Софи много говорила об этом, можно даже сказать, что она была одержима этой идеей. Ей казалось, что человек не достигает совершенства потому, что готов мириться с удовлетворительной посредственностью и боится отказаться от своих убеждений, своего «я» и своей души ради того, чтобы продвинуться в развитии.
Однажды она подарила мне керамический сосуд: простой цилиндр, покрытый китайскими иероглифами.
- Это очень красивое стихотворение, - сказала она. - Оно написано человеком, который был велик и успешен в политике и поэзии, но попал в немилость властей и был заключен в тюрьму. Здесь он выразил свои видения и мысли, которые у него никогда не возникли бы, сложись его жизнь иначе.
Эти слова напомнили мне о моих собственных изысканиях в то время, когда я еще училась в приходской школе и пыталась найти ответы на мучившие меня вопросы у Отцов Церкви. Я не нашла практически ничего и почти уже отказалась от своих попыток, когда наткнулась на работу Фомы Аквинского, самого разумного человека среди теологов. Он писал одному из своих учеников: «Я видел в своей жизни такое, что рядом с этим все мои учения становятся не ценнее соломы».
Мне кажется, что Софи тоже в своей жизни видела что-то подобное или хотя бы знала, что это существует.
И знание как таковое являлось запредельным для большинства из нас.
У меня по-прежнему хранится сосуд, который она подарила. Он стоит у меня на столе, наполненный разнообразными ручками, карандашами и старыми резинками. Иногда я смотрю на иероглифы и пытаюсь представить себе, в какие слова может складываться этот каллиграфический узор, какие мечты и видения подарить, какое волшебство он подарил Софи.
В ее квартире почти ничто не намекало на то, что хозяйка была китаянкой. Лампа с абажуром из рисовой бумаги, покрытой тонким рисунком, палочки для еды в ящике йа кухне, рисоварка - эти предметы могли принадлежать кому угодно. У нее был плюшевый китайский лев, которого она держала в шкафу. Софи получила его в подарок от давнего любовника, который привез ей этого льва из провинции, известной изготовлением таких игрушек. Об этом любовнике она никогда не говорила. После того как она рассказала мне о своем детстве, тема ее прошлого была для нас закрыта. Только однажды, пребывая в расслабленном и мечтательном настроении, она проговорилась, что скучает по рисовой каше, которую мама готовила ей в детстве на завтрак, и вспоминает, как мать сосредоточенно ее помешивает, неподвижно стоя у плиты.
По-моему, она осознанно отвернулась от воспоминаний о мучительном детстве, отвергнув вместе с ним и свою страну.
Настал момент, когда она не смогла разделить эти два понятия. О Китае она разговаривала, только если я се об этом просила, отделываясь от меня короткими ответами на конкретные вопросы. Спустя какое-то время я перестала их задавать.
Мы работали парой при каждой удобной возможности. У нее были свои клиенты, и она часто уговаривала их включить меня в свои развлечения. Об этом я никогда не рассказывала Персику, потому что они не были ее клиентами, значит, она не имела к ним никакого отношения. Это были хорошие времена. Смех, шампанское, счастливый голос Софи… Я готова поклясться, что слышала счастье в ее смехе. Кто знает, может быть, увлекшись исполнением своей роли, она действительно была счастлива?
Я знаю только, что, вернувшись домой после очередного вызова, мы сразу же начинали курить. Часто у нее уже был приготовлен кокаин, иногда, если на вызове у клиента мы делали «дорожки», она просила разрешения забрать остатки, в остальное же время просто заказывала наркотик по телефону. Как разносчики пиццы, наркоторговцы никогда не брали выходных. Работа кипела круглые сутки, и этим ребятам не было смысла лишать себя дополнительного дохода, укорачивая рабочий день.
Я допивала свой коктейль или вино рядом с Софи, пока она на кухне готовила крэк. Чаще всего доза была немного выше той, что мы употребляли с клиентом.
В кокаиновой эйфории мне меньше всего хотелось сидеть в одиночестве и смотреть на жирафа, поэтому я приходила к Софи и болтала все время напролет, словно она занималась чем-то совершенно обычным.
Софи зажигала несколько сигарет, чтобы добыть нужное количество пепла для трубки, пока готовится смесь для курения. Она смешивала кокаин и соду с водой и перемешивала все это над пламенем газовой плиты. После этого мы сидели, слушали музыку и говорили, говорили, говорили… Я вдыхала «дорожки», которые она заботливо для меня оставляла, в то время как сама делала аккуратные затяжки из трубки. После затяжки она откидывалась назад и закрывала глаза, и на ее лице появлялось выражение чистейшего наслаждения. Ее реакция на наркотик всегда будила во мне любопытство: мне нравилось действие кокаина, но он никогда не оказывал на меня такого эффекта.
Разумеется, со временем она стала передавать трубку мне; и тогда я начала понимать, о чем говорил человек из документального фильма. Сделав затяжку, я испытала внезапное пульсирующее удовольствие, которое нельзя было сравнить ни с чем испытанным раньше. Сначала раздавался легкий звон в ушах, потом меня окатывала волна восторга. Эти ощущения были лучше тех, что дарил секс.
Они были лучше всего, что мне довелось испытать в жизни. Я разрывалась между желанием делать это не переставая и мечтой вернуться в то время, когда я этого не пробовала.
После этого раза мы какое-то время не виделись. Наверное, так было лучше. Во всяком случае, для меня. Мне слишком понравилось ощущение от трубки с кокаином.
Мы не встречались с Софи почти два месяца, хотя продолжали общаться по телефону. Однажды вечером она позвонила и будничным голосом предложила прийти к ней посмотреть фильм «Фарго», который она взяла напрокат. Я уже в течение нескольких недель пыталась забронировать этот фильм и к тому же успела соскучиться по Софи. Я накормила Скуззи его любимым дорогим угощением, чтобы он не скучал, и отправилась в Натик.
И попала в круги Дантова ада.
Если бы я не знала наверняка, что тут живет Софи, то никогда не узнала бы женщину, которая открыла мне дверь. Она обрезала свои великолепные волосы, и сейчас они были взлохмачены и давно не мыты. К тому же она была в одежде, в которой явно спала, причем не одну ночь подряд.
Я села в гостиной и стала наблюдать за тем, как она нервно ходила по квартире. Она включила видео и поставила фильм почти сразу же, как я вошла, затем принесла бутылку «Сэм Адамс» и пластиковый бутылек из-под минеральной воды, который превратила в трубку. Я сделала затяжку, и меня немедленно захлестнули приятные ощущения, которые я еще не успела забыть.
Не успев толком завязать беседу, она остановила магнитофон и спросила у меня:
- У тебя есть видеокамера?
- Нет, - ответила я заинтригованно. - Зачем? Что ты хочешь снимать?
- Да так, ничего. - Она щелкнула зажигалкой, снова затянулась и задержала дыхание. Потом положила новую порцию крэка и делала затяжки одну за другой. Затем самодельная трубка все-таки перекочевала ко мне. Я поняла, что Софи значительно увеличила свою дозу с тех пор, как мы виделись в последний раз. На одну мою затяжку приходилось четыре или пять ее. С моей точки зрения, в этом не было ничего особенного. Я сама старалась относиться к курению кокаина разумно и каждый раз, делая затяжку, обещала себе, что она будет последней. Ну, хорошо, еще одну, и все. Поэтому меня не смущало то, что Софи не давала мне много курить. Это было даже удобно.
Плохо было лишь то, что она сама курила практически без остановки.
- Просто тут есть один парень, - сказала Софи не глядя на меня и стараясь подать эту информацию как что-то малозначительное. - Он сказал, что заплатит мне, если я буду снимать кино. Ну, знаешь, всякие там порнографические штуки. Я с парнями, я с девушками.
Если бы у тебя была камера, ты тоже могла бы ко мне присоединиться. Хочешь, я могу тебя с ним познакомить? Он сказал, что за все заплатит. Это такая работа, понимаешь? Ты не просто один раз снимешься, а будешь делать это снова и снова, столько раз, сколько захочешь. - Она пожала плечами. - Ерунда, Джен, не обращай внимания.
