Тихие слезы лились из моих глаз, когда я выполняла его требования, не желая показать, как далеко он зашел в своей игре. Но мне отчаянно хотелось продолжить. Когда он протолкнул свой палец в мои трусики, я глубоко вздохнула, он же воспользовался возможностью и еще дальше засунул палец ноги ко мне в рот.
Когда я сконцентрировалась на ощущении присутствия его пальца между моими ногами, я услышала:
– Да она ручьем течет, такая мокрая. Еще немного – и выйдет из себя.
После того как Шарлотта что-то пробормотала, он остановился и вынул руку. В отчаянии я продолжала стонать, исполняя обряд поклонения его ногам, а он вытер свою мокрую руку о мой зад и сказал:
– Хорошая идея.
Кровь застыла в моих жилах.
– Софи, можешь прекратить.
Обычно эти слова наполняли меня радостью. Сейчас они наполнили меня ужасом. Он даст мне кончить? Смогу ли я удержаться и не разреветься, если останусь неудовлетворенной? Что значит «хорошая идея»? Если в их планы входило дать мне кончить, что еще они собирались сделать со мной? Что могло быть еще хуже, чем этот фокус с ногой? Готова ли я позволить им сделать со мной все, что угодно? Может, обойтись без оргазма? Смогу ли я? Я была на грани истерики. В моем уме проносились спутанные мысли о том, какие еще ужасные трюки они заставят меня выполнять. Я знала, что могу отказаться, закончить игру. Только я не собиралась выходить из игры. Я была заложницей своего нестерпимого желания. Перспективы ужасали меня. Но то, что они придумали вместе, не могло прийти даже в мою – давайте называть вещи своими именами – извращенную голову.
Это была идея Шарлотты. Нечто, за что потом я ее лично и по-настоящему отблагодарю – наблюдая, как она исполняет этот же трюк. Когда Томас рассказал, что мне придется сделать, я закрыла глаза и плотно сжала губы, покачав головой в знак несогласия. Я отказывалась даже думать об этом. Молчание продлилось, и я поняла, что если я этого не сделаю, то не кончу. Я пыталась не задумываться, найти другую тему для размышлений. Но постепенно скрепя сердце я смирилась со своей участью.
Затем я приняла позу.
Я встала на колени и раздвинула его ноги. Смотря сквозь темноту на Тома, лежащего на подушках и прижимавшего к одному уху трубку телефона, я думала, что если я его едва вижу, то ему, вероятно, тоже почти не видно меня. Хотелось думать, что это поможет, но это не помогло. Я простояла на коленях несколько секунд, не желая продолжать, но в воображении я уже сдалась и примирилась с мыслью о том, что мне придется это сделать. Что мне прямо сейчас, как животному, придется совокупляться с его ногой, чтобы испытать оргазм.
В динамике садомазохистских игр меня особенно привлекает то, что они подталкивают к выполнению действий, которые ты никогда бы не совершил в других условиях. Не потому, что в реальности тебе не хочется попробовать это сделать. Часто это бывает очень и очень заманчиво. Но потому, что то, о чем обычно думаешь как о сексуальном/забавном/интересном/необычном, почему-то блокируется частью твоего мозга. То ли потому, что считаешь это «грязным», то ли стесняешься, то ли беспокоишься за зад, который может пострадать, то ли еще что-то. Мне нравится, что в такой игре я преодолеваю эту блокировку и могу попробовать все, что считается порочным, но является таким новым и увлекательным. Нет, это не значит, что меня подталкивают к выполнению того, чего я не хочу выполнять, уговаривая или совершая еще что-то, – мое тело отзывается на игру до того, как ум успевает выполнить анализ; мое тело выдает тот факт, что мне это действительно нравится, хотя мои глаза или слова могут об этом и не сказать, даже если я не могу точно объяснить, как и почему я возбуждаюсь. Все в основном зависит от того, кто знает, как далеко мне хочется зайти, и помогает мне в этом.
