На следующее утро Сусана, удивленная отсутствием Лео, позвонила ему и сообщила, что бабушка снова уехала к родственнице в Мерседес. Лео немедленно отправился к ней домой. Девушка открыла ему, и они без проволочек прошли прямиком в спальню, Сусана и не думала на сей раз оказывать ни малейшего сопротивления, так что Лео без труда овладел ею — но вдруг его член обмяк. Несмотря на все старания возобновить прерванный акт так и не удалось. Больше Лео никогда не появлялся у Сусаны.
В ближайшее воскресенье, 4 октября 1949 года, та позвонила Лео, но молодой человек попросил ответить, что его нет дома. Однако стоило ему в своей комнате попытаться опять сосредоточиться на тексте учебника, как его выбила из колеи внезапная эрекция. Спустя полчаса он вылетел из дому, направляясь к проститутке, с которой его свел приятель. Ждать пришлось долго: та навещала лежавшего в больнице родственника. А когда вернулась — отказалась обслужить Лео. Не вымолвив ни слова, юноша вышел на улицу: он хотел бросить ей в лицо какое-нибудь оскорбление, однако в голове у него царила звенящая пустота. Он собирался было спуститься в метро и вернуться домой, но словно повинуясь некоему внутреннему голосу, решил прогуляться несколько кварталов пешком, чтобы успокоить нервы. Однако прогулка тоже мало успокаивала: мода на облегающие юбки, которую проповедовали встречные женщины, заставляла его неотступно думать все об одном и том же.
Он прошел по проспекту уже порядка двухсот метров, как вдруг внимание его привлек мягко ступавший впереди блондинчик, который несколько раз подряд обернулся, с рассеянным видом переводя взгляд с ширинки Лео на асфальт и обратно. Лео вновь возбудился и, ощутив неловкость, обогнал субъекта и вскочил в подошедший автобус. Однако тот успел вскочить следом. В битком набитом автобусе преследователь всем телом прильнул к Лео и его стоящему члену. На первой же остановке юноша протиснулся к подножке и сошел. Но субъект и не думал оставлять его в покое. Лео на ходу резко обернулся и, оказавшись нос к носу с преследователем, спросил, что тому нужно. Блондинчик, собравшись с духом, выпалил, что если Лео не рассердит его предложение, то он готов удовлетворить его минетом. В предчувствии близкой сексуальной разрядки Лео не смог удержаться от улыбки облегчения. Второй добавил, что готов предложить Лео и свой задний проход, если тому это доставит больше удовольствия. Несколько минут они шли в молчании, покуда перед ними не открылся темный пустырь, расположенный неподалеку от дома Лео. Удостоверившись, что никто за ними не наблюдает, оба углубились в темноту. Остановившись, Лео расстегнул ширинку и извлек свой негнущийся член. Блондинчик взял его в рот и принялся сосать. Немного погодя юноша отстранился и попросил гомосексуалиста снять брюки. Тот отказался, сказав, что член у Лео чересчур большой. Лео с силой заломил субъекту руку и повторил свое приказание. Тот послушно спустил брюки и трусы, и Лео попытался ввести ему член в задний проход. Блондин начал отбиваться и сделал попытку высвободиться. На какое-то мгновение ему это удалось. Он прикоснулся к своему пропускному отверстию и продемонстрировал Лео окровавленные пальцы. Юноша попросил его еще раз повернуться задом и заверил, что теперь будет аккуратнее. Гомосексуалист наотрез отказался. Лео с нажимом повторил просьбу. Блондин повернулся и, путаясь в полуспущенных брюках и траве, кинулся бежать на свет — туда, где заканчивался пустырь, — но на полпути споткнулся и упал. Лео навалился на него сверху, не давая шевельнуться, и одним махом до половины вклинил тому член в задний проход. Гомосексуалист не удержался и взвыл от нестерпимой боли, заставив Лео замереть. Оба молча, недвижно выждали несколько секунд, опасаясь, как бы этот крик не привлек внимание какого-нибудь полицейского, находящегося поблизости. Но Лео уже не мог сдерживать себя и возобновил судорожные движения, зажав своей жертве рот рукою. Субъект сопротивлялся. Лео почувствовал, что блаженный миг приближается, и другой рукой принялся поглаживать затылок блондина. Последний, не в силах долее выносить муки, впился зубами в зажимавшую ему рот ладонь. Зубы субъекта не разжимались, боль укуса становилась невыносимой. Нащупав свободной рукой обломок кирпича, Лео обрушил его на голову жертвы. Бульдожья хватка гомосексуалиста ослабла, и Лео продолжил акт. Узость анального прохода вызывала у него совершенно новые ощущения. Через минуту нахлынул оргазм. Лео шептал: «Скажи, что тебе хорошо. Скажи, что хорошо!» Но тот уже ничего не мог сказать: из губ у него шла кровавая пена. Наслаждение Лео, достигнув высших витков, так же быстро пошло на спад, ибо ему недоставало сопротивления со стороны объекта его похоти.
