– Да, сэр.
– Я сейчас же ему позвоню, – говорит Дэмиен и достает из кармана телефон.
Я взволнованно наблюдаю за ним, пока его пытаются соединить с Чарльзом. Не могу представить, зачем Мейнарду звонить – может, суд передумал? Такое вообще возможно? Я вглядываюсь в лицо Дэмиена, но оно непроницаемо. Эдакое специальное «конференц-выражение», разработанное для того, чтобы не выдать ни крупицы информации конкурентам – или мне.
Спустя мгновение Дэмиен встает, и хотя я протягиваю ему руку, он не отвечает мне и не смотрит в глаза.
Проходит в конец самолета и исчезает там, где, как я полагаю, находится его кабинет. Я стараюсь сосредоточиться на своей книге, но это невозможно. Когда я в десятый раз прочитываю одну и ту же страницу, Дэмиен наконец возвращается. Он кивает стюардессе, которая связывается с пилотом, и мы вновь готовимся к взлету.
– Что случилось? – спрашиваю я.
– Ничего страшного, – отвечает Дэмиен все с той же непроницаемой маской, и мое сердце будто сжимает гигантский кулак.
– Но мне все же не по себе. Чарльз не стал бы звонить в офис по пустякам.
Он улыбается, но улыбка натянутая, и глаза серьезны.
– Ты права, не стал бы.
– Тогда в чем дело?
– Так, пара срочных вопросов, которые я постепенно решу. – Голос ровный, слова тщательно взвешенные, но я не верю ни единому из них.
– Только не надо снова от меня закрываться, Дэмиен.
– Я не закрываюсь, – твердо говорит он. – Но ведь не обязательно все касается нас двоих.
Я замираю, ужаленная его словами.
– Ясно. – Я зажимаю книгу пальцем и кладу на колени. – Ладно, забей.
– Ники… – Холод исчезает из его голоса.
Но теперь мой черед нацепить маску.
– Все нормально.
Его глаза вглядываются в мои и, кажется, проникают в самое сердце. Я выдерживаю этот взгляд сколько могу, затем отворачиваюсь, чтобы Дэмиен не понял, что я не верю ему. Он снова мне врет. Не знаю только почему.
Я смотрю в окно, пока самолет набирает скорость, готовясь взлететь. И когда шасси наконец отрываются от земли, я не могу отделаться от мысли, что мы с Дэмиеном достигли точки невозврата.
Так же, как этот самолет, мы либо будем двигаться вперед, либо упадем и разобьемся. Третьего не дано.
И глядя искоса на Дэмиена, зарывшегося в бумаги, с лицом-маской, скрывающей страхи и секреты, я по-настоящему пугаюсь.
* * *Я сижу по-турецки на узкой кровати в комнате отдыха, ощущая внутри абсолютную пустоту. Бокал из-под шампанского я забрала с собой, и теперь держу его за хрупкую ножку. А ведь как просто, думаю я. Всего-то слегка сжать, одно быстрое движение – и мне в руку вопьется кусок тончайшего стекла, острого, как нож.
Юбка слегка задрана, чтобы было удобнее сидеть, и под туго натянутой тканью видна искалеченная плоть внутренней поверхности бедер. Я представляю, как проведу осколком по тому участку, где больше всего порезов. Боль, которую я испытаю, когда стекло разрежет мягкую плоть. Облегчение, когда я воткну его, как будто кто-то открыл клапан и все накопившееся дерьмо наконец хлынуло из меня наружу.
Боже, как же я этого хочу…
Нет!
Я крепко зажмуриваюсь, мечтая схватиться за руку Дэмиена. Но его здесь нет, и сейчас я не уверена, что справлюсь в одиночку.
Медленно я веду ободком бокала по своему бедру. Всего одно слабое нажатие… Нет, черт возьми, нет! Я этого не сделаю. Я приподнимаю бокал, готовясь уже отставить его в сторону, но громкий стук в дверь застает меня врасплох, и я виновато вздрагиваю. Вряд ли это Дэмиен – он погрузился в документы, как только самолет набрал высоту, и с тех пор я его не видела. Скорее всего, это Кэти, стюардесса, которая обещала разбудить меня, когда будет готов ужин.
