— А во время охоты ты не трахаешься? — спросил я.
— И ведь он чертовски прав, — сказал Шэнк. — Ты же был в той хижине на севере штата, когда вы практически порвали задницу той девчонки. Той самой, которая из-за какой-то религиозной херни могла заниматься только анальным сексом.
— Это было после охоты, — возразил Диего. — Я отлично помню, потому что сам вымазался в кроличьей крови, а ее заставил набросить на себя шкуру.
— Теперь он тащится от меха, — пояснил мне Шэнк.
У нас все записано, но не на бумаге — просто мы держим в уме список всех фетишей Диего. И, видимо, Шэнк решил добавить еще один его фетиш в список.
— Боже, я скучаю по той цыпочке, — сказал Диего. — У нее была такая узкая попка, как замочная скважина.
Я знал, что они смеются над тем же, что и я, и это был нормальный разговор для нас. У нас всех было не в порядке с головой. В противном случае мы бы просто не оказались в этом бизнесе. У всех нас были разные причины быть в тюрьме, делать то, что мы делали. Некоторые люди употребляли огромную кучу наркотиков, некоторые просто жили со своими тараканами в голове.
А мы убивали.
И нам за это платили огромные деньги.
— Мне пора вернуться к работе, — улыбаясь и глядя на веревку, сказал Диего, затем вышел и закрыл за собой дверь.
Я сел за стол и открыл записи с отдельных камер. Диего был не просто мастером веревок. Он также был технарем и хорошим сварщиком. Он встроил камеры видеонаблюдения в решетки каждой камеры и микрофоны в выступы окон.
Мы видели все. Слышали все.
И любую собранную информацию могли передать клиенту.
Все началось десять лет назад, когда мы подумали о необходимости в такой услуге, и построили тюрьму, чтобы удовлетворить растущий список клиентов. Каждых клиент хотел получить у заключенного определенную информацию. Иногда они требовали конкретного наказания. Иногда оставляли все на наше усмотрение. Но со дня открытия у нас получился более чем устойчивый бизнес.
— Что это за новенький? — спросил я Шэнка, показывая на дальнее левое окошко, в котором я видел полностью голого парня, свернувшегося в углу у туалета.
Видимо, его окунули в одну из химических ванн и протащили через стекло и грязь, потому что он был покрыт темно-коричневой массой.
— Тот, кого отец нанял нас убить.
— И что такого он сделал?
— Он хотел отхапать огромный кусок южного магазина, — сказал Шэнк, почесывая руку и оставляя на той красные следы.
Я знал, что он не почувствовал ни царапин, ни капель крови, которые забивались ему под ногти. Шэнк едва ли вообще что-то чувствовал.
— Дай угадаю, он хотел запугать Бонда, если тот не собьет цену?
Шэнк кивнул.
— Долбаный идиот. — Я увеличил картинку с камеры, чтобы посмотреть, как над ним поработали Шэнк и Диего.
У него были порезы на спине. Глубокие. Они были на его плечах и руках, и спускались вниз к ногам. Которые тоже были больше похожи на мясо.
— Сколько он уже здесь? — спросил я.
— Два дня.
— Что вы на нем использовали?
— Ножи и малышей.
Малышами Шэнк называл остальных крыс, к которым не относился, как к домашним животным, и которых не таскал с собой. Он использовал этих ублюдков на заключенных, позволяя им пожирать те кожу и мышцы, до которых они смогут добраться.
— Этот тип так и ни слова не сказал, — продолжал Шэнк. — Отец думает, что он может работать с кем-то еще, но если бы он работал, думаю, он бы сдался и все уже мне рассказал.
Я еще больше увеличил размер картинки, чтобы присмотреться, не пропустил ли чего-нибудь. Черт, оказалось, что все-таки пропустил.
— Вы отрубили ему только два пальца на ноге?
— Посмотри сюда, — Шэнк указал на свой монитор, поэтому мне пришлось подкатить стул ближе к его стороне стола и посмотреть в Яму. — Вот сюда.
Яма — это то место, куда мы скидывали части тела до того, как они попадали в мусоросжигательную печь. Пальцы того чувака лежали прямо по центру.
