— Меня зовут Николай, — он вытягивает ноги и скрещивает их. — Николай Иванов.
— Уна, — шепотом отвечаю я.
—В тебе есть стойкость. Ты настоящий боец, — говорит он, вертя в руке ярко-красный леденец на палочке и внимательно разглядывая его.
— Пожалуйста, отпустите меня, — шепчу я сквозь слезы. Мне ничего не нужно – только увидеть Анну.
Склонив голову, он потирает подбородок.
— Уна, в этом мире выживают сильные. А слабые… они умирают забытыми, никому не нужными.
Я заправляю за ухо волосы, а он внимательно следит за моими движениями.
— Маленькая голубка, я могу предложить тебе величайший дар. Я могу сделать тебя сильной.
— Как?
— Я могу сделать тебя воином, — улыбнувшись одними уголками губ, он встает и протягивает мне руку. — Если выживешь… а я искренне надеюсь, что ты выживешь, голубка.
***
Я надеваю джинсы, и Николай ведет меня вверх по лестнице в помещение, которое выглядело бы как обычный дом, если бы не тюрьма в подвале. Здесь много женщин, и на большинстве из них нет ничего, кроме нижнего белья. Все они улыбаются Николаю, некоторые даже машут ему рукой или посылают воздушные поцелуи. Когда он проходит мимо вооруженных охранников у дверей, те склоняют перед ним головы. Я цепляюсь за его руку, к нему у меня мало доверия, но к этим людям еще меньше. В конце концов, разве Эрик не один из них? Но Николай спас меня от него.
Когда мы выходим на улицу, один из мужчин окликает его. Обернувшись, Николай говорит:
— Эту я забираю, — его ладонь опускается мне на макушку. Мне хочется увернуться от его прикосновения, но я не делаю этого.
При виде меня мужчина удивленно улыбается:
— Эту? Босс … — и начинает смеяться.
— Борис, я похож на того, кого интересует твое мнение? — Николай вынимает изо рта леденец, но при этом не произносит ни слова. Только смотрит.
— Нет, босс, — бормочет тот.
— Вот и славно, — положив ладонь мне на спину, он уводит меня в противоположную сторону. — Пойдем, голубка.
Мы подходим к черной спортивной машине, Николай открывает передо мной дверь, и я забираюсь в салон. Он пристегивает меня ремнем безопасности и закрывает дверцу. Я понятия не имею, куда он меня везет, но это в любом случае лучше, чем оставаться здесь, с Эриком. В данный момент выбор у меня небогатый.
Глава 4
Жизнь — так, как она есть, — не борьба между Плохим и Хорошим, но между Плохим и Ужасным. И человеческий выбор на сегодняшний день лежит не между Добром и Злом, а скорее между Злом и Ужасом. /Иосиф Бродский/
Мы едем всю ночь, и, в конце концов, я засыпаю, а когда просыпаюсь, вижу ставшее серым небо. Тихо работает радио, и Николай подпевает звучащей песне, отбивая такт пальцами по рулю. Я отворачиваюсь к окну, вздрагиваю при виде снега, покрывающего землю, и непроизвольно кутаюсь в пиджак Николая.
Мы едем по длинной пустынной дороге, и деревья, растущие по ее краям, постепенно превращаются в лес. Их ветви сильно сгибаются под тяжестью снега, искрящегося в лунном свете. Восхитительное и пугающее зрелище, одновременно дарящее чувство умиротворения. Наконец, мы подъезжаем к воротам в высоком заборе из панцирной сетки, перевитой колючей проволокой. Мне не видно, что за воротами, в свете фар можно рассмотреть только валящий стеной снег.
К окну машины подходит охранник с автоматом. Закутанный в ватник и выпускающий при дыхании клубы пара, он выглядит совершенно замерзшим. Николай опускает стекло, впуская в салон автомобиля ледяной воздух, и я начинаю дрожать всем телом. Едва увидев, кто за рулем, охранник, словно испуганная мышь, мчится открывать ворота.
— Кто ты такой? — мой вопрос звучит так тихо, что я не уверена, слышал ли он.
Николай поворачивается ко мне лицом и с едва заметной улыбкой отвечает:
— Я Николай Иванов.
— Чем ты занимаешься? — конкретизирую я вопрос.
Он вздыхает.
