─ Это ваш клубный дом? ─ спрашиваю я.
Ребел оглядывается через плечо, на его лице застыло выражение ужаса.
─ Что в этом здании говорит о том, что это клубный дом «Вдоводелов»?
─ Очаровательный декор, очевидно, ─ ворчу я.
─ Наш клуб находится в центре города. Там же находится принадлежащий нам тату салон. Нужно, чтобы все выглядело законно для налоговых инспекторов, верно?
─ Так что же тогда, по их мнению, представляет собой это место?
─ Основные ставки делаются на религиозный культ или сообщество свободного секса.
─ Оу.
На это раз у меня нет слов. Ребел одаривает меня ухмылкой, которая злее, чем обычно. Он открывает дверь в бар и отступает, пропуская меня.
─ Удачи, ─ шепчет он.
И тут дверь захлопывается за мной.
Ублюдок. Я старалась, чтобы Лекси не знала о моем приезде, а он громко заявил обо мне. Видимо, это все на моей совести. Я с трудом фокусируюсь во внезапном полумраке комнаты. Здесь пахнет алкоголем и жареной едой. Такие запахи ассоциируются с баром. Вот только в воздухе чувствуется какой-то химический привкус. Что-то незнакомое и в то же время узнаваемое. Он доносится до меня в тот самый момент, когда мои глаза привыкают к темноте. Краска. Пахнет влажной краской.
─ Слоан?
Я оборачиваюсь, испугавшись голоса за спиной. А вот и она, моя сестра, одетая в огромную мужскую рубашку, где она ее откопала, остается только догадываться. Похоже, в этих краях трудно найти парня, который носит что-то помимо черной футболки и кожаного жилета. Алексис медленно качает головой, словно не веря своим глазам.
─ Он сказал тебе, что я снова умираю? ─ шепчет она.
─ Нет. Ничего подобного. Я… я думала…
Алексис подходит ко мне и смотрит так, будто думает, что я исчезну, если она моргнет.
─ Ты пришла ко мне, ─ говорит она.
─ Да.
─ О. ─ Она кладет что-то на пол ─ палитру с красками. Предмет выглядит странно в ее руке. Я привыкла видеть ее с учебником в одной руке и телефоном в другой, но палитра с красками? Да, мне трудно понять смысл этого образа. Рубашка на ней покрыта краской ─ мелкие брызги и длинные кружева цвета, окрашивающие белую ткань от воротника до манжет. ─ Хм, ─ говорит она, и мы смотрим друг на друга. ─ С мамой и папой все в порядке?
─ Может, тебе стоит навестить их? Уверена, мама будет рада тебя видеть. Прошло чертовски много времени с тех пор, как она видела тебя в последний раз, знаешь ли?
С тех пор как я видела папу с агентом Лоуэлл, я дважды разговаривала с ним по телефону ─ первый раз, чтобы сообщить ему, что я вернулась на работу, а второй, когда он позвонил мне, чтобы сообщить, что рассказал обо всем маме. Рассказал ей правду. Поскольку я знала, что Алексис жива, а дела с УБН зашли в тупик, он решил, что мама должна, наконец, услышать правду ─ что ее дочь не попала в страшную автокатастрофу и не потеряла память. Вместо этого она оказалась вовлечена в опасное судебное дело, которое увело ее так далеко от семьи и прежней жизни, как только возможно.
─ Я не знаю… что им сказать.
Она расхаживает вокруг меня, на ее лице появляется выражение тревоги. Она стала другой. В последнюю нашу встречу я не смогла рассмотреть ее как следует. Я была слишком потрясена новостью о том, что она вышла замуж. Теперь, когда вижу ее в этой обстановке, тонкие различия и изменения в ней очевидны. Несмотря на то, что она ошеломлена моим внезапным появлением и явно взволнована, она ведет себя так уверенно, как никогда раньше.
До того, как она исчезла, я считала ее ребенком. Правда в том, что она уже тогда была взрослой, но сейчас она кажется старше. Больше женщина, чем девушка.
─ Понимаю. Но… ты все равно должна поехать. Неважно, что ты им скажешь. Они будут рады видеть тебя живой.
Алексис проходит через бар, краем глаза наблюдая за мной. Она подходит к полотну, установленному перед окном, все столы и стулья бара отодвинуты, освобождая место.
─ Ты не собираешься устроить мне взбучку? ─ спрашивает она.
