— Как вы себя чувствуете, после того, как, наконец-то, рассказали обо всём? — интересуется психолог, сидя передо мной с открытым блокнотом. Её понимающий взгляд даёт мне надежду, на что-то такое, в чем я еще не разобралась. На будущее?
— Это мое прошлое, иногда мне кажется, что без него у меня не могло быть будущего. И, пожалуй, именно сейчас, я счастлива, — расплываюсь в улыбке. — Я почти четыре года живу со всем этим. Пора уже что-то менять.
Психолог переворачивает несколько страниц в своих записях, читает все, что я рассказала, кажется все слишком стремительно вышло. Поправляю юбку кладу ногу на ногу.
— Но вы, насколько мне известно, окончили факультет психологии. Почему не работаете по специальности? — я вижу, как она перечеркивает что-то в записях и дополняет, ее взгляд скользит по моей позе, в которой я сейчас нахожусь.
— Боюсь? Нервничаю? Мне кажется я тот самый сапожник в разорванной и расклеенной обуви. Вроде такие познания, а как их применить… Или, возможно, я не уверена, что смогу помочь человеку, если сама являюсь ходячей проблемой, — кручу кольцо на указательном пальце, его мне подарила мама на семнадцатилетние, оно тоже является напоминанием о моем прошлом. Набираю в лёгкие побольше воздуха.
— Я очень хотела сменить профиль и вообще не возвращаться на факультет. Это было слишком, но в то же время ходить сгустком плохой энергии и распространять ее на других стало невыносимым. Вообще период после развода стал одним из самых сложных, я постоянно думала о том, что хочу вернуться к нему. Когда он приезжал и просил вернуться, обещал, что все изменится. Но уже не верила ни единому его слову. Я чуть не стала одной из тех женщин, которых приручил зверь. Но романтический подтекст, которому меня учили романы исчезал, как только я вспоминала о том, что он делал. Психология стала моим спасением, тем самым глотком воздуха. Еще одним пунктом отложить на неопределенное время обучение было то, что, мы жили на крошечные родовые до года. У меня пропало молоко из-за стресса и всех этих судебных тяжб. То есть приходилось выживать.
Женщина пытается сопоставить, то, как я выгляжу теперь и, то кем я была еще полгода назад. Я вижу по ее выражению лица, что она оценила мои изменения. Из взъерошенного воробушка с торчащими во все стороны волосами на нее смотрит абсолютно другой человек.
— Я знаю, что у вас было три суда во время развода. И он хотел отобрать девочку. Затем ещё три, когда вы определяли место жительства, ограничивали его доступ к себе, и продумывали дни встреч с дочерью. Я понимаю вас, — спокойно озвучивает она. — Что происходило дальше?
— Все верно. Потом я поступила на заочное отделение, вышла на работу. Сама писала все дипломные и зачётные работы ночами, не считаю это нонсенсом. Во время практики, моя дочь была со мной, все кураторы знали, что последний стол в аудитории должен быть свободен, для моего ребенка тихонько жующего ириски пока мама сдает предметы. Никаких поблажек, — гордо отвечаю я. — На последнем курсе мы занимались детьми с диагнозом детский церебральный паралич, болезнь, при которой очень сложно, что-либо изменить. Но даже у них есть огромный шанс. Из-за этого моё сердце разрывалось. А моя мама страдала из-за меня. Именно тогда я решила, что мне нужна Ваша помощь, — закусываю губу. — Я была больше похожа на оболочку человека. Всё выжжено, понимаете? — стучу себе ладонью по сердцу. — Пусто, ничего не чувствую.
— Не правда, — она наклоняется над столом. — К дочери вы испытываете любовь и трепет. Переживаете за неё. Балуете. Она ваш стимул. С её помощью, вы нашли в себе силы идти дальше, а, значит, не всё ещё потеряно.
А ведь так и есть. Я никогда не смотрю на свою дочь, как на частичку Влада. Она моя. Мой носик, мои глазки, мамина дочь.
— Да, вы правы, — соглашаюсь с ней. — Но след, рубец от этих ядовитых отношений остался. Он будет иногда болеть, ныть на непогоду, кровоточить в определенные моменты. Но с этим можно жить.