— А это его рука? — спросил я.
Чей-то сосок тоже там лежал, но он был слишком велик, чтобы быть его.
— Ага.
— Диего рубил топором?
— Не он, а я. Я пытался хорошенько прицелиться, прежде чем отрубить эту хреновину. Обычно я отрубаю руку аж до локтя, но в этот раз постарался ограничиться запястьем.
— А пальцы на ногах?
— Это все малыши. Эти ублюдки были оооочень голодные.
Я засмеялся так сильно, что чуть не рухнул со стула.
Эти чертовы малыши. Я даже не знал, сколько их всего. Шэнк притащил одного несколько лет назад, а сейчас у него их было уже как минимум сотня. У них даже собственная комната была, из которой всегда доносился скрежет их длинных когтей по двери.
— А если по правде, хорошо повеселился в свой выходной? — Он оттолкнулся на своем стуле от стола и развернулся ко мне.
— Было странно вернуться в Штаты, так как не был я там очень долго, но да, все прошло неплохо.
— Когда Диего вернется с охоты, или загорания, или чем он там будет заниматься, я хочу, чтобы ты потом вернулся обратно в Майами.
— Что...
— Не спорь со мной, Бородач. Это нечестно по отношению к тебе, и мы в состоянии справиться здесь вдвоем.
— Ты не мой босс.
Мы с Шэнком вместе открыли тюрьму, а затем после того, как уже все запустили, позвали Диего. Шэнк и я были равноправными партнерами; мы решали все вместе. У него не было никакого права отсылать меня обратно в Майами, а я не обязан был его слушаться.
— Нет, но я твой лучший друг. И я говорю тебе взять пару дней. Они тебе нужнее. — Он похлопал меня по плечу и вышел из офиса.
Конечно, тот действовал из лучших побуждений, но он также знал, что для меня значит возвращаться туда, и почему здесь мне нравится находиться больше.
Может быть, мне просто нужно поискать немного криков в Майами.
Я нажал несколько кнопок на клавиатуре, и экран разделился, показывая все двенадцать камер. Заключенные вели себя тихо — некоторые потому, что мы ввели им кое-какие препараты, чтобы их было легче транспортировать, некоторые потому, что пытки привели их к обмороку, а некоторые потому, что кричали так сильно, что потеряли свои голоса и не могли больше кричать.
Поняв, что слушать пока нечего, я взял одну из таблеток из ящика и, убедившись, что громкость включена и что на экране показана каждая камера, пошел на кухню. Диего трахал местную, которая владела рестораном, и она передавала ему пакеты с едой каждый день. Это было только для нас, а не для заключенных. Никто в этом городе не знал о делах, которые мы тут проворачивали.
Схватив две мясные эмпанады, которые она приготовила, я направился в нашу квартиру.
Мы втроем жили на двух главных этажах дома, а тюрьма находилась под нами, в подвале. Когда мы с Шэнком отремонтировали это место, мы начали перетаскивать всю мебель и электронику. Но это была не просто перестановка. Мы проводили здесь почти все свое время, потому что хотели чувствовать себя в этом месте как дома.
Я хотел.
Здесь мне было комфортнее, чем где-либо.
Наши спальни не были большими, но у каждого из нас была собственная ванная комната, а кухня и гостиная были общими. Никто из нас не говорил о том, что хочет съехать и жить отдельно. Не было как таковых причин, не было ничего такого, что я бы не мог сделать перед этими парнями. С такой жизнью, которую проживали, мы не позволяли никакой мелкой херне повлиять на нашу дружбу.
Мы просто жили, веселились и убивали.
Как только вошел в свою комнату, я скинул ботинки и, рухнув на кровать, достал телефон из заднего кармана.
Лейла сказала, что ей понадобится пару дней, чтобы уладить кое-какие дела. Если я дам ей больше времени, интересно, она сможет нарыть для меня что-то получше? Я разблокировал экран, открыл сообщения и начал печатать.
Я: Вернусь через пару недель. Надеюсь, будет на что посмотреть.
Стоило мне бросить телефон на постель, как он зазвенел.
