— Если у вас еще остались вопросы, на сегодня у меня сокращённый день и личная жизнь. Режим работы вам расскажет Наташа, — Дима стоит, засунув руку в карман, кажется, он сейчас вытащит оттуда пистолет и застрелит меня, его взгляд становится мягче, появляются эти особенные огоньки, когда он готов начать смеяться или ляпнуть очередную ерунду, чтобы поднять всем настроение.
— Я рад видеть, что ты вернулась к той себе, которой была раньше, — он хмыкает и хватается за ручку двери. — Даже не знаю, хорошо это или плохо, но оказывается такой ты мне всегда нравилась больше. Заводишь не по-детски.
Когда они скрываются в коридоре, я очень хочу дать себе пару минут, чтобы отключиться от разговора, убрать все эти эмоции, всколыхнувшиеся во мне и переходящие в стадию бурления. Но в кабинет заходит женщина с таким затравленным видом, что у меня возникает только одно желание — помочь. Стать для нее тем человеком отдушиной, фильтром который очистит ее.
— Проходите и устраивайтесь удобнее, — приветливо улыбаюсь и сосредотачиваюсь на рабочем моменте.
Когда ты слушаешь историю жизни на кухне с подругой или мамой. Возможно, даже просто мельком захватываешь историю жизни человека, становишься свидетелем, мгновенно желающим научить, осудить, а еще лучше перемыть кости. В быту это называется сплетня, ты слушаешь и судишь человек, не хуже инквизитора, лепишь клише невзирая на то, что человеку нужна помощь. Многие начинают давать советы, с наглым выражением лица повторяя, что понимает, но ты ДОЛЖНА сделать вот так. Слушая историю жизни женщины, сидящей напротив, каждый раз убеждаюсь, я не была единственной подвергшейся домашнему насилию и давлению со стороны мужа, его родственников. Это как быть жертвой захвата, но тебя никто не придет спасать, так как ты будешь постоянно выбеливать мерзавца, плакать в подушку, корить себя и потом снова проживать годы, в надежде на то, что он изменится. Но меняться ты будешь сама, в одиночку, стелиться, когда он зол, молчать, когда он не в духе или пьян, улыбаться, когда тебе совершенно не смешно. Потом люди начнут писать романы про таких ублюдков и ты внушишь себе, вот же он великий и ужасный…
Пока клиентка говорила, я все глубже погружалась в ее душу, обтекая особой оболочкой, которая делала меня сильнее и помогала понять, что я все сделала верно. Да может неправильно по отношению к ребенку, но жизнь все расставит на места и покажет, где именно ты оступилась на хорошем, добром примере.
Глубоко последний раз вздохнув, женщина начинает плакать, ее слезы отчаяния и сомнений, срывают с меня маску, и я встаю со своего места и присаживаюсь рядом с ней.
— Сердце каждой женщины хранит определенную тайну, которая как пуля, пронзившая ее однажды насквозь, не убила, но ранила. И эта боль, ощущение жжения никуда не исчезнет. Но если стоять на месте, вас может убить или разорвать на части. Самое сложное это собирать себя по частям, в одиночестве, — я приобнимаю ее за плечи и позволяю поплакать, пока ей не станет легче.
Сколько бы нам ни было лет, мы все остаемся девчонками, ранимыми и нежными, какой бы броней нас не заставила обрасти жизнь.
Глава 30
Я спешила вернуться домой, машина была по уши в грязи, потому что я застряла. И когда, наконец, выбралась из этого ужасного района, мама сообщила мне, что они с Софией уже уехали домой на такси. Мне было стыдно перед моим ребенком, что я не успела вовремя приехать за ней, я ведь обещала. Но погода взяла все в свои руки, день становился все мрачней и неудачливей. Я уже даже не надеялась, что будет какой-то другой исход к ночи.
Мой мобильник снова пропищал, и я мельком взглянула на оповещение с сайта знакомств, сейчас все это было не к месту. Да и пока я ехала, мне пришла в голову, пусть и не гениальная, но мысль, чтобы теперь этот человек помучался в ожидании, задаваясь вопросом, почему я не отвечаю. Стервозность, которой я всегда была наделена — это явно от мамы. Она у меня человек строгий, но в тоже время мягкий. Вспомнить хотя бы то, что она дружит со своим бывшим мужем. На телефоне высвечивается два пропущенных от мамы, хотя я не слышала, чтобы телефон звонил. В грозу проблемы со связью стали систематическими.
