— Да, — бросил он со смешком через плечо.
И вдруг резко остановился. Не ожидала ничего подобного, вот и врезалась ему в грудь, тут же оказавшись в мужских объятиях.
— Но ты о нем узнаешь позже, — шепнул на ушко.
Представила, как это выглядит в глазах Ильяса, и… не стала отстраняться. Еще и в футболку на его груди вцепилась. Белая ткань натянулась, обрисовав крепкие мышцы, которые я не забыла пальчиками погладить.
— Так нечестно, — заканючила. — Ну, Тенгиз, расскажи. Я же теперь с ума сойду от догадок.
Не соврала.
У меня при намеке на подарки всегда реакция сумасшедшая. Не успокоюсь, пока не получу или не выпытаю название презента. Это знают все родственники, поэтому давно избегают таких выходок. Тенгиз не знал. Ему же хуже. Мог бы и поинтересоваться, как я к сюрпризам отношусь. Или нет… Потому что в ответ послышался громкий смех. Мужские пальцы расцепили мои, сухие губы поцеловали, а затем Тенгиз отпустил меня и отстранился. И пока я зависала на такой неожиданности, скрылся в салоне.
Вот же…
Умный какой!
Мне ничего не оставалось, как сесть в машину Асатиани. Зато во всем этом был своеобразный плюс: я всю дорогу не думала о том, что нахожусь наедине с Ильясом, размышляя о затеянном для меня сюрпризе.
Что же такое задумал Ахалая?
Вся извелась, пока добирались до места назначения.
— Еще немного и из одежды выпрыгнешь, — прокомментировал мое нетерпение и ерзанье на сиденье Ильяс.
— Мечтай больше, — огрызнулась невольно.
Тут же прикусила язык.
Это я сказала?
Всевышний, да сколько же можно!
На удивление, Ильяс промолчал. Зато усмехнулся. Да так многообещающе и предвкушающе, чем заставил знатно нервничать.
Вот чего молчит?
Что задумал?
А то, что задумал, сомневаться не приходилось.
А впрочем, не важно!
Не собираюсь думать о нем!
Он обо мне целую неделю не вспоминал. Вот и я не буду!
Тут же подавилась последней мыслью. Ровно в тот момент, когда его правая рука легла мне на колено и двинулась вверх.
Какого…
— Ас-сатиани, — прошипела гневно, в шоке следя за тем, как наглые пальцы сжимаются вокруг бедра.
И в не меньшем шоке от того, как легко и быстро тело среагировало на такое незначительное проявление внимания. Дрожью, мурашками и тягучим ощущением внизу живота. Чтоб его!
Попыталась отлепить его от себя, но не вышло.
— Охренел, да? — уточнил Ильяс с весельем, ослабляя хватку и продвигаясь выше.
Схватилась за мужское запястье в попытке остановить наглую конечность.
— Да! — почти выкрикнула. — Руку убери, — потребовала, пытаясь повторно отцепить от себя обозначенное.
А то… приятно же, черт бы его побрал!
Этого самодовольного мерзавца!
— Зачем? Мне все нравится. Тебе, судя по реакции, тоже. Так зачем мне ее убирать? — снова сжал пальцы, ослабил, погладил, опять сжал.
Дыхание перехватило от тех ощущений, что патокой разлились во всем теле.
Точно издевается!
А я даже противопоставить ему ничего не могу.
— Ильяс, ты меня сейчас изрядно бесишь, чтоб ты знал, — призналась честно.
— Я знаю, — согласился он все с тем же весельем. — Зато теперь в твоей миленькой головке нет места никому, кроме меня.
Чего?
— Так ты не просто… а специально?..
У меня от такого поворота, слова все разом пропали.
Ничего не осталось, кроме возмущения и желания отомстить.
Вот я и… тоже схватила его. Сразу за пах.
Машина резко вильнула в сторону, но почти сразу выровнялась.
Ильяс шумно выдохнул, скрипнул зубами, крепче вцепившись в руль второй рукой.
— Продолжишь в том же духе, и мы сменим маршрут к ближайшему отелю, — предупредил.
Ага, так я ему и поверила.
— Не сменишь. Впереди едет Тенгиз, и он обязательно заметит твой маневр и поедет следом. А еще я буду громко кричать о том, что ты пытался меня украсть.
— Хорошая идея, — прохрипел он, когда я невольно сжала крепче ладонь.
