Господин Мутценбахер равнодушно пропускает её нытьё мимо ушей, однако заинтересовано спрашивает:
– А что, Веверка действительно на панель выходит?
– Да вот тебе крест, – клятвенно божится Мутценбахерша. – Госпожа Кербль, её кузина, своими глазами видела, как Веверка среди бела дня заходила в гостиницу на Гюртеле. Ну, что, ходит она на панель или нет? А? Что может порядочный человек, у которого в Вене квартира, искать среди бела дня в гостинице? Да эта шикарная госпожа Веверка со своей жопой в целое состояние, да она уже вся раздолбана полежавшими на ней мужиками, которые как только её не ебли.
Господин Мутценбахер, рассеянно выслушивавший представленные доказательства, хватает теперь шляпу, деловито подкручивает вверх кончики жидких светло-русых усов и направляется к выходу мимо оторопевшей супруги.
– Тут мне срочно надо кое-куда… то, что ты сказала, действительно интересно… впрочем, она может… да, мне следует самому поглядеть… – уходя, бормочет он, и закрывает за собой дверь.
Жена с воем накрывает растрёпанную голову грязным фартуком и заливается слезами в тоске по вступившему на ложный и гибельный путь мужу. Потом стремительно выбегает на кухню, отвешивает ни в чём неповинной девочке Жозефины звонкую оплеуху и швыряет ребёнка к двери.
– Ты, блядское отродье, никогда не попадайся мне на глаза, – кричит она на Пеперль и заносит, было, руку, чтобы нанести новый удар. Однако Пеперль только безучастно пожимает в ответ плечами и заявляет:
– Ну, ладно, как хочешь, но хорошенько запомни, что ты сказала. Я никогда не должна путаться у тебя под ногами и попадаться на глаза!
Теперь для всего, что бы с этого момента ни воспоследовало, у неё под рукой всегда есть хорошая отговорка. Теперь тётка сама виновата, она выбросила её из дому, думает Пеперль и, весело насвистывая мотивчик уличной песенки «Кабы у нашей Лизаветы замест пизды был хуй котлетой…», удаляется. Потом, удовлетворённо напевая себе под нос, она трижды коротко звонит в квартиру семейства Вондрачек, подавая условный знак Мали. Пеперль радуется, что тётка вышвырнула её вон, прежде чем она успела помыть посуду. Она знает одно, в восемь часов вечера она ни в коем случае не придёт домой, в этом она уверена твёрдо. А тем временем к ней стремительно вылетает Мали.
– Сервус, Пеперль, что случилось?
Пеперль передаёт внимательно слушающей подруге суть разговора, только что состоявшегося между её тёткой и дядей, и в заключение говорит:
– Провалиться мне на этом месте, если мой дядя сейчас не отправился поебаться к Веверке.
– Ты действительно в этом уверена? – с сомнением в голосе спрашивает Мали.
– Пойдём и посмотрим, ты сама убедишься, что я права!
Очень тихо и осторожно, словно индейцы, обе девочки прокрадываются по коридору к квартире Веверки. Пеперль наклоняется и прикладывает ухо к двери, затем делает торжествующий знак подруге:
– Это мой дядя или нет, а?
Затаив дыхание, они прислушиваются к происходящему за закрытой дверью. Переговоры между двумя находящимися в прихожей людьми, должно быть, уже продвинулись далеко вперёд, потому что как раз в этот момент господин Мутценбахер произносит умоляющим голосом:
– Послушайте, госпожа Веверка, соглашайтесь, в этом нет ничего зазорного. Такая шикарная женщина как вы, и живёт без мужчины.
– Кто это вам сказал, что я живу без мужчины, господин Мутценбахер, – возражает Веверка.
– Боже мой, люди много об этом судачат.
– И больше всех судачит ваша старуха.
Она произносит фразу с ехидцей.
– Ах, моя старуха, но послушайте, госпожа Веверка, да она вам просто завидует. Если бы у неё была такая пышная жопка и такие сиськи, – увлекается он, – тогда бы она сделала…
Однако объяснения, что сделала бы госпожа Алоизия Мутценбахер, будь у неё такая жопка… этого девочки так и не слышат. До их слуха доносится лишь несколько обрывочных высказываний:
– Ну, оставьте, господин Мутценбахер, прекратите же, да вы, однако, просто…
– Ах… ох… пизда, она прямо инжиром пахнет…
– Ну, отстаньте, а вдруг кто-нибудь придёт…
– Тогда давайте перейдём в комнату…
Раздаётся звук запираемой на ключ двери.
Пеперль с Мали разочарованно глядят друг на дружку.
– Ты скажешь своей тётке об этом? – допытывается Мали.
– С какой стати, по мне так пусть он ебётся с кем хочет, этот мой дядюшка. А, кроме того, мне тётка за это даже ломаного гроша не даст, так зачем же я стану ей об этом рассказывать.
Мали подобная логика убеждает, и тема на этом исчерпана:
– Что будем теперь делать?
– Теперь мы присядем на подоконник и подождём, пока дядя выйдет, – решительно заявляет Пеперль, – а потом сами наведаемся к Веверке.
Исключительно нахальное по временам лицо Мали расплывается в радостной ухмылке.
– Думаешь, нам перепадёт что-нибудь, чтобы мы держали рот на замке?
– Не исключено, но не это главное. Прежде всего, она должна сказать нам, как становятся блядью, как зарабатывают деньги, понимаешь, это гораздо для нас важнее.
– Ясно, – понятливо кивает Мали, потому что с тех пор, как они решили действовать независимо от красивого господина Кукило, им ещё ни разу не удаётся заполучить в руки деньги. А именно в них-то они и нуждаются. Теперь госпоже Веверке надлежит просветить их и наставить на верный путь. Пеперль – девица смышленая, она на лету ухватила ценность подвернувшейся ситуации, и Мали беспрекословно следует за ней.
– Как думаешь, он сейчас уже отодрал её? – спрашивает Мали.
– Да ничего подобного, ты моего дядю не знаешь, а я часто слышу его, когда он дерёт тётку. Он ебётся только, когда подвыпивши. Знаешь, как он это делает? – Пеперль оживляется. – Он всегда раздевается догола, и потом укладывается ртом на пизду. Лижет, думаешь? Чёрта с два! Он только нюхает пизду и жопу. Однажды они забыли потушить свет, и я в тот раз точно всё видела. Он закрывает глаза и затем начинает попеременно обнюхивать указательный палец. Пизда или жопа? Пизда или жопа?
– Как это, не возьму в толк? – недоумевает Мали.
– Да всё очень просто. Сперва он, не глядя, втыкает его туда, что первое подвернётся. А потом по запаху угадывает, куда попал. И если угадал, всегда радуется. Вот он и у Веверки сейчас будет нюхать. А в то время как он предаётся игре в отгадывание, тётка обязательно должна шевелить ему мошонку, и тогда у него макаронина мало-помалу поднимается.
– А большая у него макаронина, у твоего дяди?
– Ой, даже говорить не стоит, – презрительно кривится Пеперь, – так, примерно со среднюю морковку.
– Ну, в таком случае Веверка навряд ли получит удовольствие.
В эту минуту в квартире открывается дверь комнаты, и девочки слышат раздосадованный голос Веверки:
