положении, а крылья, несмотря на их гибкость, все только усложнили. Я выжила, а она нет.
Ласэн понимающе кивнул. А я поняла, что, рассказывая ему об Энне, испытала больше чувств, чем вызвал рассказ о смерти собственной матери.
От разговора нас отвлек радостный возглас Аро. Он уверенно тряс в руках склянку, переливающуюся фиолетовым цветом, повторяя, что спасет всех нас.
========== 17. ==========
Двумя днями позже утро было хмурым. Я замерла на верхней ступеньке лестницы у входа в поместье, наблюдая за Тамлином, Ласэном и Варисом. Все трое были облачены в боевые доспехи.
После принятия лекарства Ласэн стал выглядеть лучше, бледность лица ушла, сейчас он был спокойным и уверенным, его длинные медные волосы были убраны в высокий хвост, концы которого трепал теплый ветер. Варис отстраненно стоял ниже на лестнице, нервно теребя крепления на блестящем золотом доспехе.
Тамлин нежно перебирал мои пальцы, наши бедра соприкасались, а сердце в груди болезненно сжималось. Нам предстояла совсем короткая разлука: войско Двора весны и остатки воинов Ефрада уже двигались в сторону границы, Варис и Тамлин должны будут разместить все наши силы в лагере и начнут готовиться к бою. Я и Эмори прибудем на границу через два дня.
— Береги себя, — я прильнула к груди Тамлина.
Он поцеловал меня в макушку и плотнее прижал к себе, обвивая одной рукой мою талию.
— Всего два дня и все закончится, — прошептал Тамлин мне в волосы, отстраняясь.
Я запрокинула голову наверх и даже привстала на мыски, позволяя губам Тамлина горячо скользнуть по моим. Мы не любили долгие прощания. Мне хотелось, как в детстве поскорее заснуть, чтобы наутро получить долгожданный подарок. Только сейчас подарком для меня будет победа в войне и сохранение жизни всех моих близких.
«Я буду очень внимательно следить за тем, чтобы эта нить не погасла»
Золотистые переливы нити стали еще ярче, когда послание достигло Тамлина. Он уже успел спуститься на две ступени ниже и поравняться с Ласэном. Обернувшись ко мне в последний раз, Тамлин одарил меня уверенно улыбкой.
— Не спускайте глаз с короля и принцессы, — скомандовал Варис пяти воинам, стоящим позади меня у дверей в поместье.
После случая в столовой, с Варисом мне поговорить не удалось, да и желания не было. Сам генерал особых попыток что-то объяснить не показывал, но о безопасности меня и Эмори побеспокоился и выделил трех крылах и двух обычных воинов, которые тенями будут следовать за мной и королем. Я не чувствовала, что здесь мне может угрожать опасность, но Варису перечить не стала. Да и Тамлину было спокойнее, что рядом со мной кто-то, кто сможет меня защитить.
— Передайте Ролену, чтобы не лез на рожон, надеюсь увидеть его пернатую морду целой и невредимой, — сохраняя бодрый настрой, я в последний раз посмотрела в переливающиеся изумрудами глаза Тамлина, прежде чем все трое совершили переброс на границу.
Ролен был один из командиров и остаться в столице со мной никак не мог, а Тиа, все еще испытывая передо мной вину (пускай об этом она никогда прямо и не говорила), ухаживала за выздоравливающими в храме. Но вечером она обещала вернуться в поместье, ее присутствие должно было сгладить нервозность, которая с каждой секундой после отправки Тамлина начинала расти.
Последний раз оглядев столицу внизу лестницы, я повернулась и зашагала в любезно открытые для меня двери. Трое крылатых зашли за мной следом, утреннее солнце блестело на их доспехах. Двое остались на улице, охраняя центральный вход.
Эмори был в кабинете. Я тихо открыла двойные белые двери с желтыми вставками, крылатые вслед за мной заходить не стали. Я не могла не радоваться изменениям в брате. Черные полосы на лице и руках поблекли и стали едва различимыми и сероватыми, глазные яблоки побелели и глаза вновь стали зелеными.
Брат улыбнулся мне и отложил стопку пожелтевших страниц в сторону, откидываясь в большое кожаное кресло темно-шоколадного оттенка. Мне все еще было непривычно смотреть на брата в тех местах, где допускалась восседать только нашему отцу. Массивный дубовый стол был завален горой бумаг и раскрытых книг. Бежевый ковер и тахта в цвет ему тоже были укрыты бумагами и картами, казалось, что небольшой ураган вытащил все что было в высоких книжных стеллажах цвета темного дерева и раскидал это все по кабинету.
Но поразило меня больше не это. За спиной брата висел портрет. Когда я была маленькая, я часами любила сидеть у отца в кабинете и смотреть на портрет за его спиной. Изображение моей мамы в кабинете короля было другим, нежели чем в столовой. На нем она была изображена более юной и нежной, отец рассказывал, что именно такой он впервые встретил ее и понял, что жить без нее не может. Но тот портрет Эмори решил снять, а на его месте висел мой. На нем я была значительно младше, чем сейчас, о чем свидетельствовала еще не сошедшая детская пухлощёкость и совсем еще не округлившаяся грудь.
— В кабинет я никого не пускал, хотел, чтобы хоть здесь я мог позволить себе делать что захочу и видеть только тех, кого захочу, — заметив мой удивленный взгляд, Эмори рассмеялся.
— Обычно в кабинеты вешают портреты любимых женщин, — растеряно проговорила я, отодвигая с тахты карты и усаживаясь на мягкую сидушку.
— А разве ты не моя любимая женщина? — Эмори выгнул светлую бровь, но заметив, как вытягивается мое лицо, улыбнулся. — Я прекрасно понимаю, о чем ты. Но боюсь, что подобной женщины я в наших краях не найду. Во всяком случае, могу с уверенностью утверждать, что она еще здесь точно не родилась.
Я согласно хмыкнула. Эмори действительно за двести лет своей жизни так или иначе был знаком с огромным количеством женщин Ефрада. Во всяком случае со всеми, чье происхождение позволяло им зайти в стены поместья уж точно. И если за столько лет он не нашел ту самую, то боюсь Ефрад может на долгие годы лишиться королевы.
