Мысли Карлсена перенеслись к разрыву его первого брака, к совершенно неизъяснимой муке, которую испытывал, позволив своей жене спать с другим мужчиной. Для нее было большим и неожиданным ударом, когда он потребовал развод. Сквозь слезы она кричала, что все было с его полного согласия: А он не мог объяснить, что на самом деле его истязает собственная ревность, чувство полной, рабской зависимости от порыва, кажущегося недостойным и унизительным. Разводясь, он стремился отторгнуть некую часть себя самого.
Карло между тем говорил:
— Вы спрашиваете, нравится ли мне быть вампиром? Так вот, что мне нравится больше всего. Мы, корсиканцы, ревнивы по природе. И теперь я оглядываюсь на это со стыдом. Мне кажется, что бывшие мои соотечественники больны. Мне же сравнительно повезло стать здоровым и нормальным.
Это прозвучало с неожиданной силой. Стало вдруг очевидным, что вампиры действительно здоровы и нормальны, в то время как люди недужны и с отклонениями. Что-то с человеком обстоит не так.
— Так неужели вам никогда не доводится влюбляться? — вопрос адресовался им обоим.
В глазах у Хайди мелькнуло замешательство.
— Бывает, что мне кто-нибудь просто очень нравится. Мне и вы нравитесь. Но не могу же я полностью на вас претендовать. С какой стати? Вы вправе доставлять удовольствие и другим женщинам, как я — мужчинам. Было бы глупо с моей стороны упираться, чтобы другие люди не ели устриц потому лишь, что их люблю я.
Карло со всей серьезностью молодого воскликнул:
— Человеческие сексуальные отношения ненормальны. Вы никогда не изучали пауков? Самка у них поедает самца, тем не менее, они все равно состязаются за то, чтобы ее иметь. Человеческая любовь в моих глазах во многом то же самое. У вампира все… по-другому совсем. — Очевидно, он не сумел подобрать нужных слов.
Карлсен заговорил было, но Пасколи его перебил:
— Человеческая ревность основана на скудости. У нас скудости нет, — он щедрым взмахом округло обвел ресторан.
Словно в ответ на его жест, к их столику подошла пара — те самые, из андрогенского туалета.
— Вы не представите мне своего друга? — обратилась к Хайди девица.
— Это доктор Карлсен.
— Доктор, и никак иначе?
— Ричард, — назвался Карлсен.
— Мы сейчас только разговаривали о вас с Мирандой Штейнберг, — спокойным голосом сообщила подошедшая. — Она считает, кто-то пытается оказывать на вас влияние.
— Влияние?
— Malocchio, — ввернул по-корсикански Карло, будто это вносило смысл.
Девица, назвавшаяся Одеттой, спросила на этот раз у Хайди:
— Вам так не показалось?
— Н-нет, — с сомнением произнесла та.
— Вы извините? — Одетта, наклонившись к Карлсену, прильнула к нему губами.
При соприкосновении змеисто мелькнул раздвоенный жгутик энергии, разом в него и в нее. Контакт был очень кратковременным, со стороны так просто двое знакомых лобызнулись при встрече.
— Да, Миранда права, — озадаченно повела взглядом Одетта. — Кто-то в вашу сторону насылает что-то недоброе.
Карлсен недоуменно пожал плечами.
— У меня ни о ком и мыслей нет.
— Может, кто нибудь из прежних подруг? — предположил спутник Одетты.
— Нет, здесь мужчина, — убежденно ответила та.
— Нет, ну правда никто на ум не идет! — искренне воскликнул Карлсен.
— Ну ладно… Интересно.
Одетта приятельски погладила Хайди по щеке, махнула рукой Карло.
— Нам пора. Увидимся как-нибудь, — улыбнулась она на прощание Карлсену.
— Неплохо бы.
Карлсен, глядя им вслед, вновь ощутил прилив восторженности. Она дала понять, что хотела бы обменяться с ним энергией, а его ответ прозвучал как согласие. Это поняли все присутствующие, и никто не покосился, в первую очередь Хайди. У людей подобное было бы воспринято как элементарная распущенность. У вампиров же это был образ жизни, как религиозная община, где все состоят меж собой в брачной связи. Утрачивалось, единственно, удушающее бремя личностного ego, упрятанного в скорлупу собственного одиночества. Ощущение свободы ошеломляло.
— Мне пора ехать, — сказал Карло. — В три — урок.
— Мы тоже поедем, — засобиралась Хайди.
Карлсен попытался было взять чек, но Хайди бурно запротестовала.
— Отец оплатит. Миллионер все же, — добавила она с улыбкой.
— Это ж не означает, что он должен платить за мой обед.
— Ничего, не убудет. Доход-то делается на нашем общем знании. Так что и деньги пусть будут общие.
На Карлсена вновь нахлынула неуемная радость. С самого колледжа не помнится, чтобы было с людьми так уютно.
Подъезжая на такси к Манхаттан Билдинг, они завидели группу школьников, втягивающуюся в главный вход здания. Договаривались высадить здесь Пасколи и ехать дальше к терминалу на Пятой авеню, так что Карлсен недоуменно посмотрел, когда Хайди сказала водителю:
— Так, здесь выходим.
Следом за школьниками они вошли в главный вестибюль.
— Ну все, мне пора. Увидимся, — сказал Карло и, махнув на прощание рукой, заторопился к лифту.
Дети стояли посреди вестибюля, тесно обступив учителя. Судя по элегантной серой форме, группа из дорогой частной школы. Хайди вкрадчивым движением взяла Карлсена за руку (понятно: надумала смешаться с посетителями) и сделала вид, что рассматривает архитектуру вестибюля.
Учитель неторопливо рассказывал:
— Это здание, когда его построили в 2025 году, считалось самым дорогим зданием в мире. Оно обошлось в четыре миллиарда долларов… (со стороны детей — дружный вздох восхищенного изумления). На этажах размещается девятьсот магазинов, восемь театров, сорок банков, двести ресторанов, есть даже своя больница. Человеку, если жить в таком здании, можно вообще всю жизнь не выходить на улицу…
Карлсен, протянув руку, взял со стенда бесплатный путеводитель. Хайди, по-прежнему удерживая партнера за руку, повлеклась к людскому сборищу, будто заинтересованная рассказом экскурсовода. Когда встали за спинами у группы, стало ясно почему. От детей источалось поистине пьянящее жизненное поле — все равно, что стоять в оранжерее, среди изысканных цветочных запахов.
Миранда напоминала орхидею, Хайди — клевер или утесник. Из стоящих же здесь детей конкретным запахом не выделялся никто. «Ароматы» были пока еще неоформившиеся, обманчивые и, может, именно поэтому, казались более пикантными. В аромате непостижимо угадывалась эдакая бесконечная перспектива, чудесное предвкушение. Карлсена на миг затмила глухая тоска, чувство, что жизнь потрачена впустую, и к горлу на миг (вот те раз!) подкатил тугой комок.
