Мы доезжаем до места без задержек, благо ночь и никаких пробок.
Уютный дворик, пятиэтажные панельки, расположенные буквой П, огороженные натянутыми веревочками клумбы под окнами, мягкий свет фонарей. В середине двора детская площадка времен моего детства с песочницей. Тихо.
Вот только эта картина вместо того, чтобы навевать умиротворение, наоборот, селит в душе тревогу. И она растет, ширится, стучится изнутри, напоминая о том, чтобы я действовал быстрее.
На подъездной двери кодовый замок. Набираю нужные мне цифры, поднимаюсь наверх, перепрыгивая через две-три ступени, и останавливаюсь около коричневой двери с квадратиками посередине. Жму кнопку звонка.
Сердце от быстрого подъема колотится где-то в горле, мешает дышать. Легкие, кажется, вот-вот лопнут от гипервентиляции. Делаю спокойный глубокий вдох, задерживаю дыхание и спустя несколько секунд выдыхаю. Это помогает немного сбросить напряжение.
Секунды ожидания тянутся мучительно медленно. А если в этот момент Катя как раз под ним? Если я приехал в самый разгар веселья? Если…
Да к черту все эти "если". Плевать!
Глава 23
Как раз в этот момент слышен звук ключа в замочной скважине, он избавляет меня от лишних сомнений, а после дверь распахивается. Катя в коротком шелковом халатике, едва прикрывающем стратегически важные места, мнется на пороге. В красивых голубых глазах вначале мелькает неверие, которое почти тут же сменяется шоком.
— Ты? Как?..
— Не ожидала? — усмехаюсь невесело, еще раз пробегая глазами по ее фигуре.
Губная помада смазана, волосы растрепаны, шелковый халат вместо платья, под которым наверняка еще и нет нижнего белья. Осознание того, что у нее уже все произошло с этим дрыщом и я опоздал, больно бьет под дых.
Толкаю дверь плечом, тесня Андрееву, и вхожу в квартиру. Внутри тихо, тусклый свет горит где-то в районе кухни. Узкая прихожая, тесный коридор, запах женских духов. В углу — мужские кроссовки. Последняя надежда на то, что я ошибся, тает на глазах. Катя не одна.
— Тебе не кажется, что это слишком? Чего тебе надо от меня? — шипит она, кусая губы.
Красивая. Так и хочется прижать ее к стене, задрать эту чертову шелковую тряпочку и отыметь так, чтобы охрипла от стонов. Но, увы, всего несколько минут назад ее зажимал другой, целовал, лапал своими костылями.
Интересно, его имя она кричала так же громко, как когда-то мое? И так же бурно кончала от его ласк?
В этом тесном коридоре Андреева стоит так близко, что я чувствую аромат ее парфюма. Что-то нежное, цветочное, такое легкое и невесомое, что у меня сносит крышу. Внутри в смертельной схватке бьются абсолютно несовместимые чувства: жгучая ревность, ненависть, желание снова обладать этой женщиной. И вся эта гремучая смесь выкидывает слишком большое количество адреналина в кровь. Становится сложно мыслить трезво.
Я дохожу до кухни, отмечая, что в квартире две комнаты и двери в них сейчас закрыты.
— Где Рома? — пытаюсь сфокусироваться на главном.
— Что? — бледнеет она.
— Где мой сын? Или ты думала, я не узнаю о нем?
Вот теперь мы оказываемся на равных. Ее тоже начинает штормить, судя по урагану эмоций, сменяющихся на красивом лице.
Оглядываюсь вокруг и замечаю две кружки в раковине. Одна с отпечатком губной помады, другая без. Еще одно подтверждение наличия другого мужика в доме.
Горечь все сильнее ощущается на языке.
Сука! Почему же все так неправильно? Почему между нами все настолько сложно? Да, я накосячил когда-то по глупости, да, сделал ей больно, но я ведь хотел как лучше! Я ее же защищал! Думал, пройдет этот сложный период, найду, объясню все.
В каком месте все пошло не так? Не по намеченному плану?
Ладно, хер с ним, с планом. Не вышло, не получилось. Наши пути разошлись. Так бывает. Люди расходятся, люди разводятся, забывают друг друга, начинают новую жизнь.
Почему у нас через жопу?! Ведь прошло уже пять лет, столько воды утекло, мы стали другими, а меня до сих пор ведет на этой женщине, до сих пор не отпускает. Это что, лять, за магия?! Почему она по-прежнему особенная для меня? Что в ней такого?