Она берет кисточку и медленно проводит ею по материалу, лежащему перед ней, хотя, думаю, что она не очень-то обращает внимание на то, что делает.
─ Нет.
Сама удивляюсь, что говорю это. Всю дорогу сюда я обдумывала все, что хотела ей сказать. Я хотела, чтобы она знала, какую боль причинил мне. Как сильно я переживала. Как болела и кружилась у меня голова, когда я лежала по ночам в постели и представляла, что с ней делают. И, наконец, я думала о том, как расскажу ей обо всем, чем пожертвовала, чтобы вернуть ее.
Но теперь, когда мы здесь, и Алексис стоит передо мной, я не хочу заставлять ее чувствовать себя плохо. Я хочу понять ее и двигаться дальше. Очень сильно. Хочу избавиться от ядовитого гнева, разъедающего меня изнутри, и хочу перестать чувствовать себя преданной.
Алексис засовывает кончик кисточки в рот и поворачивается ко мне лицом, делая глубокий вдох.
─ Я понимаю, что ты чувствуешь. И мне очень жаль, что я все скрывала от тебя. Ты заслуживала большего. Знаешь… ─ Она вздыхает, видимо, с трудом подбирая слова. ─ Я всегда любила тебя, Слоан. И сейчас люблю. Я не хотела того, что случилось со мной, и, оказавшись в ситуации, из которой не могла выбраться, я не хотела, чтобы и ты была втянута в нее или пострадала каким-либо образом. Я сделала все, как мне казалось, чтобы обезопасить тебя. И знаю, что это не сработало. Знаю, что ты все равно оказалась в опасности, и я знаю, что ты чуть не потеряла все из-за меня. Не передать словами, как я сожалею об этом.
─ Ты должна была довериться мне, ─ шепчу я.
─ Я доверяла тебе. Доверяла. Я не доверяла другим людям. Вот к чему все это, в конце концов, привело. Все было очень, очень сложно. Я не могла объяснить этого ни тебе, ни маме с папой.
─ Ну, а сейчас? Почему бы не объяснить мне все сейчас? Я проделала долгий путь, сестренка. Мне нечем заняться, и я с удовольствием послушаю твою историю.
Я стараюсь, чтобы в моем голосе не прозвучал укор, но это дается с трудом. Алексис медленно кивает. Она кладет кисть на край мольберта и подходит ко мне.
─ Хорошо, ─ говорит она. ─ Тогда я начну с самого начала.
Алексис рассказывает мне историю о девушке, которая, направляясь к родителям, была похищенной и дважды продана. Она рассказывает историю девушки, которая влюбляется в парня, хотя знает, что не должна этого делать. Она рассказывает историю безумных агентов УБН и членов мексиканского картеля, стремящихся найти и уничтожить ее. И я начинаю понимать.
Мне не нравятся эти истории, но все начинает обретать смысл.
К тому времени, когда Алексис заканчивает свой рассказ, я больше не испытываю ненависти к своей сестре. Я не сержусь на нее. Но все еще злюсь. После того как я долго держала в себе эту эмоцию, позволяя ей поглощать меня изнутри, ее невозможно просто отпустить. Я все ещё злюсь, хотя больше не сфокусирована на этом. Я просто злюсь. На ситуацию, в которой оказалась Алексис. На ситуацию, в которой оказалась я. На все это.
Алексис говорит, что любит меня, и мне легче ответить ей взаимностью, чем я думала. Мы обнимаемся, когда Ребел приходит за своей женой.
─ Боже, я думал, вы уже поубивали друг друга, ─ говорит он, прислоняясь к дверному проему. Он высокомерен и самоуверен, и делает множество вещей, из-за которых мне хочется его ударить, но теперь я понимаю его немного лучше. И я рада, что он с моей сестрой. ─ Парни скоро будут здесь, Соф, ─ говорит он моей сестре. ─ Лучше упакуй свой холст, пока его не испортили или кто-нибудь не пробил его ботинком.
Я наблюдаю за тем, как он помогает ей упаковать кисти и баночки, а затем они выносят из бара ее художественные принадлежности. Мне вручают небольшую деревянную коробку, наполненную крошечными баночками с краской, салфетками и баночками с различными жидкостями. Когда мы выходим из бара, я бросаю взгляд на холст Алексис, который Ребел бережно несет за раму, и от картины, изображенной на нем, у меня перехватывает дыхание. Это я. Молодая, улыбающаяся, счастливая версия меня, до начала всего этого безумия.
