Слышу, как Шон идёт из ванной на кухню. После исчезает в своей комнате. Это отличный шанс для меня, чтобы вернуться к Тэйлору и Эйвери. Так как там ещё много работы, которая нас ждёт. Что касается лично меня, то в первую очередь речь идёт о жизни Ванессы. Быть может… она все ещё жива, в таком случае мы обязаны ее найти!
Я спускаюсь и застаю Эйвери и Тейлора за тем, как они яростно обнимаются, но как только замечают меня, Тейлор испуганно выпрыгивает из объятий Эйвери, он хватается за свой лептоп и лепечет:
— О… ого! Интересно!
— Я вас видела, — говорю я ему и улыбаюсь немного грустно. И пусть эти двое иногда достаточно сильно враждуют, все равно они милая парочка.
Хотелось бы и самой когда-нибудь такое пережить.
— Мы можем продолжить или вам ненадолго нужно отойти в комнату? — дерзко спрашиваю этих двоих.
— Все в порядке, — бормочет Эйвери в то время, как Тэйлор прижимает подушку к промежности.
— Э… — лепечет Тэйлор расстроено и пытается привлечь к себе внимание Эйвери.
— О, блин. Нам нужно пять минут. До скорого! — Эйвери закатывает глаза и хватает Тэйлора за локоть, тянет его за собой и исчезаете на лестнице вверх. Ну, это понятно…
Джолли
Воскресенье, 14.06.2015
Узнаю огоньки, которые проносятся мимо меня, хотя, конечно, знаю, что мы все ещё едем. Была ли дорога туда настолько долгой, или он везёт меня по объездной, поэтому так долго?
— Почему ты просто не стал меня удержать? — спрашиваю я Калеба после нескольких томительных минут молчания.
— А ты хотела бы, чтобы я так поступил? Запер тебя в клетке? Чтобы света белого не видела? — отвечает мне спокойно, как будто давно знает, будто бы я этот вопрос задаю не в серьез.
— Конечно же, я этого бы не захотела. Я дорожу своей свободой и люблю солнечный свет. — Хорошо, кто же его не любит? — Я только спрашиваю себя, почему ты не поступил просто. Почему ты вернул меня обратно? Я связана. Безоружна. Тебе было бы явно легче, запереть меня в клетке…
— Ну, была бы ты тогда счастлива? — спрашивает у меня.
— Нет, конечно, нет!
— И вот именно этого я хотел бы избежать. Я хочу, чтобы ты меня любила. Чтобы ты хотела добровольно быть со мной, без наручников. Без клетки, которая помешает тебе совершить побег.
— И как ты хочешь этого добиться? — спрашиваю его мягким голосом.
— Это… может занять некоторое время. Но для начала, если ты примешь то, что я убийца, ты сможешь с этим жить, целовать меня, зная, что я каждый день отдаю приказ убить человека, тогда я достигну своей цель.
— Зачем… Зачем ты это делаешь? Ты не можешь прекратить это?! — шепчу я.
— Ты делаешь это для меня? Но я не хочу, чтобы то убивал людей для меня! — достаточно того, что он убил Андреаса… И так ужасно его отделал, что это уже попахивает садизмом.
— Я так не думаю, но ты все узнаешь в своё время. На этом наш разговор заканчивается, так как мы подъехали к твоей машине, — Калеб останавливается. Я жду, пока он меня освободит…
Слышу звук открывающихся автомобильных дверей, вот он берет меня на руки и несёт к моей машине. Да, здесь запах моей машины! Затем он основательно накрывает меня, но я все ещё в наручниках.
— Так и хочешь оставить меня так здесь лежать? — спрашиваю его удивленно.
— Наручники, которые я на тебя надел особенные. Они защищены льдом. Примерно за час они оттаивают настолько, что ты сможешь из них освободиться. Итак, осталось примерно пять-десять минут, после чего ты сама себя освободишь. Ключ кладу на водительское сидение, — слышу, как Калеб хлопает дверью и открывает дверь со стороны водительского сидения.
— А-а если нет? Что, если кто-то увидит меня здесь лежащей голой?! — выспрашиваю в панике.
— Мои люди охраняют авто. Ты все время будешь у меня в зоне видимости. Каждый, кто приблизится к машине, умрет. Но не беспокойся. Я буду единственным, что сможет в будущем видеть тебя голой, — после этого он замолкает. Водительская дверь ещё открыта. Я не хочу, чтобы он уходил, но я так зла на этого сукиного сына, у меня к нему ещё много вопросов! Смотрит ли он сейчас на меня? Улыбается? Или грустит?
— А что если я знаю, кто ты? И сразу же, то есть через несколько минут... как только освобожусь, позволю тебя арестовать?!
—Так тому и быть, — отвечает он с нотками веселья в голосе.
Наклоняю голову набок, я до сих пор не совсем уверена, хочу ли, чтобы он остался, или буду рада тому, когда Калеб уйдёт.
— Джолли? — шепчет он, а я вся внимание. Сглатываю, но не отвечаю ему.
— Я люблю тебя… и буду любить тебя всегда, — когда он это произносит, у меня мурашки по телу, настолько много в его словах боли, тоски и надежды. У меня такое ощущение, что его голос звучит прямо в сердце. Испуганно вдыхаю, хотя скорее хочу ему ответить — при этом я сама не уверена в том, как должен был бы прозвучать ответ, — он закрывает дверь.
— Подожди! Не уходи! Останься! У меня к тебе ещё так много вопросов! — дергаю наручники, но их ещё нельзя снять. Как Калеб и сказал, чувствую на своих руках влагу. Но нет, не потому, что я так вспотела, а потому, что лёд превращается в воду.
Слышу, как удаляется его автомобиль. Вот он уезжает… прочь от меня. Облегченно вздыхаю и в тоже время ощущаю тоску по нему и близости с ним. Черт. Черт…
Проходит добрых минут десять, когда уже можно отделить наручники друг от друга. Тут же поднимаю руки вверх. О, боже, мои плечи так болят! Бессильно снимаю повязку с глаз и обе подушечки с глаз, осматриваюсь, чтобы узнать, что меня окружает. Да. Это наша машина. Одеяло кроваво-красного цвета, украшенное вышивкой.
«Forever» («Навсегда» — прим.переводчика), — вышито там. То же слово, что выгравировано на мамином кольце. Задумчиво провожу ладонью по тонким буквам и осматриваюсь. Где я сейчас?
Это второстепенная дорога, вблизи автобана, мост которого могу видеть отсюда. Но она удалена на достаточное расстояние, что я могу только догадываться, что здесь может останавливаться транспорт и легковые машины. Луга, несколько деревьев, пахотные земли. Примерно трехметровый забор находится прямо рядом с автомобилем.
Вижу, что на соседнем с водительским сиденьем лежит моя одежда, которую я хватаю рукой. И пусть это неудобно, но я все-таки пытаюсь переодеться на заднем сидении. Нижнее белье, брюки… после заплетаю волосы в косу и растираю затекшие запястья.
Только сейчас могу точнее рассмотреть свои наручники. Вот чёрные наручники и следы ото льда ещё хорошо различимы. Ну, скажи, пожалуйста, кто такое поставляет? Была бы я собственнолично преступницей, замотала бы улики в одеяло и прилежно сложила на сиденье, соседнее с водителем.
Но сейчас, когда я так сильно наклонилась, увидела рядом с моими ключами от машины и красную коробочку. Да ну? Мое сердце пропускает удар, когда ее обнаруживаю. А не та ли это бархатная коробочка, в которой лежала цепочка моей мамы?!
Едва осмеливаюсь пошевелиться, сглатываю слюну, не разрешаю себе коснуться ее. Проходят секунды, в это время я смотрю только на эту бархатную коробочку, прежде чем я, помедлив, беру ее холодными дрожащими руками.
Да, ведь это может быть действительно та самая коробочка…
Несколько раз сглатываю слюну, но в горле образовался ком. Что, если он… положил внутрь колье? Нет, этого Калеб не мог сделать… Ему нужно что-то, чтобы привязать меня к себе, так как знает, что я по ней так тоскую, снова хочу иметь у себя. Но один тот факт, что я ее сегодня могла увидеть, узнать, что она пережила пожар… одно уже это делает меня бесконечно счастливой.
Все-таки решаюсь открыть коробочку и обнаружить белый, смятый лист бумаги. Хмм… и так было ясно, что цепочки не будет внутри. Достаю листок бумаги, и взгляд падает на нее: цепочка!
Сижу, уставившись на цепочку, не обращая внимания на то, что футляр падает, кладу записку на колени и беру украшение в руки. Это она! Подвеска на бархате, серебряная цепочка и крепление!
