Кулем оседаю на землю. И обхватив руками урчащий живот, захлебываюсь слезами.
— Папа, папочка! Как ты там? Выздоровел или нет?
И одно знаю абсолютно точно, если отцу удалось оправиться после новомодной заразы, он меня везде найдет. Землю рыть будет зубами, но отыщет.
Сева тоже. Этот еще всем морды набьет по дороге. Лишь бы только поднялись с больничных коек мои любимые мужчины и нашли меня.
Сколько мне тут сидеть и их ждать? И для чего меня вообще заперли в этой клетке?
Бреду вдоль узкого извивающегося бассейна, больше похожего на канал или рукотворную реку, лениво всматриваясь в боковые стенки. Если хоть где-то есть вода, то возможны протечки. И если найти мокрые плитки, то проблема с водой будет решена.
Обхожу раз за разом и чуть не падаю от изнеможения. Все сухо. Словно эти стены никогда не знали, что такое влага. Бреду, не чуя ног от усталости, и, присев в тени пальм и каких-то кустов, замечаю в стороне апельсиновое дерево. Со всех ног бегу к нему и, тряхнув тонкий ствол, уже через секунду ищу в высокой траве парочку толстокорых апельсинов. На ум приходят слова отца, невзначай брошенные когда-то давно крестной.
— Кто бы мне сказал, Лилька, что на улице будут валяться апельсины, а я спокойно пройду мимо. Не поверил бы ни за что!
— А помнишь, во дворе абрикос рос? — смеясь, спросила Лили. — Никто никогда не видел спелых плодов…
Теперь моя очередь обносить чужой сад!
Разрываю апельсин и, подумав о крестной, чувствую угрызения совести. Лиля всегда хотела как лучше для меня. А я ей нахамила. Если вернусь домой, сразу попрошу прощения…
Если вернусь…
Долька апельсина, которую я с такой жадностью глотаю, почти не жуя, колом становится во рту.
— Нужно постараться, — говорю я громко. Ради отца и крестной. Ради нас с Севой.
Заставляю себя подняться и продолжить обход. Временами приходится пробиваться через заросли. Останавливаюсь, пытаясь понять, где нахожусь, и тут же отчетливо вспоминаю фотографию Марго. Она и еще одна старушенция стоят около фонтанчика, похожего на античный. В стену вмонтирован кран, а из него бьет вода. Вот только мимо него я не проходила.
Теперь уже я озираюсь по сторонам. Слышу пение птиц и неожиданно прихожу к мысли, что нужно будет устроить ловушку. Может, и поймаю кого-нибудь на обед. Да простит меня Гринпис, но на травке и апельсинчиках я долго не протяну.
Я замечаю пресловутую чашу, когда почти полностью обхожу здание. Древний мрамор привычно греет ладони. Вот только поверхность античной раковины совершенно сухая. Ни капельки воды! Дергаю кран, стервенея от злости и отчаяния.
— Дай мне попить! — кричу, ударяя по толстому металлу. Бесполезно. Усевшись на землю, реву от безысходности. И совершенно случайно поднимаю голову, будто бы на взгляд. Кто-то следит за мной? Не может быть!
Но ветки кустарника колышутся в такт. Взрослый человек там точно не пройдет. А вот ребенок… Хотя откуда тут могут взяться дети? Если верить сказкам Марго, то этот отель построили специально в уединении, вдали от всех населенных пунктов. Дабы никто не мешал богатым и знаменитым. Уже смеркается, и холодный ветер приносит с моря тоску и тревогу. Кутаюсь в куртку и быстро захожу в здание. Пока не стемнело, нужно найти место для ночлега. За этим дело не станет. По широкой мраморной лестнице, до сих пор сохранившей первозданную красоту, я поднимаюсь на второй этаж и заглядываю в первый попавшийся номер. Натыкаюсь взглядом на белоснежные сатиновые простыни и пакет с едой. Трясущимися руками хватаюсь за клапан. Но сил открыть не остается. Рву от нетерпения. И с удивлением нахожу внутри судки с продуктами и бутылку воды. А между ними всунут обычный канцелярский конверт. Затаив дыхание, выуживаю тонкий белый листок и бегло окидываю строки, написанные от руки. Незнакомый почерк, сухие слова, сложенные в странный ультиматум.
