— Ты не должна таскать тяжести и стоять по двенадцать часов на ногах. У тебя есть возможность не работать. — Эта глупость действительно вылетела из его рта? Мне хочется рассмеяться ему в лицо. И меня даже не поражает тот факт, что он знает график моей работы и чем занимаюсь. А еще не удивлюсь что, если запросить, то он предоставит отчет о моих посещениях туалета по минутам. Серьезно! Он достанет этот гребаный отчет, из кармана своих брюк, прямо сейчас!
— Я не таскаю тяжести! Иногда приходит товар, это так, и я принимаю его и раскладываю по полкам и мне помогают. Я же не настолько тупа, чтобы не думать о ребенке! Я осторожна. Правда! И не стою всю смену на ногах! Я работаю с напарницей, по очереди сидим на кассе и отдыхаем. Посетителей магазина не так много, мы большую часть дня — дурака валяем!
Он пристально изучает меня, будто взвешивает каждое, произнесенное мною, слово. И пока он не принял окончательного решения я дожимаю его, подкидывая аргументы, но уже спокойнее:
— Ты не можешь заставить меня бросить работу и указывать, что мне делать. Это не касается ребенка. Он в безопасности. Это моя жизнь и ты не имеешь право вмешиваться в нее.
— Я беспокоюсь о тебе и ребенке, и могу облегчить условия вашей жизни, максимально исключив все риски. — Раздраженно вставляет и говорит это таким тоном, будто я настолько глупая и не понимаю его. Я же понимаю, а вот он не хочет встать на мое место. И даже не пытается.
— Боже! Миллионы беременных женщин, по всей стране, работают на должностях потяжелее моей! И ничего, все в порядке! Обещаю, если мне будет сложно, то я не задумываясь оставлю эту работу.
Его лицо непроницаемая маска, что он задумал, мне даже страшно представить. Чувствую себя обессилившей, не способной достучаться до него.
— Марк, сейчас я полностью зависима от тебя. Ребенок, мой брат, Данька, жилье. Я благодарна тебе за это. Но работа, это единственное, что позволяет мне чувствовать себя не настолько беспомощной. Я не могу так — сидеть и ничего не делать. Я так привыкла: работать и обеспечивать себя. Мне так спокойно. И к тому же, в любой момент ты можешь исчезнуть. А мы останемся одни.
— Это исключено, — твердо заявляет он.
— Не надо зарекаться. В жизни всякое бывает. Если бы мне сказали год назад, что я встречу тебя и забеременею, я бы покрутила у виска. Но по факту — вот мы здесь. И ты в очередной раз диктуешь мне что и как делать.
— Я мог бы поискать работу тебе, полегче, у себя в компании. На дому, к примеру. С документами что-то. Мне нужно время подумать. — Делает он еще одну слабую попытку переубедить меня. Радует, что, хотя бы предлагает варианты, а не просто ставит перед фактом.
— Нет, — быстро качаю головой, — моя работа меня полностью устраивает, она не сложная. Правда.
— Хорошо, — выдыхает, сдаваясь, и меня топит волна облегчения и спокойствия, — но ты дала слово оставить ее, в случае как-либо сложностей. К тому же, ты дала ясно понять, что думаешь о здоровье ребенка, принимая решение работать дальше. Я тебе верю.
— Да, ты все верно понял.
Он подвозит меня, на десять минут, раньше начала рабочего дня.
— Ты добираешься на работу, и передвигаешься по городу, на автобусе? — вдруг спрашивает, когда собираюсь открыть дверь и выйти из машины.
— Да, а что? — замираю, повернувшись к нему.
— Просто, сейчас сезон гриппа и простуд. В автобусе можно подцепить какую-нибудь заразу. Как ты смотришь на то, чтобы передвигаться на такси? Это быстрее, удобнее, и скоро морозы. Я мог бы привязать свою карту к приложению такси.
— Нет! — Прерываю его. — Когда мне нужно я использую такси, и от автобуса я не откажусь.
— Я понял. — Сжимает губы, расстроено, но во взгляде ясно читается просьба подумать над его предложением.
— Я пойду.
— Завтра в шесть вечера я улетаю обратно в Москву. Если у тебя возникнут вопросы, требующие моего личного присутствия — я буду ждать и готов обсудить их. Если же нет, но они появятся позже, в любое время суток я буду на связи — обращайся. И, прошу, держи меня в курсе состояния ребенка.
