Я говорю все это тихо, чтобы не привлекать внимания, но и промолчать я уже тоже не могу.
***
Сергей.
Я смотрю на Дину и вижу в ее глазах осуждение. Она говорит вещи, причем вещи справедливые. Как ей ответить, я не знаю. Банальное "прости"? Я не уверен, что оно поможет. И я не умею говорить это слово. А потом сейчас меня больше занимает ее тело под моими руками, такое нежное и податливое. И платье очень красивое. Ей идет. А вот то, что она здесь с Баженовым, ей не идет. И на работу к нему она все-таки пошла.
Я старался успокоиться две недели, как-то проанализировать свое поведение. И пришел к выводу, что меня выбешивает моя потребность в ней. Раньше до нее такого не было.
Сейчас я дико хочу ее поцеловать, коснуться губами ее нежных губ, проникнуть языком в ее влажный ротик и ласкать его до тех пор, пока она сама не захочет выпрыгнуть из трусов. А я знаю, что так и будет, стоит мне показать ей, чего от нее хочу я.
Танец закончился.
— Мне кажется, здесь не подходящее место для обсуждения наших отношений.
— Я никуда с тобой не пойду.
— Ты слишком категорична.
Мне нужно отвести ее назад к Баженову, а самому вернуться к Костромской. Но я не хочу. Да и зачем? Вместо этого, надеясь, что она постесняется устроить сцену, я веду ее к выходу в сад. Вот там будет лучше. Я знаю там замечательную беседку. Чувствую, как Динка напрягается. Похоже, что может и не постесняться.
Но она не успевает, мы оказываемся на улице. Я предупреждаю:
— Не вздумай закатить скандал. Это тебе только повредит.
Я углубляюсь в сад, Дина не вырывается, хотя я чувствую, как ей этого хочется. Наконец мы доходим до укромного уголка, где расположена беседка.
— Вот здесь можно все обсудить.
Она, наконец, выдергивает свою руку у меня и спрашивает, становясь напротив:
— И что же ты обсуждать собрался?
Я, каюсь, ничего обсуждать не собирался. Я просто хотел ее здесь трахнуть. Поэтому подхватываю ее за талию и усаживаю на стол. Потом делаю так, как хотел весь вечер — задираю легкий материал ее платья все выше и выше, обнажая длинные стройные ноги, пока не становится видно трусы. А трусы-то, твою мать, она для кого такие нацепила? Одно кружево, которое ничего на закрывает, а так чуть ухудшает обзор. Для Баженова? Вот только хер ему, а не Динка. Развожу ей ноги, становлюсь между них.
Она упирается мне руками в грудь:
— Не трогай меня.
Наклоняюсь к ее лицу и выдыхаю в ее губы:
— Я буду нежным. Я умею.
У Дины происходит секундное замешательство. Которого мне достаточно, чтобы начать ее целовать. А потом… А потом она уже оттолкнуть меня не захочет. Особо не напираю, даю ей расслабиться. Губами касаюсь мягких губ, языком раздвигаю зубы, начинаю поглаживать ее язык и рот.
Руками расстегиваю молнию на платье, спускаю его на талию. Потом руки кладу ей на груди. Бля*ь, какие шикарные у нее сиськи. Как приятно ощущать их в своих руках, сдавливать и ласкать. Большими пальцами задеваю соски, она не выдерживает и прогинается в пояснице. Уже хочет меня внутри.
Спускаюсь губами по шее, целую нежную кожу. Она откидывает голову назад. Ее руки оказываются на моих плечах. Да, моя хорошая, две недели без секса — это неприятно.
Нацеловываю ей сисечки, она уже начинает постанывать. И жмется сильнее наверняка ощущая мой приготовившийся к ее сладкой дырке член. Вот теперь все правильно, а то это желание поговорить — от него один вред.
Засовываю руку ей, а трусы, раздвигаю складки. А как тут все влажно. Вот и нечего ломаться. Вставляю в нее два пальца, растягиваю ее и толкаясь пальцами внутрь. Дина стонет уже громче. И замечательно, и никуда она от меня не денется. Я тоже тебя хочу, даже не сомневайся. Одной рукой начинаю снимать ее трусы, она мне помогает. Белое кружево сначала соскальзывает с одной ноги, потом со второй и отлетает куда-то на пол беседки.
