И вновь я чувствую эротическое напряжение, подобное тому, что возникло между нами той ночью на мосту и вчера в ее магазине. Это пытка для обоих, я это ясно осознаю. Если я сейчас преодолею эти два шага до дивана и наклонюсь к ней, я смогу получить все, что хочу. Взять эту мягкую плоть, преподносимую моим рукам, как она преподносится моим глазам.
Ее глаза затуманены желанием, приоткрытые губы умоляют меня прервать ее муку и поцеловать их. Если бы я положил свои пальцы туда, где сейчас находятся ее, я нашел бы ее влажной и готовой принять меня. Мысль об этом губительна для меня. Я чувствую, как нарастает напряжение, как возбуждение переполняет пах и от притока крови идет кругом голова.
Я отшвыриваю бумагу и сжимаю голову руками.
– Хватит, – хриплю я, и это слово звучит в моих устах как ругательство. – На сегодня хватит.
Я выдыхаю и спешу налить еще рома. Сейчас мне это необходимо, как никогда. И еще мне хочется, чтобы она прекратила смотреть на меня и немедленно оделась.
Я слышу, как она садится на диване.
– Хватит? Ты закончил? – спрашивает она с легким налетом разочарования.
– На сегодня да. Продолжим в следующую среду. В это же время.
Едва я произношу эту фразу, как сознаю, что совершил ошибку. Следующая среда кажется мне бесконечно далекой.
– В среду?
По тому, как она произносит это слово, я понимаю, что и ей тоже этот день кажется очень далеким. Она сказала среда, как говорят космос. Такие же абстрактные понятия. Всего пару минут назад ее единственной мыслью было здесь и сейчас.
Она встает и идет к своей одежде. Пока она одевается, я стою и смотрю во двор сквозь стеклянную дверь. Над городом темное звездное небо.
И тут я хватаю ее за руку, притягиваю к себе и целую. Это не тот легкий поцелуй, подобный вчерашнему, не поцелуй в шутку. Я овладеваю ее губами с силой, почти с яростью.
Сейчас всего лишь половина десятого, она уйдет, и я должен буду придумать, чем занять себя. Может, пойти в кино? Я обвожу взглядом разбросанные по столу листы бумаги и понимаю, что ни в какое кино я не пойду. Я останусь здесь изучать это тело, запечатленное в моих набросках, и искать в них то неуловимое движение, какое, не уверен, существует ли вообще. К счастью, бутылка с ромом почти полна.
Ева закончила одеваться, и я настигаю ее у самой двери.
Внимательно смотрю на нее и ловлю себя на мысли, что мне не хочется, чтобы она уходила. А с другой стороны, понимаю, что мне надо побыть одному.
– Ты доволен? Надеюсь, была тебе полезна, – говорит она, чтобы прервать молчание.
– Да-да, конечно.
Нелепое слово полезна звучит абсолютно ни к месту.
– Рисование – процесс долгий, невозможно добиться результата за один сеанс… Ты не хотела бы перед уходом немного побаловать Да Винчи?
– Ах да… Да Винчи!
С виноватым видом Ева смотрит на клетку. Она совсем о нем забыла, констатирую я с удовлетворением, и наклоняюсь, чтобы выпустить моего бедного дружка на волю. Зверек вылетает из клетки, смотрит на меня, на нее, потом делает правильный выбор. Вскарабкавшись вверх по моей ноге, он сворачивается у меня на руках, не обращая внимания на Еву.
– Он предпочитает меня, – замечаю я. – У этого хорька прекрасный вкус.
– Неблагодарный ублюдок! – восклицает она, обращаясь к Да Винчи, по крайней мере, я так думаю, что это относится к нему. – И это после всего, что мне пришлось вынести ради тебя!
Но я прекрасно знаю, ей понравилось то, что пришлось вынести. Я не реагирую на ее слова, я чувствую себя пауком у ткацкого станка, плетущим свою паутину. Лети сюда, прекрасная бабочка. Ближе, еще ближе.
– Ну, раз ты не хочешь, чтобы Ева тебя приласкала, придется ждать следующего раза, – говорю я зверьку.
– Да-да, в следующий раз, – кивает она, ловя мой взгляд.
– В среду, в семь, Ева, – напоминаю я ей властным тоном.
– В среду, в семь, – повторяет она, как обещание. – Тогда… чао, – добавляет она, не зная толком, как попрощаться со мной.
Не зная даже толком, какие чувства ее переполняют. Возбуждение? Разочарование? Чувство вины, изумления или всего этого вместе понемногу?
И тут я хватаю ее за руку, притягиваю к себе и целую. Это не тот легкий поцелуй, подобный вчерашнему, не поцелуй в шутку. Я овладеваю ее губами с силой, почти с яростью. Я взламываю их языком, проникаю в них, кусаю их. Я отпускаю ее руку и, обнимая за талию, притискиваю ее к себе.
Я хочу ее, как никогда никого не хотел в своей жизни.
Но если я возьму ее сейчас, она больше не придет.
Сквозь тонкую ткань майки чувствую бюстгальтер, протягиваю руки ей за спину и пытаюсь расстегнуть его, но мне не удается справиться с этими проклятыми крючками. Грубо задираю майку вместе с бюстгальтером, слышу, как она всхлипывает, едва я больно сжимаю ее соски, но не протестует.
Ее пальцы возбуждающе скользят по моей голой спине, легко лаская кожу. Я беру ее груди в руки, мну их, терзаю затвердевшие соски с чувством победы и облегчения, наконец. Потом ее язык проникает в мой рот, удивляя меня, ее руки опускаются на мои бедра, и я думаю, что еще секунда, и я не дам ей уйти отсюда.
Я резко отрываюсь от нее и отхожу. У нее растрепанные волосы, распухшие губы, веки полуприкрыты, я вижу ее полуопущенные глаза, в которых читается поражение и торжество одновременно. Я хочу ее, как никогда никого не хотел в своей жизни. Но если я возьму ее сейчас, она больше не придет. Я закрываю глаза.
– В следующую среду, в семь, – говорю я.
И речь в эту секунду не только о сеансе рисования.
Я чувствую себя еще хуже, чем прежде.
Если я решил принудить Еву к этим сеансам, чтобы пробудить свое вдохновение, то, признаюсь, затея с треском провалилась. В результате я потерял сон. На следующий день просыпаюсь в семь утра, что совсем необычно для меня, и больше не могу заснуть. Я иду в мастерскую и часа два беспокойно слоняюсь из угла в угол, без конца варю кофе, перебираю инструменты и материалы, но мои руки абсолютно безжизненны, как если бы я никогда не держал в них кисти, долота, пресса.
Впервые я рад, что у меня есть Да Винчи, по крайней мере, я могу поиграть с ним. Учитывая, что ничего полезного я все равно не могу сделать. Этой ночью у меня дома он обошелся без клетки, и сейчас в мастерской я не хочу его снова в нее сажать. Я оставил дверцу открытой, пусть сам решает, желает он в ней сидеть или нет. Я достал из нее даже миску с едой, так что для того, чтобы поесть, ему не надо будет в нее забираться. Зверек смотрит на меня. Затем начинает скакать по студии, как обезумевшая игрушка, издавая странный клекот. Меня охватывает испуг.
А утром я открываю глаза ровно в семь, словно проклятый. Может быть, меня действительно прокляла эта маленькая ведьма, думаю я, пока одеваюсь.