— Много чем, голубка. Очень скоро ты обо всем узнаешь. Ты будешь на меня работать.
Машина снова трогается с места. Я нервно сглатываю и шепчу:
— Что я буду делать?
— Еще не знаю точно, но ты будешь усердно тренироваться. Ты будешь сражаться так, словно от этого зависит твоя жизнь, и тогда, возможно, из тебя получится то, о чем можно только мечтать, — он улыбается.
Машина останавливается, и я, наконец, отрываю взгляд от его серых глаз. Дверь с моей стороны открывается, и я вижу стоящего в ожидании меня человека в серо-голубой военной форме. Я бросаю обеспокоенный взгляд на Николая.
— Моя маленькая голубка, я очень скоро вернусь. Помни о том, что я сказал. Сражайся.
Солдат хватает меня за руку и вытаскивает из машины. Ледяной ветер обжигает лицо, и мне хочется плакать. Дверь машины за моей спиной захлопывается, двигатель рычит, и, разбрасывая снег из-под колес, автомобиль уносится прочь. Я остаюсь одна за много-много километров от своей сестры и снова пребываю в паническом страхе от неизвестности, в которой предстоит оказаться.
— Пошевеливайся! — солдат тычет дулом автомата мне в спину, и я непроизвольно делаю шаг вперед, чтобы оказаться от него подальше.
Здание передо мной похоже на какую-то военную базу, нечто вроде ангара, занесенного снегом и не выбивающегося из общего пейзажа. Место идеально замаскировано и, по-видимому, хорошо охраняется. Куда, черт возьми, я попала?
***
Не знаю, как долго я здесь нахожусь. Очередная комната из цемента. Очередная тюрьма. Здесь нет окон, и я понятия не имею, ночь сейчас или день. Трижды в день конвоир приносит еду – единственный способ для меня ориентироваться во времени и единственный элемент стабильности в моем распорядке дня, но я начинаю понимать, что и это ненадолго. Иногда мне кажется, что между приемами пищи проходит не больше пяти минут. По моим подсчетам я здесь около десяти дней. Так мне кажется. Свет в камере никогда не выключают, и из-за этого я с трудом могу заснуть, а когда это удается сделать, меня сразу будят. Безо всякой причины на меня кричат и угрожают убить. Иногда эти люди просто бросают мне еду через дверь и уходят, а иногда заходят и без каких-либо причин избивают меня.
Я измучена и совершенно не понимаю, что происходит. Мне просто хочется, чтобы все это закончилось. Я живу в постоянном ожидании, пытаясь угадать, что будет дальше, но какими бы ни были мои догадки, они ни разу не оказались верными. Почему Николай так поступил со мной? Я доверилась ему, а он предал. Вот в чем моя ошибка – доверие. Зачем он привез меня сюда? С другой стороны… а почему бы ему этого не сделать? Если и есть что-то, чему я научилась за свою короткую жизнь, так это уверенность в том, что все люди по сути своей злые. Они хотят причинять боль другим. Они хотят видеть перед собой слабых и беспомощных. Им нужна легкая добыча.
Хотелось бы думать, что я сильная. В детском доме я такой и была. Ради Анны. Но сейчас совсем другое дело. Заведующая в детском доме не могла меня убить. А эти люди могут. И они сделают это. Я вижу это по их глазам. Ловлю себя на мысли, что превращаюсь в параноика, потому что постоянно жду момента, когда откроется дверь, к моей голове приставят пистолет и нажмут на курок.
При звуке открывшейся двери я вздрагиваю. Входит тот же парень, что и всегда, держа в руках поднос с едой.
— Пожалуйста, — умоляю я его. — Я больше не могу.
Я решилась и готова умолять. Пусть меня убьют – это лучше, чем терпеть пытки. Умирать страшно, но еще страшнее этот замкнутый круг ожидания и неизвестности. А что если меня никогда не отпустят? Что если я навечно обречена находиться здесь и терпеть все это? Что если случится худшее, и меня будут насиловать, что, собственно, и собирался делать Эрик. Неужели Николай вытащил меня из того ада только для того, чтобы отправить в еще более жестокий? Эрик хотя бы разговаривал. А эти люди молчат. Невозможно осознать ценность человеческого общения, пока не лишишься его и не окажешься надолго наедине лишь со своими мыслями.