— Хорошо. И ты, если что-нибудь будет известно о Стасе — сообщи мне. Еще раз спасибо. Счастливого пути. — Бросаю и покидаю машину, не оглядываясь.
Никакого личного присутствия больше, ты перевыполнил план, по расшатыванию моих нервов на годы вперед. Больше никаких просьб о помощи с моей стороны. Я справлюсь сама.
Рабочий день проходит спокойно. Почти весь день я сижу за кассой, а напарница вертится между стеллажей с книгами. Разговор у нас тоже не вяжется, складывается ощущение, что у нее тоже полно своих проблем, и она избегает моей компании.
Телефон весь день молчит. Прошло больше суток с того момента, как покинула больницу, но мне до сих пор не доложили о состоянии Даньки. Поэтому в конце смены сажусь в такси и спешу в больницу, молясь успеть в часы приема. Когда называю фамилию друга, в регистратуре уточняют мою, и назвав номер палаты и этаж, без вопросов пропускают к нему. Оставив вещи в гардеробе, накинув выданный белый халат и бахилы, спешу к Даньке. Брожу по коридору, в поисках нужной палаты, но, когда замечаю знакомые лица, прячусь за углом. В метрах пяти от меня, стоят обнявшись мама Даньки и его сестра. Татьяна Федоровна горько плачет, а Ольга обнимает что-то тихо говорит, успокаивая. От этой картины у меня разбивается сердце и щиплет в глазах. Я корю себя, что до сих пор не связалась с его мамой и ничего не объяснила. А если это успел сделать молодой человек Даньки, то они ненавидят теперь меня. Я не могу попасться им на глаза. Поэтому решаю подождать пока они уйдут. Когда Татьяна Федоровна успокаивается они скрываются в палате. Усаживаюсь на скамью за огромным фикусом, так чтобы, выходя они меня не заметили, но я могла видеть дверь палаты. Спустя почти час, который тянулся мучительно долго, Ольга покидает палату, а его мать остается там. Спустя еще полчаса, Татьяна Федоровна так и не выходит. И я делаю вывод о том, что она останется с ним возможно на ночь. Мне пора уходить. Вернусь сюда завтра, и обязательно позвоню и объяснюсь его матери в случившемся.
Разбитая, к десяти ночи, возвращаюсь в свой временный дом. По пути захожу в магазин и беру хлеб, молоко, пельмени. На кухне меня ожидает сюрприз — полные пакеты продуктов. Вытаскиваю из них все, что может испортиться или растаять за ночь, остальное оставляю на завтра. Аппетита совсем нет, но я, через силу, доедаю выпечку, которая осталась с завтрака. Закончив с ужином, замечаю на столе возле раковины конверт. В нем пластиковая карта и записка: «Оставляю карту для покупок всего необходимого для ребенка. Хочу принимать в этом участие. Марк». Фыркнув, убираю карту обратно в конверт и закидываю на холодильник. Она не пригодится. Принимаю душ и ложусь в постель. Терзаемая чувством вины за Даньку, и усталая от рабочей смены, проваливаюсь в сон.
Глава 19
Марк
Прошло три недели, с тех пор как вернулся в Москву, оставив Валерию. Моя жизнь погрязла в серости рабочих дней, тренировках, урывками сна и снова работой. Дни пролетали быстро, когда же отвлекался от рабочих вопросов все мои мысли, были о Валерии и нашем ребенке. Мне докладывали, что с ней все в порядке: работает, посещает своего друга, который идет на поправку и все еще находится в больнице. Но одно дело получать сухой доклад и совсем другое, общаться с ней лично. Последнего я был лишен и не стремился навязать себя ей, как бы сильно не хотел. За все это время она написала всего три смс. В первой поблагодарила за покупки, что оставил в ее квартире, но про карту не упомянула ни слова. Надеюсь, она ею воспользуется. В двух других поинтересовалась новостями о брате, которых так и нет, но Семен работает над этим.
— Марк Антонович, — в проеме кабинета, появляется Катерина, мой секретарь, — наверное, вы уже собираетесь домой, но подпишите, пожалуйста, еще один договор. Без вашей подписи не хотят переводить деньги.