Тут же убрала, конечно.
Может я и осмелилась на подобную дерзость чуть раньше, но сейчас, от его реакции, вмиг не по себе стало.
— Верни! — тут же потребовал Ильяс.
Уставилась на него во все глаза. И отрицательно покачала головой. Еще и к окошку ближе отодвинулась. От греха подальше. Смешно. Ведь мужская рука по-прежнему сжимала мое бедро, вселяя сумятицу в мысли и тело, которое с каждым движением его пальцев предавало все больше.
А ладонь продолжала медленно продвигаться выше к развилке бедер. И у меня уже не только сил, но и желания сопротивляться намечающемуся безумию становилось меньше.
— Мне продолжать? — ухмыльнулся Ильяс, бросив на меня не менее насмешливый взгляд.
Нет! Да!
— Сволочь!
— Еще какая, — легко согласился он со мной. — Так что, мне продолжать, или ты лучше свою ручку вернешь на место?
Мужские пальцы легли на развилку между бедер и резко надавили. Низ живота скрутило в невыносимой потребности продолжения. Ужасное ощущение и настолько же желанное.
— Мои руки обе на месте. В отличие от твоих, — выдохнула, невольно сжав ноги вместе.
Зря. Ощущения усилились в разы. В то время, как дышать удавалось откровенно с трудом. Я, честно, пыталась отвлечься, на прохожих, проезжих, дома, облака в небе, деревья по обочинам, на все, что только можно. Выходило… паршиво. Мягко говоря. Впервые в жизни мне хотелось по-настоящему выругаться. Потому что невозможно находиться рядом с Асатиани и оставаться равнодушной. Особенно, когда его руки так правильно и нужно гладят между ног. И два слоя ткани не в силах уменьшить чувствительность организма. Но лучше, конечно, когда вовсе без препятствий. Как тогда, в ванной.
— Пре-кра-ти, — почти мольба, сжимая ноги крепче в очередной бестолковой попытке прекратить его поползновения в мою сторону.
— Останови меня, — слышу без грамма на прежнюю наглость.
Голос тихий, хриплый, в глазах безграничная тьма…
— Смотри. На. Дорогу, — выдыхаю, сдаваясь. — А лучше остановись…
У меня будет причина сбежать от тебя…
Не останавливается. Не сбегаю. Наоборот. Глаза против воли закрываются, пока память воспроизводит ощущения прошлого, накладывая на настоящее.
— Шире.
Едва ли понимаю в должной степени, что Ильяс говорит, но послушно делаю, как велит. Так и быть, поругаю себя потом за очередную слабость. Да и к черту все! Не тогда, когда мужская рука пробирается под пояс спортивных штанов, а следом и в трусики.
Связь с реальностью утеряна окончательно. И все, что я могу — подаваться бедрами навстречу откровенным ласкам снова и снова, позабыв обо всем на свете, кроме примитивного желания тела.
Я и не знала, что голод может быть таким. Жадным. Искушающим. Иссушающим. Не только тело, но и душу. Оголяющим все нервные окончания. Когда достаточно одного прикосновения, чтобы сойти с ума. Потерять себя. Разбиться на осколки. Чтобы за тем сложиться в иную версию себя, для которой нет ничего неправильного, запретного, постыдного… Которая не только жаждет, но и смело сдается чужой власти. Для которой нет ничего естественней, чем происходящее. И нет нужды сдерживать рождающиеся в груди стоны. Они рвутся наружу вновь и вновь, разбивая тишину в салоне на множественные осколки, сверкающие под веками подобно самым ярким звездам. Вместе с рваным дыханием. Моего. Его. Нашего общего. Одного на двоих.
Нет, Ильяс не целует. Но дышит не менее шумно и рвано, что-то произносит, кажется, а может мне все кажется. Я не знаю. Ничего уже не знаю. Кроме того, что хочу, чтобы это продолжалось вечно. Не заканчивалось. Никогда.
— Ильяс…
Его имя срывается с губ постоянно. Чем дальше, тем чаще. Вместе с растущим внизу живота удовольствием. Оно растекается по венам, заполняет каждую частичку изможденного ласками организма. Растет. Накрывает с головой, подобно приливной волне. Топит в своей стихийной силе. Погружает на самое дно. И лишь на краю сознания горит огненным клеймом на сердце:
— Любимая.
