Я вздрагиваю, когда посыльный одновременно со мной тянется к сумке, после чего мы оба хором извиняемся. Его улыбка сочувственная, и он кивает в сторону роскошного входа в отель. Должно быть, я выгляжу, будто коматозник: толком не выспавшаяся предыдущей ночью, я дрыхла, как насосавшийся молока младенец всю дорогу от Сан-Диего. Но даже с приходом сумерек и наличием манящей кровати в моем номере, к сожалению, я знаю, что буду на ногах еще несколько часов.
Номер уже оплачен, и с ключом в руке я поднимаюсь наверх. Роскошный люкс оформлен в нейтральных тонах с яркими цветами в вазе на столе. Огромная двуспальная кровать занимает максимум пространства спальни, а сквозь приоткрытые французские двери, ведущие на балкон, виден горизонт Лос-Анджелеса.
Он очень красивый, а грядущие дни обещают быть захватывающими, но у меня сосет под ложечкой. Как бы отчаянно это ни звучало, но мне не нравится идея несколько дней быть вдали от Леры. У нас все только началось, и еще не время даже для коротких расставаний.
Беру телефон, чтобы ей позвонить, и вижу два пропущенных звонка от моего редактора, три от Бенни и один от Леры.
Первым я прослушиваю сообщение Леры, пока иду в ванную, попутно раздеваясь.
Мне нужен душ, еда в номер и полноценный сон.
«Привет, лапочка. Уже соскучилась. Надеюсь, дорога была легкой. Сегодня собираюсь поужинать с нашими. Тебя там будет не хватать. Позже тоже, — она понижает голос: —Не хочу сегодня спать одна в своей постели. Хочу там тебя и верхом на мне. Тася, я спятила. Позвони, когда приедешь, и мы с тобой поиграем. Я люблю тебя».
Я слушаю запись снова и снова, пока не включаю воду и с улыбкой не вспоминаю каждое её прикосновение, забыв о других сообщениях, мигающих красным на экране телефона.
***
Машина забирает меня у входа в отель на следующий день в девять утра, и по дороге через центр Л-А я глазею в окно. Вчера после душа я перезвонила Лере, и мы разговаривали три часа, пока не охрипли от усталости. Внезапно мне хочется иметь её и наше фото — чтобы смотреть на неё вместо однообразия зданий, тротуаров и габаритных огней машин впереди.
Но когда я достаю телефон, чтобы посмотреть, какие у меня вообще есть фотки, на экране мигает уведомление о еще одном звонке Бенни.
— Блин, — еле выдыхаю я, большим пальцем чувствуя, что телефон был поставлен на беззвучный режим с момента приезда из Сан-Диего. — Блин, блинский блин! — я забыла, что он звонил. И даже не прослушала его сообщения.
«Тася, это Бенни, перезвони».
«Тася, милая, я только что разговаривал с Эриком. Он ждет, когда ему пришлешь рукопись».
Мой редактор? Что?
«Привет, Тася, это Эрик. Набери мне. Как успехи с «Майским Жуком»? Нужно вычитать, что уже есть, и обсудить, понадобится ли тебе дополнительное время».
— Дополнительное время? — вслух повторяю я. Водитель тут же смотрит на меня в зеркало заднего вида. А я трясущимися руками открываю приложение с календарем.
Я не могла перепутать сроки.
Просто не возможно, чтобы я перепутала сроки.
Ищу и быстро моргаю. Я вроде бы знаю о сроках по книге на следующей неделе — все время себе напоминаю, что пора доделать — но в календаре ничего нет. Прокручиваю вперед на одну неделю, две, три… Ничего. Пролистываю назад эту неделю, предыдущую.
Тоже ничего.
Водитель подъезжает к офисам студии, и, рассеянно поблагодарив, я выхожу из машины. Руки становятся влажными от пота. Со страхом где-то в животе открываю календарь на две недели назад. С пометкой на среду там красуются слова:
Сдать «Майского Жука» Эрику.
Это было две недели назад.
У меня готово всего семнадцать панно для следующей книги, а срок сдачи был две недели назад. Теперь я понимаю, почему Эрик писал мне на почту, как обычно, перепроверяя. И теперь понятно, почему Бенни нервничал о книге, как о своей собственной.
Никогда в жизни я не запарывала дедлайны — даже такие незначительные, как домашние задания по математике.