Садомазохистские игры подталкивают к выполнению действий, которые ты никогда бы не совершил в других условиях.
Как мне казалось (и раздражало), у Томаса это получалось без особых усилий. В основном у него получалось задеть ту струну моего упрямого «я», которая отзывалась мыслью «Нет, я не собираюсь это делать, тебе не удастся придумать такое, что мне не было бы приятно и удобно исполнить», даже если при этом мне было ужасно неудобно. Обычно мне доставляло удовольствие переживать такую двойственность. Быть вытолкнутой из зоны комфорта, исполнять трюки, при которых все екало внутри от волнения и заставляло меня краснеть, злиться и чувствовать стыд, даже когда я возбуждалась. Но совокупляться с ногой? Внезапно я с любовью стала думать о его чертовой ноге. Сама идея вызывала во мне отвращение. Унижение, дискомфорт от той позы, в которой я должна буду находиться, чтобы сделать это. Пять чертовых дней я фантазировала, как он доведет меня до оргазма, а вместо этого мне придется сделать это самой. И не в самой красивой позе, не свернувшись калачиком и запустив свою руку между ног, не моей любимой игрушкой из выдвижного ящика, но совокупляясь подобно суке, у которой течка. Я чувствовала, что приросла к постели. Я не могла этого сделать. Я не могла.
– Тебе что, стыдно? Ты что, не сделаешь этого?
Его голос, полный издевки, звучал нараспев и нарочито, поскольку Томас работал на аудиторию. Это убийственно подействовало на меня, более чем убийственно.
Я прочистила горло и попыталась ответить, но он прервал меня:
– Да мне все равно. Я приказал тебе тереться о мою ногу. Мы оба знаем, что в конце концов ты это сделаешь, потому что по-другому у тебя не будет возможности кончить до Нового года. Так что на твоем месте я бы легче ко всему относился и приступил к делу.
Итак, я оттрахала его ногу.
Ладно, было в этом еще что-то. Гораздо больше. Я не тот человек, который склонен дразнить. Но действительно, даже когда я про это пишу, я чувствую смущение и легкую тошноту от унижения. А это на меня не похоже – обычно я не стесняюсь таких вещей.
Я ненавидела все, что происходило. Не так, когда притворяешься, что ненавидишь, при этом тайно наслаждаясь, но действительно испытывая ненависть – настолько раздражало и удивляло меня то, что я могла кончить, занимаясь этим, если учесть, как сильно меня беспокоила эта ситуация, как лишала контроля, как мне хотелось сказать Томасу, чтобы трахал себя сам. Я уже говорила, что нет смысла подчиняться только в том, что доставляет тебе удовольствие. Я согласна. Именно поэтому я не оттолкнула Томаса и не свалила домой в мою кроватку, к ящику, полному игрушек. Я совокуплялась с его ногой, пытаясь тереться под нужным углом, чтобы попасть на клитор, даже в моменты, когда он специально немного отодвигал ногу, чтобы не дать мне продолжить и продлить агонию. Все это время (конечно), не переставая, он рассказывал Шарлотте, как сильно я намочила его ногу, как я стонала и как мое дыхание учащалось по мере того, как я приближалась к оргазму, в каком отчаянии я была… Это привело меня в ярость. Ярость, от которой я теряла разум, вспоминая об этом. Излагать все на бумаге не было больно, я не испытывала того унижения, которое пережила. Все звучит так просто. Ну что там – оттрахать ногу. Но это не было так просто для меня, я до сих пор не могу понять почему и не могу этого объяснить. Я начала писать о садомазохизме отчасти потому, что мне нравится рассуждать о переживаемых мною чувствах, пытаться объяснить, почему это возбуждает меня, но то, что случилось, было настолько необъяснимо, что я могла с тем же успехом попытаться рассказать обо всем по-фламандски.