Продолжаю толкаться внутрь влагалища пальцами. Дина начинает метаться и стонать уже громче. Видно, что хочет большего. Хриплым голосом прошу ее:
— Расстегни мне брюки.
Она слушается: расстегивает ремень, потом пуговицу и молнию на брюках. Приспускаю брюки и боксеры, выпускаю член на свободу, провожу его головкой по нежным складкам Динкиной плоти от клитора к влагалищу и обратно. Потом делаю так еще раз и замираю перед вторжением.
В этот момент за спиной раздается:
— Вот ты, молодец. Пришел со мной, трахаешь другую.
Лилька. Отчаянно хочется продолжить, а главное закончить то, что я только что делал. Но эта не уйдет.
С разочарованием отмечаю, как проясняется Динкин взгляд, как из него испаряется туман страсти. Но истерить она тоже не намерена.
Я натягиваю на место боксеры и брюки, застегиваю ремень. Член, сука, никак не падает.
Дина спокойно поправляет лиф платья и, глядя мне в глаза, произносит:
— Молнию застегни.
Я выполняю просьбу молча. Дина соскальзывает со стола, платье закрывает, наконец, ей ноги и то, что выше.
Лилька с сарказмом интересуется у нее:
— Что даже трусы надевать не будешь?
Быстрицкая изучает взглядом Лильку и произносит:
— Зачем, мы сейчас в другом месте продолжим.
Лильке идея явно не нравится:
— А ты кто такая вообще? Пришла с Баженовым, целый вечер с ним терлась, а еб*шься с ним вот?
Я с интересом наблюдаю за девушками.
Дина замечает мой взгляд и выдает:
— Даже не думай, что я тебя с ней делить кинусь.
Лилька набирает в грудь побольше воздуха, но тут у Быстрицкой звонит телефон.
Она вылавливает его в сумочке и отвечает… Видимо, второпях нажимает громкую связь и на всю беседку раздается звонкий девчачий голосочек:
— Мам, Матвей заболел. У него 39. Я ему нурофен дала, но температура не спадает.
Я все прекрасно слышу. И хотя я видел мальчика всего несколько раз, но осознание того, что это мой ребенок, приводит к тому, что во мне поднимается тревога.
Динка вовсе перестает обращать на нас внимание, пытается отодвинуть меня с дороги и уйти, забив на валяющиеся в беседке трусы. Но вот этого допускать я не намерен. Она без машины, наркоторговцы остались дома, и пока она доедет, неизвестно, что может случиться. Кроме того, если не поехать с ней, домой к себе она меня вряд ли пустит, да и по телефону то ли ответит, то ли нет. А я жди и мучайся? Ну, уж нет.
Поэтому обращаюсь к ней:
— Пошли, я тебя отвезу.
Вижу, что собирается возражать. Нашла тоже время препираться. Хватаю за руку, двигаясь к выходу из беседки:
— И только попробуй мне сказать: " я с тобой не поеду".
Лилия тоже не намерена отступать, но эта знает меня лучше, поэтому, когда я рявкаю:
— Потом, — Костромская перестает путаться по ногами.
Вызываю водителя и уже через несколько минут мы отъезжаем от дома Романова.
В машине Дина набирает дочери. Говорю ей сразу, чтобы поставила на громкую.
— Мама, ты едешь? — в голосе девочки звенит беспокойство.
— Да. Как Матвей?
— Плохо, температура держится.
— Когда ты ему нурофен давала?
— Минут 40 назад.
— Может еще не подействовал. Еленка, возьми в баре водку, смочи платок и протри его. Ему станет легче.
Пи*дец, что у некоторых умеют дети в 14 лет. Они заканчивают разговор. И я не выдерживаю:
— Детей нарожала, надо дома сидеть и смотреть за ними, а не жопой на приемах крутить.
Она косится на меня, но молчит, что почти небывалое достижение. Надо вообще уже прекратить всю эту ху*ню, колумбийцев отправить восвояси, а Быстрицкую с детьми перевезти к себе домой. И с работы пускай увольняется. Женщина должна заниматься домом и детьми. Хорошо, хоть из следственного комитета ушла, а то стоит только Аспида вспомнить, как как-то нехорошо становится. Сбежит такой из тюрьмы, и мстить кинется. Доберется до Матвея или Лены. О чем вообще Быстрицкая думала, соглашаясь на такую работу?
Не знаю, сколько правил, мы нарушили, но приехали быстро. Машина заехала на территорию, мы зашли в дом.