Я выбегаю из здания и хотя понимаю, что опаздываю на встречу с Остином и Лэнгдоном, но больше ждать не могу. Бенни на мой звонок не отвечает, и я оставляю ему бессвязное сообщение, истерически пытаясь объяснить произошедшее: что я внесла уведомление в календарь и почему-то запомнила, что это будет в марте, а не в феврале, и пусть он позвонит Эрику и все объяснит, и пожалуйста, пусть скажет, что мне нужно еще время, и я никогда больше о таком не попрошу, и все это полностью моя вина.
Приходит сообщение от Леры: «Удачи сегодня!» — и моя паника возрастает в разы.
Я понятия не имею, как собираюсь сегодня сосредоточиться хоть на чем-нибудь, зная, что так мощно облажалась.
— Доброе утро, Тасенька! — окликает меня Остин откуда позади, и, оглянувшись, вижу, как он не спеша направляется со стороны многоуровневой парковки по соседству.
Он широко улыбается, и я бросаю телефон в сумку, все еще дрожа.
— Доброе утро.
Когда, приблизившись, он видит мое лицо — а я не сомневаюсь, что выгляжу бледной и тревожной — то хмурится и притворно сварливо смотрит на меня.
— Ты сегодня не выглядишь крутышкой, готовой надрать всем задницы.
— Просто я сейчас поняла, что пропустила…
Остину на самом деле плевать. Он уже проходит мимо, кивком показывая идти за ним.
Оттянув ворот блузки, чтоб хоть немного охладиться и успокоиться, я вслед за ним иду в здание. И черт бы побрал: на моей синей блузке подмышками уже проступили большие следы от пота. И они явно станут еще больше. Моим первым порывом было желание позвонить Лере и обо всем рассказать, после чего расслабиться, когда она спокойно уверит, что все нормально, и предложит вариант, как мне поступить.
— Лэнгдон скоро будет, — говорит мне Остин. — О чем ты говорила? Пропустила что-то?
— Ох, — отвечаю я, стараясь идти в ногу с его быстрыми шагами, пока мы идем к лифту. — Мне нужно было кое-что отослать редактору.
Я чувствую, как голова идет кругом, когда вытаскиваю телефон проверить, нет ли звонка от Бенни.
— Упс, нет-нет, никаких гаджетов! — говорит он и указательным пальцем нажимает на кнопку наверху моего телефона. — У нас сегодня миллион дел, — наклонившись ко мне, он добавляет: — И нет ничего более важного, верно?
***
Остин ведет меня в конференц-зал и вручает распечатанную копию сценария — как мне показалось на первый взгляд — а это значит, что у меня есть полчаса просмотреть его до приезда Лэнгдона.
— Он застрял в пробке, — говорит Остин, хмуро глядя в свой телефон.
— Я еще даже не читала…
— Не волнуйся, — мягко перебивает меня он. Обходит стол и садится рядом. То, как искренне он поморщился, говорит мне, что он знает, насколько все это для меня тяжело. Просто обычно трудно сказать, на моей ли он стороне. — У нас есть целый день на внимательное изучение. Клянусь, Тася, у тебя будет сколько угодно времени на работу с этим сценарием.
К тому моменту, как приезжает Лэнгдон, и мы втроем рассаживаемся вокруг стола, я исписала блокнот малопонятными и хаотичными заметками про первые сцены. Рукопись передо мной — одна из самых захватывающих вещей в моей жизни, но я не могу как следует погрузиться в процесс. Мое внимание перемещается с «Майского Жука» к Лере и обратно — то с облегчением, то с тревогой. Но Лэнгдон с Остином ориентируются в сценарии очень хорошо, так что даже без учета паники из-за дедлайна и одержимости Лерой, которая не выходит у меня из головы, я чувствую себя так, будто пытаюсь догнать машину на дороге, когда стараюсь не потерять нить разговора.
Мне просто нужно сосредоточиться. И у меня не получится посмотреть, звонил ли мне Бенни или Эрик. Так что нужно просто пережить этот день.
Просто продержись день.
Просто продержись…
— Ну так что, Тася, — в мою усердную работу по сохранению спокойствия врывается Остин, кончиком ручки почесывая голову. В тихом зале хорошо слышен этот звук. Я провожу ладонями по голым рукам, задаваясь вопросом, зачем так сильно включили кондиционер. — Мы думали о первой сцене, — продолжает он. — Куинн вполне себе может возвращаться и из библиотеки, а не просыпаться у себя в постели.