Я вылезаю из машины и на цыпочках стараюсь подключить все свои навыки доморощенной балерины, чтобы не вымазать вещи и не превратиться в «божью коровку» со спины. Домофон запиликал и я без труда забегаю в подъезд и начинаю свои совершенно неприличные перебежки через три ступеньки, опираясь на колени по переменке. Это со стороны смотрится ужасно, да и штаны буквально трещат по шву, но мама никогда не звонит по пустякам. Значит что-то с ребенком!
Пока я бегу до четвертого этажа у меня в голове миллион мыслей. Она отравилась, ударилась, простыла, ее обидели, она сделала больно бабушке… В общем на этой самой мысли я поняла, что уже перегнула палку и начала толкаться ключом в замочную скважину, несколько резких поворотов и я уже дома.
Моя малышка привычно сидит на ворсистом ковре, закидывая ноги чуть ли себе не за голову, пытаясь сгрызть ногти на ногах, так как на руках уже дошла до мяса. По телевизору идут то ли «Смешарики» то ли «Фиксики», когда передо мной появляется мама с бледным лицом.
— Мам, — зову ее, когда она медленно оседает на прихожую и прижимает телефон к груди. — Что случилось?
Она не плачет, просто видно, что человеку стало дурно. Одну руку она кладет в район сердца и продолжает смотреть в пол.
— Маа, ты меня пугаешь. Тебе плохо? Вызвать скорую? Потолок на кухне упал после того, как дядя Витя рубил мясо над нами? Что? Что произошло? — я присаживаюсь перед ней на корточки, сапоги неприятно врезаются в кожу, но сейчас надо разгадать тайны этой женщины.
— Илона, — мама проводит рукой по моему лицу, гладит мои волосы и прислоняется своим лбом к моему. — Он умер, — потрясено произносит она.
Я сажусь на пятую точку, потеряв равновесие от такой новости. У меня даже не хватило ума понять кто и почему…она в таком шоке. И что делать, если это отчим.
— Что? — я прикрываю рот ладонью.
— Твой отец. Он умер позавчера утром. Позвонил Сергей и попросил сказать тебе, что если ты хочешь, можешь поехать вместе с ним на похороны, — она тяжело вздыхает, и передает мне телефон. — С Софьей я останусь.
Наша маленькая прихожая каким-то образом становится еще уже. К голове приливает кровь и у меня темнеет в глазах. Он приходил ко мне с извинениями ровно месяц назад, вид у него был совершенно нормальный. Все что он хотел — это извиниться и впервые увидеть внучку. Я помню, встретила его отчужденно, вспомнив его пьяную выходку и поведение. Но потом когда он попросил фотографию меня и Софии, чтобы взять на память, я отказала. Довольно резко, буквально отрубила. Моя дочь вступилась за дядю, сказала, что не надо обижать его, он будет плакать, и вытащила из своего потайного сундучка шоколадную конфету. Мой отец присел на одно колено и поцеловал ее руку, и его внучка решила, что объятия — самое лучшее решение. А я растаяла и поделилась с ним частичкой своей жизни, той самой в которой он не принимал участие. Он так смотрел мне в глаза сжимая фотографию, его брошенной дочери и внучки…Слезы сами катятся по моим щекам, как-то совсем тяжело понимать, что его нет. Пусть он и не был в моей жизни.
— Мамочка, у тебя слезки, — я обнимаю мою малышку и вижу маму, вытирающую глаза.
— У меня все хорошо. Ты останешься с бабушкой, я скоро приеду. Хорошо?
Моя мама набирает на телефоне номер Сергея и спутано что-то говорит. Я помню, что он живет не так далеко от меня, и, по сути, у меня остается не так много времени на переодевание. Мама суетится рядом, и первое, что бросается мне в глаза — это черный платок.
— Мам, я не одену это, — она замирает с платочком в руке. — Я еду попрощаться с ним, а не скорбеть. Для меня он в первую очередь человек, мне очень жаль, что с ним все так произошло. Но рыдать я не буду.
