– Тебе показать его картины? – сделал он попытку оторвать Стивена от созерцания обнаженного Эли.
– Конечно!
– Ты в этом хорошо разбираешься?
– Было время, когда я считал себя «творческой натурой». Мазал картинки, и у меня даже был свой небольшой кружок почитателей. Но увы – помимо тяги к искусству я имел еще вкус и хороший ай кью, что убило во мне все амбиции. Я понял, что я неплохой художник, старательный, даже увлеченный, но вот гениальность… Гениальность это из совсем другой оперы.
– Вот так из художников в фармацевты?
– В фармакологи. Не сразу, оно вполне мирно сосуществовало, просто постепенно спектр интересов сместился.
Джошуа протянул Стивену открытую бутылку пива. Вечер как-то не желал перетекать в интимный.
Стивен перебирал картины Эли, пиво, забытое у ножки стола, и забытый Джошуа терпеливо дожидались своего часа.
– Все больше убеждаюсь, – Стивен выбрал наиболее пульсирующую красками картину Эли, – что это все-таки что-то близкое к гениальности. Почти гипнотический транс, – он провел кончиками пальцев по полотну. – Я договорюсь с одним человеком, если ты не возражаешь.
– А что дальше, Стив? Чисто гипотетически. Допустим, Эли окажется гением. Дальше что? Корпорация загребет себе еще бабла, состряпает слезливую мелодраму про выпестованный в ее стенах талант и начнет выжимать его по максимуму? Ты знаешь, – Джошуа не был готов еще к откровенности, но выдавливал ее из себя, – что он не способен жить в какой-либо среде, кроме искусственно созданной? Что его эмоциональный порог не позволяет ему переносить сильные эмоции, небольшой стресс способен покалечить его психику? Как быть с этим, Стив?
– Ненавижу морально-этические задачи, – Стивен наконец оторвался от созерцания работ Эли и, прихватив бутылку с пивом, уселся рядом с Джошуа, положил горячую ладонь ему на бедро и погладил, давая понять, что не забыл, зачем он тут. – Может, подумаем об этом завтра? – ладонь сползла к внутренней стороне бедра. – Но пару картин нужно все-таки показать, чтобы знать, есть ли повод суетиться.
Стивен поставил пиво и одним рывком пересел к Джошуа на колени. Потерся, возбуждая, о его пах своим и, запустив руки в волосы, стал целовать вкусно и умело.
«Быстро мы», – отметил краем сознания Джошуа, замечая время на часах. Дурная привычка фиксировать любые показания.
4
– Эли, а ты, оказывается, гений. Стивен повезет сегодня пару твоих картин на оценку. Ума не приложу, что со всем этим делать, – Джошуа привычным жестом нащупал тумблер выключателя микрофона, и сердце сжалось в тугую пружину.
– Я знаю, – повернулся к нему Эли, созерцающий еще свежий и не тронутый даже грунтовкой холст.
Джошуа попытался взять себя в руки. Как он умудрился не выключить микрофон?
– Я знаю, но мне приятно, что ты решил сообщить об этом, – добавил Эли.
Его взгляд не бегал по периметру комнаты в поисках камер, он говорил, глядя прямо на Джошуа, будто не было между ними барьера защитного стекла, скрывающего ученого от наблюдаемого образца.
– Вот такие дела. Подойди к стене, подними руки и расставь ноги… пожалуйста, – вылезло из Джошуа помимо воли.
Превратиться в механический голос не получалось. Он дернулся к монитору и тут же откорректировал программу осмотра – следовало точно проверить, как сильно повлиял незапланированный контакт на Эли.
Эли вел себя так обыденно, что Джошуа стал напоминать себе суетливую наседку, но квохтать его мозг не перестал, подкидывая то одно, то другое беспокойство. К обеду день приобрел привычную тональность, чуть звенящую утренним инцидентом, привычная последовательность поведения Эли и отточенный до автоматизма набор действий самого Джошуа свели к минимуму душевную суету. Незаметно подкравшийся вечер пискнул таймером, давая ученому вольную, но Джошуа так и остался сидеть в кресле. Очень не хотелось уходить молчком. Эли вдруг выплыл из привычно медитативного состояния и подошел к барьеру. Он провел длинными пальцами по стеклу, и Джошуа решился.
– Доброго вечера, Эли.
– Доброго.
– До завтра.
Джошуа выключил микрофон и сжал кулаки, унимая тремор. Эли, обладающий тонкой нервной системой, нередко дающей сбои, перенес этот первый контакт куда проще и спокойнее, чем Джошуа, который считал себя эмоционально глуховатым.
– Выглядишь неважно, – отсалютовал Стивен заглянувшему к нему в отдел Джошуа кружкой кофе. – Будешь?
– Нет, – Джошуа, кажется, выпил за ночь годовую норму кофе. – Я насчет картин.
– Не все так быстро. Как насчет скоротать томительное ожидание приятным способом?
– Вечером после работы зайду, – кивнул Джошуа уже в дверях.
Он торопился. Мучительное нетерпение подгоняло его к боксу.
– Доброе утро, Эли, – голос Джошуа чуть сел от волнения, но в целом прозвучал ровно.
Эли задумчиво развернулся к барьеру.
«Жаль, нельзя понять, когда он действительно улыбается», – мелькнула легким сожалением мысль, пока Джошуа всматривался в призрачную улыбку, навечно застывшую на лице Эли.
– Доброе, – словно попробовал на вкус Эли и, вдруг что-то решив для себя, утвердительно кивнул, подтверждая. – Доброе, – более уверенно повторил он.
– Обычные процедуры? – в голос Джошуа прокрались вопросительные интонации.
Эли направился к стене и застыл в привычной позе.
Джошуа выключил микрофон, насильно отсекая себя от желания говорить. Оно хлынуло на него, словно прорвавшаяся плотина, стоило просочиться в эфир паре слов, и Джошуа уже не мог подавить его в себе. Хотелось рассказать Эли о… обо всем, но еще больше хотелось услышать его.
Джошуа открыл электронный дневник и внес запись.
Дата. Время. Образец два-четыре-шесть-восемь.
Первый контакт.
Предпосылки. Реакция. Медицинские показатели. Заключение.
Тщательно, дотошно. До четырехзначных показателей после запятой. Все. Кроме собственных эмоций.
Джошуа крутил высокий пивной стакан по дешевому пластику уличной кафешки; Стивен, лениво развалившись, курил, выдыхая тонкую струю дыма в небо с мазками заката.
«Мы разговариваем! Разговариваем!» Звонкие цветные слова, как конфеты M&M’s с нарядной глянцевой оболочкой и сладким нутром, если прислушаться, вникнуть и распробовать. Они бились о стиснутые зубы, желая вырваться из закрытого рта, и нежно, томительно таяли на языке мучительной тайной. Но Джошуа молчал, жадно смакуя это ощущение. Молчал даже не из-за секретности любого эксперимента – в конце концов, придется рассказывать в общих чертах Стиву, для коррекции гормонального курса. А она будет! А потому что не мог рассказать так, как нужно. С энтузиазмом. С перспективами. С обоснованием. Он может пока только со щемящим сладко сердце восторгом. Тонко. Нежно. Трепетно…