Вышел он с пустыря, трясясь от ужаса. Заметив, что спереди брюки у него заляпаны кровью, Лео снял пиджак и прикрылся им. Зашел в первый попавшийся бар и отыскал в телефонной книге номер скорой помощи. Улучив момент, когда никто не мог его услышать, позвонил и, изменив голос, сообщил, что на пустыре по улице Парагвай, за домом 3300 находится тяжело раненный человек.
Возвратясь в родную квартиру, Лео застал шурина за слушанием ночного футбольного репортажа: тот сидел в зале, включив приемник на минимальную громкость, чтобы не мешать остальным. Заметив, что на Лео лица нет, шурин поинтересовался, «уж не окрутила ли его какая-нибудь плюшка» Лео кивнул. «Мужик, позволяющий себя смешивать с дерьмом какой-нибудь девчушке, считай что конченый человек, — поделился жизненным опытом шурин. — Не позволяй никому тобой помыкать. Хотя, конечно, один волосок с п... тянет сильнее, чем пара быков». Лео оставил это глубокомысленное соображение без ответа и удалился к себе. Всю ночь напролет его осаждали кошмары. На следующее утро в числе прочих вестей уголовной хроники фигурировал случай извращенного изнасилования, жертвой которого стал неизвестный, обнаруженный полумертвым на пустыре. Сообщений о поимке преступника впоследствии не появлялось, равно как не сообщалось о смерти жертвы.
Политическая деятельность
Год спустя после описанных выше событий один сокурсник рассказал Лео о намечающейся акции протеста против увольнения профессора, позволившего себе в аудитории критиковать перед студентами президента страны, генерала Перона. Лео изъявил солидарность с пострадавшим и его защитниками — благодаря чему вскоре вступил в контакт с активистами компартии. Молодой человек восхищался мужеством членов партии и хотел даже вступить в ее ряды — но натолкнулся на сопротивление. Некоторым из коммунистов показалось странным несоответствие между возрастом Лео и его очевидным преждевременным физическим развитием, и они заподозрили в нем агента тайной полиции. Однако в конце концов упорство юноши сумело переубедить особо подозрительных, и ему стали поручать мелкие задания. Несколько месяцев спустя он был арестован полицией в полностью изобличающих его обстоятельствах. Двое агентов в штатском сели ему на хвост, когда он выходил из дверей типографии, неся антиправительственные листовки. Лео заметил слежку, но было уже поздно. Полицию интересовало прежде всего, куда он нес листовки. Поэтому — ввиду того, что проследить за ним до конца не удалось — Лео подвергли пыткам. Происходило это в комиссариате полиции Южного района. Камера была тесной. Лео успел разглядеть топчан, стол с радиоприемником, какую-то трубку и смотанный провод — после чего очутился на полу, согнувшись от удара, который ему без лишних слов нанес в солнечное сплетение один из сыщиков в штатском. Радио, пущенное на полную громкость, заливалось знойными приморскими песнями, покуда продолжалось избиение. Во время второго допроса ему пригрозили применить электрический разряд в пах — и Лео, не дожидаясь приведения угрозы в исполнение, ответил на все заданные вопросы. Лежа раздетым на топчане, с окровавленными уголками губ и черными кругами вокруг глаз, он спасовал перед перспективой остаться сексуально неполноценным. При виде того, как один из полицейских принялся обратно сворачивать кабель, в сознании Лео пронеслась мысль: тот тип на пустыре — он перед смертью тоже испытал такие муки? Он спросил себя, не искупил ли недавними своими страданиями, хотя бы отчасти, совершенного тогда преступления. И, заливаясь густыми, как глицерин, слезами ответил сам себе, что теперь он не только убийца, но еще и предатель. Тем не менее, в душе он испытывал растущее облегчение. Ему даже подумалось, какое удовлетворение, должно быть, извлекали христианские мученики из самых страшных своих мучений.