Было бы мне так больно, узнай я о наличии любовника, например, у Карины? Нет. Ни одного шевеления внутри, никаких изменений. Ровно. Я бы даже обрадовался, выдохнул свободнее. Тогда почему сейчас так хреново на душе?!
— Ты бредишь, Горов. Перепил? Мой сын не имеет никакого отношения к тебе, — наконец берет себя в руки Андреева, натягивая на лицо невозмутимую маску.
Прикрывает дверь на кухню, чтобы не было слышно тому, кто остался в комнате. Это злит так, что выворачивает наизнанку.
— Проверим? — Делаю шаг навстречу.
Кухня тут тоже маленькая. Метров шесть-семь в лучшем случае. Отступать некуда. Тем более Катя сама отрезала себе дорогу назад.
— Проверяй! — бросает вызов, вскидывая подбородок.
Глаза горят, на щеках румянец, у висков вьются непокорные прядки волос. Ведьма. Самая настоящая.
— То есть признаться по-хорошему ты не готова?
Адреналин в груди доходит до максимальной отметки.
— По какому хорошему, Горов? — выплевывает ядовито. — Ты врываешься в мою жизнь, в мою квартиру, командуешь, угрожаешь. Это, по-твоему, называется хорошее?!
Я подхожу вплотную, заставляя ее спиной прижаться к стене. Вытягиваю руку, упираясь ладонью в стену рядом с головой Кати, и немного склоняюсь к ее лицу.
— Потому что это все не твое, — отвечаю, понижая голос и растягивая слова. — Работа, сфера деятельности, мужчина. Последнее — особенно.
Она смотрит мне прямо в глаза, улыбаясь с горечью. Чувствую жар ее тела, дыхание. Ее губы так близко, что кровь мгновенно устремляется вниз, лишая способности мыслить рационально. В груди печет от кипящей в венах ревности. И этот клубок эмоций толкает на безрассудные действия.
— А что мое, Стас? Может быть… ты? — произносит она тихо и, как чудится мне, совершенно искренне.
И я тону, вязну беспросветно в бездонных голубых омутах. Добровольно. Ныряя с головой. Полностью отвергая голос разума, который звучит где-то на периферии сознания.
Слишком все гладко, чтобы быть правдой. Слишком идеально.
— Может быть, и я… — повторяю за ней машинально.
Воздух становится вязким, горячим. Грудь распирает. Ее манящие губы тянут к себе магнитом.
— А не пошел бы ты! — внезапно меняет тон Андреева и коленкой метит мне между ног.
Я успеваю среагировать в самый последний момент, блокируя удар. Меня спасает разница в росте. Была бы Катя сейчас на каблуках или я ниже на десяток сантиметров — прилетело бы точно в цель, а так ситуация всего лишь приводит в чувство.
Мозги проясняются, разум возвращается из нижней головы в верхнюю.
— Убирайся отсюда, пока я не вызвала полицию! — толкает она меня в грудь. У самой глаза горят, как у дикой кошки, грудь высоко вздымается под тканью халата. — Не смей приближаться ни ко мне, ни к Ромке. Ты ему никто, слышишь?!
Романтический флер рассеивается, момент упущен, и я отхожу. Настало время трезво поговорить. Беру табурет, усаживаюсь на него и облокачиваюсь на стол. Подпираю рукой подбородок, стараясь концентрировать внимание на лице Андреевой, а не на стройных ножках. Все-таки меня не до конца отпустило.
— Уверена, что докажешь это в суде? — спрашиваю невозмутимо.
В груди еще бурлят отголоски эмоций, но внешне удается взять себя в руки.
Катя не придумывает, что сказать. Дышит часто, пытаясь найти достойный ответ, но, видимо, прекрасно понимает, что достойных аргументов против того же теста ДНК у нее нет.
— Зачем тебе все это? — наконец выдыхает устало.
— Что значит зачем?
— То и значит — зачем?
— Странный вопрос, когда дело касается родного ребенка, не находишь? — прищуриваюсь лениво. — Ладно, ты сама ушла, я еще могу понять, но почему о сыне умолчала? Он здесь при чем?
— Сама ушла? — снова прорывает ее на негатив. — То есть ты это так видишь? Просто внезапно психанула, что-то стукнуло в голову — и ушла, да, Горов?! А может, мне напомнить тебе, как все было на самом деле? — Она отталкивается от стены и даже делает угрожающий шаг ко мне. — Тебе на хрен не нужна была ни я, ни семья! Ты прекрасно развлекался со своими секретаршами на работе, в офисе, еще черт знает где! Сколько их у тебя было за моей спиной? Скольких ты трахал, пока я не знала? Пока ждала тебя как дура дома и мечтала о детях, о семье, любила тебя…