«Время идет, Таис. Я даю тебе ровно месяц. Надеюсь, в полной тишине ты вспомнишь, где мои драгоценности. Тебе нужно в точности назвать место, где они хранятся. Как только моя собственность окажется у меня, ты обретешь свободу. Через указанное время еда и питье перестанут поступать. С надеждой на твою память и сообразительность, А».
— Я не знаю, о чем речь! — кричу, оглядывая комнату. — Дай фотографию! Объясни, как они выглядят, твои драгоценности! У меня и своих полно! Зачем мне воровать что-то?
Перевожу дух, пытаясь отыскать камеры наблюдения, и снова кричу как резаная.
— Кто ты? Где я их у тебя украла?!
Вылетаю из комнаты, в надежде забиться в темный угол и там переночевать. Но желание выспаться в нормальной постели перевешивает чувство голода.
— Жри это сам! — кричу исступленно, что таинственный похититель слышит и видит меня. И демонстративно выставив пакет из номера и закрыв дверь на старый ободранный засов, прямо в одежде заваливаюсь спать.
Ночью мне снится Сева. Понурый и злой. Я прыгаю к нему на руки и он, подхватив меня бегом несется в мою спальню в доме на Елисейских полях. Это невозможно, я знаю. Наши семьи как сговорились против нашего брака. Ну и пусть. Сейчас главное, выбраться отсюда. И уехать к Севе…
Просыпаюсь, дрожа всем телом.
Как же я соскучилась по тебе, мой любимый!
А следующим утром я бегом спускаюсь вниз. Прямиком несусь в офисную часть и, найдя перьевую ручку, заполняю ее чернилами. Впервые в жизни! А потом вывожу на мятом листе бумаги.
«Уважаемый мусью! Ваши претензии считаю необоснованными, пока вы не сообщите мне, где и при каких обстоятельствах я похитила вашу собственность. А также представьте ее фотографию. Надеюсь, тогда мне удастся что-нибудь вспомнить».
И прицепив листок к старому мутному зеркалу в фойе, иду гулять. Но время от времени резко оглядываюсь. Не знаю, что лучше, куковать одной в заброшенном отеле или точно знать, что рядом кто-то есть.
Чувствую на себе взгляд, но так и не могу определить, где прячется мой неуловимый наблюдатель.
И найдя единственный целый шезлонг, решаю забить на свои горести и сосредоточиться на главном. Что от меня хотят? И кто? Осторожно присев на деревянную старинную кушетку, дальнюю родственницу сегодняшних лежаков, пытаюсь понять — выдержит меня эта хлипкая конструкция или нет. Вроде все нормально. Запахнув поплотнее куртку, накидываю на голову капюшон. Осторожно ложусь и закрываю глаза.
Идея переодеться в одежки Шарлен была замечательная. Вот только обернулась для меня похищением. А значит, следили и точно знали, как выглядит каждая из дочерей Виктора Пахомова. Мне казалось, что рваные джинсы-скинни и черная широкая толстовка с начесом сделают меня незаметной. Но вот тут я ошиблась, конечно. Машина затормозила рядом со мной, и меня окликнули. Я лишь сделала шаг, намереваясь поздороваться, как в мое бедро кто-то засадил иглу и ввел какую-то гадость. До сих по ужасно пить хочется и есть почти не могу. Облажалась я. Саму себя перехитрила. Вот же дура! Нужно было перетянуть на свою сторону Мишку. Поговорить с ним. Убедить в моих чувствах к Севе. Объяснить, что нельзя разлучать влюбленных. Он бы помог обязательно. И в аэропорт отвез бы. А так… я понадеялась на себя и попалась. Непозволительное легкомыслие.
Подставляю лицо солнышку и лишь на секунду прислушиваюсь. Где-то в зарослях поют птицы. Да и немудрено, тут как в джунглях.
Где я еще налажала, и что хотят мои похитители? Драгоценность, блин! Да их особо не водилось у Алисии. Или говоря «мать», имеют в виду крестную? Так той вообще воровать нет смысла. Все содержимое сокровищницы де Анвилей принадлежит ей. А там наши предки наскирдовали много. Нет смысла Лиле заниматься воровством.
Сама мысль мне кажется смехотворной. Воровство и Лиля! Несовместимые понятия. Крестная всегда выше низменных страстей. Папа ее с детства кличет Золотой королевой. А королевы никогда ничего не крадут!
А родную мать я не знаю. Хотя стараюсь сейчас наверстать упущенное. Разглядываю ее фотографии. Такие живые и естественные. И в который раз удивляюсь, как Алисии удалось подметить чудесные моменты.
