Думая, Карлсен непроизвольно сконцентрировался на своем страхе, пытаясь его сдерживать. При воспоминании об аэротакси повеяло вдруг таким облегчением, что невольно мелькнуло: «Притормаживаем, что ли?» Да нет, иначе бы ремень стал подавливать. И тут дошло: победа, и вот почему. Сама концентрация, призванная сдерживать страх, вызвала постепенно углубленность, направленную на процессы тела. Совершенно внезапно клаустрофобия лопнула пузырем — блаженство, и только.
Случившаяся у столика стюардесса сочла, что улыбка предназначается ей, и тепло улыбнулась в ответ.
— Чай, кофе?
— Чай, пожалуйста.
— Сейчас… — она поставила на его столик чашку, пакетик с молоком и сахаром. — Бисквит возьмите.
— Спасибо, не надо.
— Приятной поездки.
Дежурная фраза прозвучала в таком состоянии благовестом. Помешивая чай, Карлсен попытался осмыслить происшедшее. Почему исчез страх? Хотя не совсем чтобы исчез. Он просто отодвинул его сосредоточенным усилием. А усилие в свою очередь возникло при мысли об аэротакси, когда на миг проблеском выявился полет над Нью-Йорком. Это было воображение, впрочем, даже и не оно, а способность произвольно создавать некую иную реальность, мобилизующую силы концентрации.
Стоило это уяснить, как проявилось и кое-что еще. Человек всегда был рабом текущего момента, впадая в отчаяние и капитулируя под гнетом обстоятельств. Проблемы и трудности усиливают вероятность поражения, но не являются неизбежной его причиной. Причина лишь во всегдашней людской уязвимости, когда человек вязнет в настоящем, непроницаемом для взора. Когда жизнь течет гладко и без напряжения, он и то погрязает в скуке. Неисправима людская склонность стравливать внутреннее давление, все равно, что воздух из шины.
Он огляделся по сторонам на остальных пассажиров, и с ужасающей очевидностью понял вдруг, что все они лишь полуживы. Кое-кто позевывал, мулаточка с младенцем спала. Все это представилось неожиданно абсурдным. Жизнь обидно коротка, мир бесконечно чарующе интересен — как можно впустую тратить время на сон? Ответ обескураживал своей очевидностью. Люди бодрствуют во многом благодаря воздействию текущего момента — стоит ему пройти, как ум тускнеет. Грондэл прав: люди недозаряжены энергией, как водяное колесо, вяло шлепающее по узкому, мутному ручейку. Да, тело само по себе — батарея, заряженная энергией. Для ее выхода надо единственно сконцентрироваться — движение сродни выдавливанию пасты из тюбика, который надо предварительно сжать. Вот почему вампиры превосходят людей: они научились контролировать свою жизненную энергию, а не давать ей застаиваться внутри. Безусловно, люди развили у себя определенные начатки энергетического тока. Они усвоили, что секс — один из самых действенных стимулянтов. Причем, в отличие от животных, сексуальный инстинкт у них перестал зависеть от физиологического цикла. Сексуальная энергия может вызываться одним лишь воображением, на что не способно ни одно животное. Научились они и стимулировать воображение через слова, музыку и образность. И, тем не менее, несмотря на рвение, на безотчетную приверженность к эволюции, они остаются рабами текущего момента.
Так что ответ был до смешного очевиден. Рано или поздно, вампирами уготовано стать всем людям. Научить этому достаточно легко, как видно на примере Линды Мирелли. Стоит лишь прочувствовать удовольствие обмена энергетикой со своим ближним, как сразу же откроется превосходство перед примитивным физическим совокуплением. А уж когда вампиром сделается каждый, тогда человечество готово будет взойти на следующую ступень эволюционной лестницы. Это было бы свершением сокровеннейшей мечты человека, рождением Золотого века.
Озадачивало теперь, почему сами вампиры не спешат воспользоваться этим преимуществом. Прибавление в рядах будто бы одобряется, но вместе с тем явно отсутствует конкретная стратегия приобщения человечества к вампиризму. Почему так? Первым делом надо будет расспросить Грондэла по возвращении в Нью-Йорк.
Поезд снижал скорость перед Колумбусом, штат Огайо. Это заняло минуты две, без всякого дискомфорта для пассажиров. Окна на секунду потемнели, вслед за чем снова обрели прозрачность, обнажив смазанный чудовищной скоростью пейзаж (горизонт, и тот кружился колесом). Постепенно ход снизился до какой-нибудь сотни миль в час. В эту секунду в вакуумную трубу, по которой мчал поезд, ворвался воздух, высосанный на выезде из Нью-Джерси трансверсальным магнетизмом.
Окна на минуту подернулись влагой, искрящейся бисеринками капель. Через несколько минут трансконтинентальный экспресс, скользнув на платформу вокзала в Колумбусе, аккуратно опустился на рельсы. Вместе с тем как открылись двери, и в вагон повеяло теплым июльским ветерком, клаустрофобия исчезла без следа.
Карлсен почувствовал себя ныряльщиком, только что вынырнувшим на поверхность. Как ни странно, ощущение было не таким уж и отрадным. Внезапный контакт с внешним миром затруднял концентрацию. Да, действительно, от свободы перехватывало дыхание. Улавливалась безбрежность богатства и разнообразия — и с севера, где Мичиган и Великие Озера, и с юга, где Мексиканский залив. Вместе с тем отчетливо виделось, что именно эта свобода превращает человека в такого лентяя. Люди чересчур свободны, незаметно лишаясь через это чувства срочности и соответствующего жизненного тонуса. Ровно через две минуты двери сомкнулись, и экспресс завис над рельсами. На этот раз Карлсен с каким-то даже одобрением почувствовал вязнущий гнет клаустрофобии и с вожделением взялся перебарывать ее исключительно силой воли. С ростом скорости нарастал и гнет. Для успешного противостояния Карлсен углубил концентрацию. Окружающие предметы обрели обостренную четкость, убедив, что нормальное сознание немногим отличается от сна. Минут двадцать спустя, на выходе в Канзас Сити перед тем, как ступить на платформу, его одарила улыбкой стюардесса.
— Возвращайтесь скорей.
Их ладони чуть соприкоснулись (инициатива явно с ее стороны), при этом часть его энергии сверкнула колкой искрой. Женщина вздрогнула как от удара. Карлсен, виновато улыбнувшись, протянул ладонь, та нерешительно ее взяла. Стоило ему взять от нее немного энергетики, как ее лицо смягчилось кроткой, мечтательной улыбкой. За несколько секунд контакта он охватил жизнь девушки так полно, будто был на ней женат.
А, отходя уже, ругнул себя за неумение устоять перед соблазном. Тем не менее, эпизод еще раз заставил задуматься над проблемой вампиризма. Как ни абсурдно, но люди в большинстве, похоже, предпочитают давать, а брать как-то стесняются.
