— Какой ужас, — Марисса взволновано следила за рассказом Алана. — При живых родителях и в детский дом! Неужели твоя мама так и никогда не вспомнила про тебя?
— Вспомнила, — хмыкнул презрительно Лан, — но немного поздновато.
Он разлил остатки вина и продолжил.
— Я был худеньким хрупким ребенком, ростом намного ниже всех своих сверстников.
Марисса тихонько рассмеялась, окинув взглядом внушительную фигуру мужчины.
— Не смейся. Правда, совсем заморыш. К тому же, привыкший к вежливому, уважительному обращению, первые дни там я пребывал в состоянии шока и полной прострации. Спустя некоторое время после того, как я оказался в детдоме, меня сильно избила группа старших мальчишек. Я тогда даже не понял за что. Я сидел и ревел под лестницей, размазывая по лицу кровь, не прекращающую течь из разбитого носа. Вот тогда ко мне и подошел Рен. "Чего ревешь, бедолага?" — спросил он. Именно с этого момента и началась наша дружба. Если бы не этот случай, я бы там, скорее всего, не выжил. Ринар был старше меня на три года. Не знаю, чем я так приглянулся Рену, но он решил взять надо мной шефство. Может быть то, что внешне мы были чем-то похожи: оба темноволосые, темноглазые.
Воспитатели называли нас чертенята. Рен, конечно, был намного выше и крупнее меня. С тех пор он буквально вел меня по жизни: объяснял как вести себя, чтоб не сломали, не подмяли под себя. Что называется — учил держать марку. Уже став взрослее, мы пользовались уважением и авторитетом не только у своих сверстников, но и у ребят постарше. Рен не только дрался с детьми, которые смели задираться на меня, но и перед взрослыми заступался. Он был фактически моим старшим братом. Ринар научил меня выживать. Он любил повторять: чтобы выжить в этом жестоком мире — нужно быть еще более жестоким, чем этот мир. Ему нравилось, когда его боялись. И его действительно боялись. У него не было жалости к слабым. "Слабый заранее обречен", — еще одна его коронная фраза. Мне он слабым быть не позволял. Рен учил меня, как урвать себе лучший кусок во всем: в еде, одежде, занять самое удобное и теплое место в спальне, добыть лишнее одеяло. Воспитатели старались с ним не связываться.
Однажды в нашем детском доме травили крыс, и пропала коробка с ядом. Сразу все на Рена подумали. Рен успел себя зарекомендовать с самого начала — как только попал в детдом.
Алан чему-то рассмеялся, видимо вспоминая проделки Ринара. В то, что Рен в детстве был жутким хулиганом, Марисса даже как-то не сомневалась.
— Директор, к которому притащили Ринара для разбирательств, не поверил в его невиновность, но стоило только тому взглянуть Рену в глаза, как он счел за благо сделать вид, что не имеет больше никаких подозрений. Уже тогда во взгляде Ринара не было ничего детского. Он смотрел людям в глаза так, что даже взрослые не выдерживали и отводили взор. А учителя и прочий персонал с тех пор стали Рена опасаться. Никому не хотелось повторить участь крыс.
Потом Ринар привлек меня к занятиям спортом. Он говорил мне: "Чтобы тебя боялись — надо быть сильным". И вот вместо того, чтобы курить по углам и под лестницей с прочими ребятами, мы ходили в подвал, где был устроен самодельный спортзал.
Рену было четырнадцать, а мне одиннадцать, когда у нас в приюте появился новенький — парнишка лет шестнадцати. Он сразу решил занять место негласного лидера среди подростков, но для этого ему надо было оттеснить Рена. Напрямую с Ринаром он связываться побоялся. Рен уже тогда был довольно крупным и очень сильным для своего возраста. Дело было не только в тренировках, сколько в природных данных. Ну вот, чужак и решил начать захват власти с меня. Своего рода психологический прием. И еще, он, таким образом, бросал Рену вызов, не светясь перед администрацией детдома. Однажды этот амбициозный паренек вместе со своими прихлебателями из тех, кому Рен дорогу перешел, застали меня в подвале. Время было позднее, и я там был один: все пытался за Реном угнаться. Новенький достал небольшой раскладной ножичек. План был такой: располосовать меня, влить полбутылки водки и разбить окно в коридоре. Все шито-крыто: сам напился, сам нарвался. А Ринару намекнуть, что со всеми его друзьями будут происходить подобные несчастные случаи.
Рен, не дождавшись меня в спальне пред отбоем, отправился на поиски. После отбоя всех пересчитывали по головам, и еще одна галочка в списке правонарушений мне была ни к чему. Я сопротивлялся, как мог, но где мне было справиться с тремя шестнадцатилетними уродами. Рен появился внезапно и быстро раскидал всех отморозков, методично вырубая каждого. План новенького удался: только вот в роли пострадавшего был он сам. С того времени авторитет Ринара никто оспаривать не решался, а у меня на память остался небольшой шрам на груди.
— Не понимаю, Лан, — произнесла Марисса задумчиво. — Если Рену не свойственно такое чувство, как жалость, и он испытывает презрение к слабым, то почему он тогда взял тебя под свою опеку?
— Я же сказал — сам не знаю.
— И ты никогда не спрашивал?
— Ну почему же. Спрашивал как-то по-пьяни. Рен только усмехнулся, но так и не ответил. Он вообще странный человек. Не все его поступки можно объяснить. Не пытайся даже. С другой стороны — это часто помогало ему побеждать. Потенциальный противник никак не мог предугадать его ходы.
— Ага. — Марисса хитро улыбнулась. — А Тимур еще меня мартышкой с гранатой обзывает.
Глава 21
Всю ночь Марисса проворочалась, не в силах заснуть, переваривая впечатления от рассказа, и окунулась в дрему только под утро.
Утром сильные руки закатали еще не проснувшуюся девушку в одеяло с головой наподобие кокона. Не на шутку перепуганная Марисса извивалась, еще больше запутываясь в материи и рискуя задохнуться. Похититель взвалил ее на плечо и вынес из дома. Девушка была помещена на заднее сидение автомобиля в положение сидя и надежно зафиксирована ремнем безопасности. Не в силах пошевелиться, она лихорадочно соображала, кто бы мог ее так бесцеремонно утащить прямо из спальни под носом у мужа. И почему секьюрити не вмешались? Или их всех положили еще до того, как забрались в дом? Возможно, это подельники Косиловского, которому она поперек горла встала. Это, пожалуй, единственный человек на данный момент, которому она нужна скорее мертвой, нежели живой. Но почему ее не пристукнули тогда еще там, в доме? Зачем было тащить куда-то? Оставалось одно предположение: дядя Гриша на нее так зол, что решил организовать ей медленную и мучительную смерть со всевозможными истязаниями, на которое способно извращенное воображение нанятых им убийц.
