Видите ли, забыл упомянуть одну мелочь: я влюблен в Эви. Я был влюблен в нее, даже когда она носила брекеты и когда в ее зубах застревали всевозможные отвратительные кусочки пищи. Я любил ее, когда Томми Пилсон сказал ей, что ее рыжие волосы уродливого цвета, а Нэнси Хоуэлл высмеивала ее тощую фигурку. Обоим угрожал надрать задницы. Похоже, каждый раз, когда мою Эви кто-то обижает, я становлюсь Суперменом.
К сожалению, она не догадывается о всей глубине моих чувств и о том, как отчаянно я хочу ее. Она воспринимает меня как брата, которого у нее никогда не было, но о котором всю жизнь мечтала.
Да ну на хрен! Не хочу быть для нее братом. Хочу намного большего.
— Привет, Дилан! — кричит Эви, глядя через плечо серфера. — На работу едешь?
В этот момент ее лицо озаряет настолько убийственная улыбка, что, даже стоя на расстоянии в пятьдесят ярдов друг от друга, ощущаю, как мое сердце устраивает марафонский забег, и я вынужден найти способ замедлить его ритм, иначе не смогу ничего ей ответить.
— Да. Приедешь попозже? — кричу я, открывая дверь грузовика.
— Ага. Приду. Готовь мороженое, — отвечает она и продолжает болтать с чудо-парнем.
Почти каждый день Эви приходит за шоколадным молочным коктейлем, и каждый раз я пытаюсь придумать, как рассказать ей о своих чувствах. Издалека сижу и наблюдаю за тем, как она размешивает соломинкой коктейль, а затем обхватывают ее губами и начинает втягивать напиток. Изысканная пытка. После того как девушка покидает кафе, я вынужден на протяжении часа ходить со стояком. Но оно того стóит. Иногда я выхожу из дома, мечтая о том, как Эви обернет свои полные губы вокруг моего члена и будет сосать его так же, как делает это с соломинкой.
— Отлично, увидимся позже.
Я сажусь в грузовик и завожу двигатель, стремясь убраться отсюда побыстрее к чертовой матери, но не раньше, чем покажу Харрингтону фак из-под приборной панели.
* * *
Когда прихожу, то вижу, что закусочная уже переполнена, и я спешу через боковой вход, чтобы занять свое рабочее место. Моя семья давно владеет этим местом, но все пошло по наклонной после того, как семь лет назад умерла мама. Мой отец продержался год, а затем его «виски по выходным» превратились в ежедневную выпивку. Он не мог справиться с ее смертью, с закусочной и, по-видимому, с двумя сыновьями тоже, поэтому ушел.
Джордан, как всегда, выручил нас — бросил колледж на втором курсе, чтобы взять на себя закусочную и присматривать за мной. Однако мы провалились по всем статьям.
После случившегося мы сильно лажали и тонули в горе. Правда, по разным причинам. Джордан — потому что потерял родителей, которые его любили, ну а я... Я был в гневе и выражал свой бунт с помощью наркоты и алкоголя. Для четырнадцатилетнего парня это не предвещало ничего хорошего в будущем.
Теперь мне было насрать на то, получу ли хорошие оценки, и больше не приходилось бороться за внимание с братом — я был слишком молод, чтобы понимать границы дозволенного.
Знаете, в чем ирония? Я по-прежнему хочу этого. В конце концов, мой отец научил меня тому, что отрицательное внимание лучше, чем ничего. Так что я действовал соответственно: начал проводить время с двадцатилетними наркоманами, которые обкуривались и нюхали кокаин. Я был достаточно туп и настолько не дружил с головой, что вызванные наркотой глюки казались лучше моей реальной жизни.
Когда Джордан, наконец, прочухал, чем я занимаюсь, он вырвал меня из той компании так быстро, что у меня чуть крышу не снесло. Я был взбешен и обижен, но, честно говоря, он спас мою задницу.
Конечно, на этом все не закончилось. Поняв, что наркотики слишком опасны, я переключился на выпивку — так сказать, выбрал из двух зол меньшее. Мне следовало хорошенько подумать, ведь у меня под носом был живой пример в виде отца. Но мне было похрен. Я повсюду таскался с бутылкой, упакованной в бумажный пакет, и, казалось, вел себя осторожно. До тех пор, пока однажды меня не арестовали с одной из них в школе.
Временное отстранение от занятий директором Диксвелом оказалось «прогулкой по паркету» по сравнению с тем, что происходило дальше. Собственные кулаки стали для меня единственным выходом из любой ситуации. Я использовал их, чтобы излить свой гнев и агрессию на всех, кто меня раздражал.
Это стало последней каплей. Джордан заставил меня записаться в ближайший центр для трудных подростков и после школьных занятий проходить реабилитационную программу. Бабушка Молли, наша ближайшая родственница со стороны мамы, на некоторое время переехала к нам. По возвращении домой я должен был многое делать: работать во дворе, в прачечной и даже драить туалеты. Мне никогда не приходило в голову, что во время работы я успокаиваюсь и начинаю думать, но понял это только сейчас, а тогда был чертовски зол. Вероятно, Джордан спас мне жизнь, так что теперь за мной должок.
Поэтому, когда он решил удержать закусочную на плаву в память о родителях, я знал, что у меня нет иного выбора, кроме как помочь ему. К тому же, мы оба чем-то пожертвовали. Джордан отказался от своей мечты стать инженером, а я решил не подавать документы в колледж в прошлом году. Без вариантов. Особенно после всего, что он для меня сделал.
— Ты опоздал. — Он одаривает меня понимающей ухмылкой, когда я вхожу на кухню, запах гамбургеров приводит меня в ярость. — Дай-ка угадаю. Болтал с Эви?
— Черт, в точку! Но на заметку: она была с Харрингтоном. Терпеть не могу этого мудака, — отвечаю я и неосознанно скрежещу зубами, пока мысленно пытаюсь придумать сорок различных способов уничтожить его.
— Дилан, — Джордан перестает делать гамбургеры и поворачивается ко мне, — почему ты не расскажешь ей о своих чувствах? Я просто не понимаю тебя. Жизнь слишком коротка, и думаю, мы оба это усвоили на горьком опыте.
— Да, знаю. Ты прав. Просто она относится ко мне как к брату, которого у нее никогда не было. Уверен, меня ждет облом.
Не могу назвать ему реальную причину: я просто неподходящий. Поэтому приступаю к работе. Накинув фартук, завязываю его на талии, затем мою руки в большой раковине, стоящей за грилем. Я делаю заготовки для картофеля фри по-французски — не самое популярное блюдо в нашей закусочной.
— Ну, ты никогда не узнаешь, пока не скажешь. Что тебе терять? Знаешь, — он машет жирной лопаткой в моем направлении, — я поражаюсь тебе. Во всех других аспектах своей жизни ты предельно откровенен... но не с ней. — И он прав. Моя способность составлять полные предложения исчезает всякий раз, когда Эви рядом. — Если ты не можешь сказать это, почему бы тебе не нарисовать ей картину?
Его слова вернули меня в то время, когда мне было девять лет. Правда в том, что я люблю рисовать. С детства мечтал пойти в художественную школу и стать графическим дизайнером. Но теперь мои мечты отодвинуты на задний план. Как и все остальное.
— Заказ для второго столика готов, — кричу я, выставив на раздачу две тарелки с гамбургерами, картофелем и соленьями.
Ванда, официантка, работающая с нами уже пятнадцать лет, тут же появляется рядом со мной. С ее темными волосами, поблескивающими сединой, много видевшими карими глазами, с морщинками в уголках, миниатюрной фигуркой при росте пять футов и четыре дюйма (Примеч. 172 см) она могла бы сойти за мою мать, пока не откроет свой рот.
— Привет, пупсик. Ты сегодня выглядишь так ГОРЯЧО! Как насчет того, чтобы поболтать после работы? Ты и я? — она подмигивает мне и толкает локтем под ребра.
— Ванда, Ванда, Ванда, — ругаюсь я. — Ты выглядишь так респектабельно, пока не откроешь свой рот, — смеюсь и вручаю ей тарелки с едой.
— Респектабельно? — фыркает она. — Кто, черт возьми, хочет так выглядеть? — Ванда с отвращением морщит нос и направляется в сторону зала, но затем останавливается и смотрит на меня через плечо. — Наше свидание отменяется.
Черт.
Проходит достаточно времени, прежде чем я смотрю на часы. Эви обычно приходит около трех, а сейчас четырнадцать сорок пять. Полагаю, пора начинать готовить молочный коктейль. В конце концов, я хочу, чтобы он был вкусным.
