Кто он для неё?
Кто для неё я? Всё, что было между нами — ложь? Как там говорил дружок Шейна? Ему нравятся испорченные?
Сука….
Почувствовав распирающее давление под рёбрами, несколько раз ударяю себя кулаком в грудь, чтобы оживить своё тело. Ещё несколько секунд продолжаю истязать себя, наблюдая, как эта лицемерка, сделав пару шагов назад, расстёгивает пуговицы на своей юбке и начинает спускать её вниз по бёдрам. С меня достаточно.
Я нажимаю на стоп и отправляю видео в корзину, сразу же очищая её от этого мусора.
Я верил ей. Принял её скрытность за черту характера, а не лживую натуру. Закрыл глаза на слова Шейна, брошенные мне вдогонку в казино. Выходит, он говорил правду…
Попользовалась влюблённым дурачком? Нашла того, кто её испортит? Того, кто будет одаривать подарками и деньгами?
Усмехаюсь себе под нос, мотнув головой, чтобы избавиться от дурмана, которым я был так вероломно отравлен. Больно, так чертовски больно… Открыв все четыре окна, рывком выжимаю педаль газа, чтобы вихри воздуха, влетающего в салон на скорости, забрали с собой всё, что я испытываю к Кассандре. А в данный момент я испытываю к ней ненависть. Всепоглощающую, жгучую. Такую, что мне хочется её убить, стереть с лица земли, сделать невидимкой.
Не знаю, сколько времени я бесцельно кружу по районам ЭлЭй, но в один момент решаю отправиться туда, где меня всегда ждут. Где меня никто не предаст. Домой.
Знаки… В чём их смысл? Можно подумать, не заглохни моя тачка, эта змея не стянула бы с себя трусы перед Шейном.
Мне становится холодно. Закрыв окна, включаю печку, но озноб только всё больше усиливается, особенно когда возле нашего дома вижу несколько машин скорой помощи и полиции. Я ещё ничего не успел увидеть или понять, но отчего-то сердце сковывает болезненным спазмом, словно оно опередило мой разум в гонке за осознанием произошедшего.
Так странно. Моя душа будто отделилась от тела, потому что я выбегаю из машины, но не чувствую контакта с землёй. Мои глаза видят, но отказываются отправлять изображение нервным центрам мозга. Предметы вокруг меня дрожат, точно началось землетрясение. И сейчас я бы отдал всё, чтобы это было оно, потому что единственное неподвижное, что я вижу сейчас перед собой — это два чёрных мешка в человеческий рост.
Они аккуратно лежат на земле рядом друг с другом. Я пытаюсь собрать в своей голове картинки, но они то и дело ускользают от меня, оставляя один на один с этим странным туманом. Руки сами расстёгивают молнию сначала на одном мешке, затем на другом… Внезапно раздаётся чей-то мужской крик. Громкий, надрывный. Он эхом звенит в моей голове, причиняя адскую боль. Опускаясь на колени, с силой сдавливаю череп ладонями, чтобы не оглохнуть от этого звука.
Кто это кричит?
Оглядываюсь по сторонам и вижу только людей в форме чуть поодаль от меня. На моё плечо ложится чья-то рука, но я её грубо скидываю.
Прочь. Все — прочь! Уходите! Не трогайте нас!
Я должен, обязан что-то сделать!
Встаю, как робот, и широким шагом направляюсь в наш дом. Преодолеваю лестницу, то и дело мотая головой, чтобы выгнать этот чёртов туман. В шкафу родительской спальни нахожу два новых пледа, которые мама зачем-то берегла, ведь старые ещё не износились. Снова устремляюсь на улицу. Нужно спешить! Они же замёрзнут. А если дождь пойдёт? Как они посмели засунуть их в эти целлофаны?
Склоняюсь над мешком, в котором лежит мой отец. Его глаза закрыты, на лице умиротворение. Надеюсь, он умер сразу, не почувствовав боли… Рубашка вся в крови, плечо неестественно выгнуто, и я даже представить не могу, какие ещё повреждения есть на его теле. Глаза нестерпимо печёт, туман распространился и на зрение, потому что картинка перед глазами расплывается и заменяется мелькающими чёрными пятнами. Дрожащими руками расстёгиваю молнию на тонком полиэтилене и укладываю сверху первый плед, подсовывая его края под папины ноги. Сквозь плотную завесу окружающей меня серой мглы, кажется, слышу своё имя.