– Я не голодна, – отвечаю я. – Посплю еще немного.
Но дверь распахивается, и на пороге стоит Дэмиен. А я сижу с этим чертовым бокалом в руке. Я меняю положение – вытягиваю ноги и прислоняюсь спиной к лакированной обшивке. Как бы невзначай ставлю бокал на прикроватный столик, надеясь, что Дэмиен не поймет моих мрачных мыслей. Какое-то время он просто стоит, и я уже начинаю опасаться, что он так и будет молчать. В его взгляде грусть.
– Тебе надо было отругать меня за вранье, – наконец говорит он, и я испытываю некоторое облегчение. Дэмиен не заметил бокал, не понял, о чем я думала. – Конечно, это касается нас двоих, – продолжает он. – Все в моей жизни касается нас двоих. Как может быть иначе, если мой мир вращается вокруг тебя?
– Не надо, – говорю я раздраженно. – Не пытайся меня задобрить романтическими банальностями.
Я вижу искру ярости в его глазах. Тремя огромными шагами он пересекает комнату, дверь за его спиной защелкивается.
– Банальностями? Черт подери, Ники, разве ты не знаешь, что значишь для меня. – Он протягивает руку, но замирает в нескольких сантиметрах от моего лица. – Разве я не говорил тебе об этом каждый день?
Я чувствую исходящий от него жар, всепоглощающую страсть, непреходящую жажду. Закрываю глаза и судорожно вздыхаю. Конечно, я знаю, что он ко мне испытывает – ведь и я чувствую то же самое.
Лишь в его объятиях я живу, без него меня нет. Дэмиен – все для меня. Именно потому я и буду идти до конца.
Я медленно открываю глаза и поворачиваюсь к нему.
– Я знаю, – говорю я. – Но сейчас это неважно. Мейнард позвонил не для того, чтобы обсудить стоимость акций или новый логотип компании.
Дэмиен смотрит на меня так, будто бы я сошла с ума, – и, может быть, он в чем-то прав. Но, черт возьми, я хочу, чтобы он понял.
– Мы не сиамские близнецы, Дэмиен. Конечно, не все касается нас двоих, и это нормально. Даже хорошо. Я не собираюсь лишать тебя автономности или вручать тебе свою. Но я изучила каждую черточку твоего лица и запомнила все тени в твоих глазах. Поэтому не пытайся выдать что-то, что действительно имеет отношение к нам двоим, за какую-то мелочь, вроде переноса ужина в следующий четверг.
Дэмиен приподнимает бровь и смотрит на меня.
– Что ж… – В его голосе слышится смесь удивления и признательности.
Спустя мгновение он подходит ко мне еще ближе и садится рядышком на кровать. Мягко берет мою руку и кончиками пальцев проводит по моей коже. Но ничего не говорит, и между нами повисает тяжелое молчание, полное вопросов.
Я вспоминаю, о чем думала на взлете – мы либо продолжим двигаться вперед, либо разобьемся. Наконец я не выдерживаю. Протягиваю к нему руку, ласково глажу щеку.
– Я люблю тебя, – говорю я, хотя это слово комом застревает в горле.
– Ники…
Мое имя будто вырывают из его уст, и когда он притягивает меня к себе и крепко обнимает, я закрываю глаза, отчаянно желая – нет, нуждаясь! в этих словах. Дэмиен не говорил, что любит меня, с моего самого первого дня в Германии, с тех пор, как началась подготовка к суду и юристы предупредили его, что он рискует оказаться за решеткой, если откажется дать показания. Но теперь мне нужно их услышать. Не потому, что я сомневаюсь в любви Дэмиена, но потому, что не могу отделаться от страха, что мы вот-вот столкнемся с суровой реальностью, и эти слова будут единственным щитом, как только наш хрустальный мир разлетится на куски.
