— Ты разве не понимаешь, почему я всё это делаю?
— Объясни, — следует требовательное.
— Я… хочу брачную ночь, — выдавливаю из себя. — Настоящую брачную ночь. А ты меня игноришь!
— Это не так. Я не хотел повторения предыдущего раза, когда ты испугалась и закрылась в себе. Поэтому я ждал, пока ты признаешься в своих желаниях.
— Зачем?
— Не люблю недосказанностей. Я хочу, чтобы ты научилась открыто со мной разговаривать.
— Дрессируешь? — горько усмехаюсь.
— Нет. Как раз наоборот — уничтожаю твои установки о том, что нужно молчать, скрывать свои чувства и общаться намёками, а не словами.
Я собираюсь обидеться, однако Богдан затыкает мой рот поцелуем, и возмущение гаснет, не успев толком разгореться. Меня колотит, трясёт, разряд тока пронзает с ног до макушки. Я отвечаю Богдану настолько дерзко и раскованно, что сама себя не узнаю. Стеснение отошло на второй план, а на первый вылетела похоть. Рьяная, первобытная, сметающая всё на своём пути.
Тело зажигается от одного прикосновения, низ живота сладко тянет, соски ноют. Богдан трогает мою грудь, лижет шею, оттягивает кожу на плече, а я бесстыдно подставляю ему себя. Он кусает соски, перекатывает их между пальцами, даря новые восхитительные ощущения. Я сдавленно хриплю, ёрзаю, вжимаюсь в его эрекцию голым телом.
Мир под нами шатается, тёплый ветерок обдувает кожу. Богдан несёт меня в коттедж. На второй этаж. Лопатки касаются мягкой простыни, я открываю глаза и смотрю, как Богдан стаскивает с себя плавки. Любопытство сильнее стыда, поэтому я опускаю взгляд, с жадностью разглядывая вздыбленный член. Большой, красивый, с розовой крупной головкой и венами по всему стволу. Не думала, что мне понравится, но я взгляд отвести не могу. Столько порочного и притягательного в этом органе, даже странно. Неужели мужчины так же реагируют на нашу грудь?
— Боишься? — шёпотом спрашивает Богдан.
— Немного. Совсем чуть-чуть.
Он накрывает меня своим телом, пальцами касается там, где всё пульсирует и горит. Я вскрикиваю, мелко дрожу, капельки пота стекают по груди. Губы Богдана на моих губах, он пьёт мои сдавленные стоны и медленно вводит в меня сначала один палец, потом второй. Чувство наполненности настолько сладкое и приятное, что я невольно двигаю бёдрами, продлевая своё наслаждение. Где-то там, на задворках сознания, мне всё ещё стыдно и страшно, однако я не зацикливаюсь на этих чувствах, я просто перестаю их замечать.
Богдан облизывает мою грудь, его пальцы извлекают из меня пошлые невыносимые звуки, похожие на хлюпанье. Я выгибаюсь и кричу, оглушённая вторым в своей жизни оргазмом. Жадно хватаю воздух ртом, вздрагиваю. Богдан отстраняется на несколько секунд, я слышу шелест фольги, а затем все звуки исчезают, потому что между ног я ощущаю тугое давление.
Испугаться не успеваю. Секунда — и в меня проникает внушительный орган. Быстро, легко, с влажным звуком. Я голову запрокидываю и часто-часто дышу. Боли не чувствую, только непривычное натяжение внутри, которая с пальцами точно не сравнится.
Богдан покрывает моё лицо поцелуями, нежно ласкает губы и совершает первые осторожный толчок. Затем ещё один.
— Боже, — шепчу я.
— Называй меня так почаще, — звучит ироничное. Вместо ответа я кусаю его губы, нахожу его язык и тихонько постанываю, когда новый толчок отдаётся сладкой дрожью во всём теле.
Сколько страхов было, сколько сомнений, сколько дурацких баек я слышала про жуткую боль и реки крови, а на деле всё оказалось иначе. Волшебно. Ошеломительно. Нежно и космически приятно.
Я не могу сдержать криков, мечусь головой по кровати, царапаю спину Богдана, ловлю его губы и что-то невнятное шепчу. Мне так жарко, мучительно, невыносимо! Натяжение внизу живота сумасшедшее, граничащее с помешательством.
— Пожалуйста, пожалуйста, — шепчу.
Богдан меняет угол проникновения, врезается в меня глубже, быстрее. Я задыхаюсь, тело выгибается, замирает, а затем содрогается от долгих сладких спазмов. Уши словно ватой набиты, в голове пустота. Я ничего не осознаю, будто меня вышвырнули из этого мира в тёмное пространство, где нет ни света, ни звуков, вообще ничего.