Беру стакан воды в руки и отпиваю несколько глотков. Впервые нет отрицания. Все что она мне говорила ранее, постепенно обтачивало мой камень, омывало водами, проникало в меня.
— А ваши друзья? Где они теперь? — теперь она садится в более расслабленную позу, кладет перед собой руки. Словно в данный момент я разговариваю с доверенным лицом, может даже другом. — Я заметила в какой-то момент ваша подруга Яна, покинула вас. У вас Вас появилась совершенно в другая компания.
— Когда ты встречаешь парня, твои, казалось бы, подруги, видимо заранее признавая свой проигрыш исчезают. На твоем примере идут устраивать свою жизнь. А когда начинается семейная жизнь, сохранить друзей вообще практически невозможно. Настолько затягивает рутина, проблемы как клубок ниток накапливаются, и ты теряешь последние связи. Из моих друзей осталась только Таня, она правда переехала в другой город, но мы созваниваемся. Дамир женился и стал не достигаемой семейной личностью. Яна вышла замуж и потерялась, точно так же, как и я в своё время. В общем, все устраивают свою жизнь, а я свободна и одинока, — кривлю лицо.
— Ну, а Дима? — вижу заинтересованный блеск в глазах психолога.
— Димка? — я действительно удивлена ее вопросом. — А он просто исчез, когда был так необходим. Но знаете, иногда приходят открытки, никем не подписанные, красивые из разных городов. Я предполагаю, что они от него, — убираю прядь волос за ухо. — Даже интересно было бы сейчас его увидеть, — я хмыкаю.
— Получается, вы, и правда его не любили? — приподнимает бровь. — Мне хочется, чтобы сейчас была дружеская беседа, то чего вам не хватает, — отвечает она, когда я удивлённо приподнимаю брови.
— Нет, правда, нет. Он хороший парень и всё такое, но он лишь друг. Его друг, оговорюсь. Я очень хочу, чтобы он был счастлив, — совершенно честно отвечаю психологу. — Я никогда не воспринимала его как мужчину своей жизни, он не герой романа хорошей девочки.
Она меняет положение тела, подпирает лицо рукой.
— Странно, я видела какой-то тайный умысел в ваших дружеских отношениях. Итак, сейчас вы и ваш бывший муж видитесь? — внимательно смотрит и встаёт.
— Нет, после запрета он не может ко мне приближаться, только дочь выходит к нему. Я в какой-то момент перестала бояться его, слушать, что он говорит. Даже его претензии потеряли эмоциональную окраску. Я даже поймала себя на мысли, что мы были слишком молоды для каких-либо отношений, — уверенно отвечаю.
— Какие чувства вы испытывали в прошлом к Владу? — не могу скрыться от её прожигающего и, заглядывающего в душу, взора.
Закрываю глаза и медленно выдыхаю. В памяти всплывают хорошие и плохие моменты, которые никуда не испарятся.
— Я не знаю. Уж точно его невозможно забыть. Это больная любовь с каким-то преподношением себя в виде жертвы. Он был дан мне для того, чтобы я научилась отказывать и не жалеть. Я бы сказала, что мне всё равно, но это было бы вранье. И как бы то ни было, я обдумываю многие эпизоды. А, что было бы если…Но все меркнет, и мне уже точно меньше всего хочется думать о нем. — сцепив руки на коленях, рассматриваю маникюр.
— У Вас были отношения после него? — всё это время её ручка старательно выводит каждую букву.
— Желающие были, — смеюсь. — Но дальше объятий не заходило. Мне до этого времени казалось, я всё ещё болею им, есть какое-то чувства тоски по времени когда только все начиналось у нас. Ведь все могло быть иначе будь я более бойкой или… — замолкаю. — Может это какой-то стокгольмский синдром? А не плохая жертва из меня вышла? — искренне смеюсь над своими словами.
— Интересно, а сейчас? — она удивлена моему смеху и вообще отношению ко всему.
— А сейчас после всех сеансов с вами, я поняла, что нам даже поговорить было не о чем. Все проходило через его "контроль на линии". Обо все необходимо доложить, обязательно посоветоваться с ним, а он со своей мамой. Я была под постоянным контролем и давлением, — мне уже не так тяжело отвечать на вопросы. — Как люди читают романы с принуждением?