Не сейчас. Нет.
Я должен о них позаботиться. Так же, как заботились о нас они.
Следующая — моя мама. Самая любимая, самая лучшая… Вместе с братишкой, которому не суждено родиться. Раскрыв мешок, укутываю и её. Она выглядит почти такой же, какой я её запомнил этим утром. Видимо, папа успел загородить её собой. Но не помогло… Слегка приподнимаю маму прямо в пледе и прижимаю к своей груди. Начинаю раскачиваться, как наверняка это делала она, когда убаюкивала нас маленьких. Жаль, не помню ни одной колыбельной. Я бы спел, честное слово. Мне плевать, если бы это выглядело смешным со стороны.
— Брайан! — доносится до меня неестественный крик плачущей Глории.
Глория. Должно быть, она вернулась от подружки, живущей по соседству. В голове проскакивает запоздалая мысль о том, что ей нельзя видеть родителей в таком виде. Пусть это воспоминание останется только со мной.
— Увидите её. Пожалуйста, — обращаюсь не своим голосом к тому, кто всё это время стоял возле меня. — Не давайте ей смотреть.
Следующие минуты, а, может быть, и часы, сливаются в одно сплошное месиво из разных лиц, которые я даже не запоминаю.
Помню только, как проводил взглядом своих родителей, которых грузили на носилки, чтобы увезти в холодный морг.
Помню, как крепко прижал к себе сестру, пытаясь успокоить и уверяя, что я всегда буду рядом.
Помню, как парамедик вколол ей успокоительное, а я ещё какое-то время лежал рядом с ней, боясь оставлять одну.
Помню, как мне задавал вопросы сотрудник из органов опеки, а я чуть не запустил в него вазу с придиванного столика, заявив, что мы не отправимся ни в какой приют и, уж тем более, фостерную семью. У нас своя семья, пусть теперь и из трёх человек. Они дали нам несколько дней на то, чтобы мы вышли на связь с Максом. Он — единственный, кто может стать нашим опекуном до достижения двадцати одного года.
Какими-то обрывками во мне отложились слова о том, что родителей сбил пьяный водитель на пикапе, и его сразу задержали. Он и не думал скрываться с места аварии.
Авария. Таким будничным словом они назвали смерть моих родителей. Словно их можно починить в автосервисе, заплатив бабла, или того хуже: купить новых. Урод на пикапе практически впечатал их в кузов папиной машины.
Я слышал, но практически не слушал, потому что сквозь гул в голове пытался сопоставить факты, но снова и снова задавался одними и теми же вопросами, начинающимися со слов: «что, если бы».
Что, если бы я не поехал с Дэном отвозить эту долбаную ёлку и сам съездил с мамой в клинику? Тогда папе не пришлось бы отпрашиваться с работы, и они оба сейчас сидели бы рядом.
Что, если бы моя машина не сломалась, и я вернулся домой раньше? Может, на их месте был бы я?
Что, если бы я никогда не встретил Кассандру? Я не впутал бы себя в опасные игры с Шейном, и опять же: мои родители были бы живы. Оба. Потому что то, что с ними произошло — это не случайность и не роковая ошибка какого-то пьяницы. Об этом говорит мой кулон, найденный на газоне недалеко от раскорёженной машины папы. Тот самый, который был на мне во время драки.
Думаю об этом, а у самого вскипает кровь от злобы и лютой ненависти. Она пожирает меня изнутри, избавляя от всего хорошего, во что я свято верил. Прежнего Брайана больше нет и не будет.
В ту секунду, когда я сжал этот символ веры в своём кулаке, я поклялся, что каждый, кто причастен к смерти моих родителей, понесёт заслуженное наказание. Жаль, что у меня было не так много времени на подготовку, но того, что у меня есть, вполне достаточно.
Захлопнув дверь за последними посетителями нашего дома, шаткой походкой направляюсь на кухню, но замираю в дверном проёме. На столе стоит тарелка с моими любимыми печеньями, из-за которых мы, пусть и в шутку, чуть ли не дрались с папой. На стуле рядом лежит аккуратно сложенный фартук, который мама не успела убрать и который она больше никогда не наденет. Всё выглядит в точности, как утром, когда мы все вместе радовались грядущему прибавлению в нашей семье. За одним исключением: здесь остались только неодушевлённые предметы.