— Лия, — зовёт меня Богдан.
Я открываю глаза, улыбаюсь. Он красивый. Смахиваю капельку пота с его виска, смеюсь чему-то. Зачем пить, если после секса ты и так хмельной и какой-то ненормальный?
— Зря я отказывалась от этого целую неделю, — снова закрываю глаза. — Секс — это круто.
— Великая мысль, — привычно иронизирует Богдан.
— Конечно.
Богдан тянет меня к себе, обнимает за талию. Я утыкаюсь носом в его шею и выключаюсь. И впервые после смерти мамы мне снятся сны.
22
Запах кофе и свежей выпечки проникает в ноздри, и я тут же просыпаюсь. Сладко потягиваюсь, глаза толком открыть не успеваю, как меня уже целуют наглые жёсткие губы. Блин, ну я даже зубы не почистила! Стоматолог, называется, совсем о гигиене не думает. Из горла вырывается смешок, я обнимаю Богдана и отвечаю на его поцелуй.
— Давно проснулся? — спрашиваю, переводя дыхание.
На Богдане только чёрные боксеры, волосы слегка растрёпаны, а на лице сияет радостная улыбка. До чего же он хорош. Никак не привыкну к тому, что я вышла замуж за настоящего красавчика. К такому стоматологу можно и на приём сходить, и рот ему свой доверить, и вообще всё-всё-всё. Так, что-то меня занесло не в ту степь.
— Полчаса назад.
Богдан ставит передо мной поднос с едой и садится рядом. Берёт чашку с кофе, делает глоток, довольно жмурится. Я следую его примеру. Американо в меру крепкий и горький, как раз то, что надо для полноценного пробуждения. Беру тёплый круассан, кусаю мягкую сдобу и улыбаюсь. Вкуснотища-то какая! Я в раю, несомненно.
— Ты мило посапываешь во сне, — заявляет Богдан.
— Что? Ничего подобного, тебе показалось!
— В этом нет ничего плохого.
Он разламывает круассан пополам и ест сразу самое вкусное — шоколадную начинку. Блин, а почему я так не сделала? Повторяю за Богданом, уминаю выпечку в два счёта и, вооружившись ножом, разрезаю мягкие вафли, присыпанные сахарной пудрой. Они с ягодами и сгущёнкой, вкусно неимоверно!
— А разве стоматологи едят сладкое? — шутливо спрашиваю я, наблюдая за тем, как Богдан дожёвывает второй круассан.
— Конечно. Умеренное употребление сладкого не портит зубы.
— Ах, умеренное. Ну это не ко мне, — вздыхаю я, не слишком, правда, жалея о своих вкусовых пристрастиях. Подумаешь, зубы. Как можно отказаться от этих вафель и круассанов? Я же не сумасшедшая.
— Не хочешь дать моей клинике второй шанс?
— Пока нет, — кривлюсь я. Воспоминания о стерве Елене и модельной внешности Агате ещё слишком сильны.
— Хорошо. Настаивать не буду.
Богдан проводит большим пальцем по моей губе, а затем облизывает его. Хитро улыбается.
— У тебя сахарная пудра в уголке, — он отодвигает поднос с опустевшими тарелками и целует меня. — Сладкая, — произносит охрипшим голосом.
Я воспламеняюсь моментально. Дыхание учащается, а сердце взволнованно трепыхается в груди. Неужели мы опять будем заниматься этим самым? Ночью всё было красиво и волшебно, а при свете дня я стесняюсь. Не зря ведь грудь простыней закрываю, вдруг Богдан начнёт её пристально разглядывать. И куда делась моя смелость?
— Мне нужно в ванную, — пищу я, вырываясь из цепких объятий Богдан.
— Зачем тебе простынь? — смеётся Богдан, когда я пытаюсь замотаться в эту дурацкую длинную ткань.
— Надо, — бурчу.
— Вчера ты в ней не нуждалась.
— Ночью свет был выключен, а сейчас утро.
— На озере лунный свет достаточно хорошо освещал твоё тело. Я всё разглядел. И запомнил, — он нагло так улыбается и бровь вздёргивает иронично. Бесстыдник!
— Ладно, хорошо! — освобождаюсь от простыни и, пока в венах кипит адреналин, заглушая жгучий стыд, иду к ванной. Полностью голая! И Богдан, конечно же, рассматривает меня. Даже руки за голову закидывает, чтобы удобнее было ощупывать взглядом мою фигуру.
