терзали шею, скулу, уговаривая даже, а не заставляя повернуть лицо для поцелуя. Возможно, на кого-то неопытного, смущенного и подверженного его обаянию и красоте, это и оказало бы мощное воздействие, убеждая уступить. Но мое тело больше не реагировало на Саймона. Не в сексуальном плане уж точно. Он – насильник, а не просто нахальный соблазнитель, потерявший голову от страсти. И хочет он не только и не столько мое тело, сколько все, что я имею, включая и тайны, и наследие моего отца. Так что, пошел он!
Выудив кинжал из ножен, я захватила удобно крошечную рукоятку и, сжав зубы от отвращения, потерлась уже обнаженной задницей о стояк Саймона, отчего мужчина тут же застонал и стал нетерпеливо дергать собственные штаны.
– Вот так, сладкая Элли! – отрывисто захрипел он. – Я же знал, что ты меня хочешь, просто ломаешься. Сейчас будет хорошо, Элли. Сколько у тебя никого не было, а? Тугая будешь, небось, не протолкнуться. Всегда была тугая, а сейчас…
– Лицом к лицу! – собрав все самообладание, приказала я, обрывая отвратительный словесный поток. – Хочу видеть, кто меня трахает, Саймон.
– А ты властная похотливая сучка, Элли, и точно знаешь, чего хочешь, когда тебя разогреешь, – цинично хохотнул мужчина и, перестав вжимать меня своей тушей в стену, развернул.
И я мгновенно прижала клинок в его толстой шее, прямо там, где быстро колошматил от похоти его пульс. Пока плашмя, только чуточку взрезав кожу, чтобы дать понять, что я не шучу.
– Если ты дернешься, даже слишком глубоко вздохнешь, то убьешь сам себя, – прошипела я. – Истечешь кровью.
Обсидиановые грани остроты неимоверно, они наносят раны одним легким касанием, боль от которых настигает тебя лишь спустя несколько секунд. Ты уже видишь кровь, но осознаешь, что случилось, только позже.
– Убьешь меня, Элли, и сама сдохнешь. – Саймон замер, злобно уставившись на меня, боясь теперь и вздохнуть поглубже. – Каратели убийств не спускают, и им плевать на мотивы.
На самом деле я не знаю никого конкретного, кого бы наказали Черные за это. Но считать так было принято. А вот что ходу мне на Ярмарки больше не будет – факт. Но это сейчас не имеет значения.
– Даже если и так, тебе-то уже будет все равно, Саймон, – вложив в свой голос всю доступную мне сейчас беспечность и решимость загнанной в угол, чуть дернула рукой, не раня сильнее, только обещая.
– Ты чокнутая сука! – процедил гаденыш сквозь зубы, скривившись.
– Еще какая! А теперь слушай и запоминай! Твоей женой, неважно, какой по счету, я не буду. НИКОГДА. Сколько бы ты меня по углам ни зажимал, как бы ни расстарался, трахая. Встану, подотрусь, максимум за то, что неплохо обслужил, поблагодарю, но на этом все! Забудь про меня, мой скит, все чем владею. Это – мое и твоим никогда не будет.
– Это ведь можно и проверить! – попытался он оскалиться на меня угрожающе, но не впечатлил. – Что, если Каратели узнают о мастерской твоего папаши? А она ведь есть, я точно знаю, хоть и не нашел вход, пока ты дрыхла посте того, как я тебя хорошенько объезжал по ночам. И я знаю, знаю точно, что и отец раньше, и теперь ты делаешь эти свои обсидиановые штучки совсем не разрешенным способом!
– Сообщи! Вот только тогда и сама мастерская, и скит мигом горсткой пепла обернутся. И ты все равно останешься ни с чем!
Саймон с минуту злобно сопел, сверля меня в полутьме убийственным взглядом.
– Убери свое оружие. Давай разойдемся. – Дважды меня просить не надо было, и я тут же скользнула по стене из-под него, продолжая держать кинжал в вытянутой руке, а второй неловко возвращая на место одежду.
– Разойдемся, Элли, – повторил Саймон, отступая подальше. – Пока.
– Насовсем! – поправила я его и, отойдя на несколько шагов, сунула кинжал в карман и затянула шнурок на штанах так, что едва вздохнуть могла.
– Я от своего не отступаю, – огрызнулся Саймон, прижав пальцы к порезу на шее.
– А у меня ничего твоего и нет! – в тон ему ответила я и стала обходить его боком, почти прижимаясь к противоположной стене, так чтобы не выпускать из виду. – И никогда не будет!
– Бесплодная никчемная Элли! – выплюнул Саймон мне вслед, стремясь как всегда врезать в самое уязвимое. – Ты ведь только и пригодна что для удовольствия в постели и ценна знаниями своего отца! Даже Джон устал от твоей бесполезности под конец, знаешь ли. Устал и нашел себе нормальную бабу. У него ведь сын растет в ските Ладун. Уже четвертый год пошел.
Мне не было больно. Боль от подобного приходит лишь с осознанием, как от пореза беспощадно острым лезвием обсидиана по голым нервам. А мне сейчас было не до подобных ощущений.
– Врешь ты все, Саймон! – Я ускорила движение и уже ясно могла различить искаженное злобной гримасой лицо Илено.
– Если так, то зачем же Джон так часто ходил на восток последние месяцы, а, Элли? – безжалостно рассмеялся мужчина мне вдогонку. – С тобой он не видел будущего и оставался просто ради удобства и по привычке! Остался бы он жив, и через годик-другой привел вторую жену с ребенком в ваш скит.
Я развернулась и понеслась вперед, бесцеремонно отпихнув со своего пути Илено. Примчавшись на место, свернулась клубком, накрываясь с головой меховым одеялом. Я не буду думать! Не буду! Это ложь! Джон бы не стал… он бы не предал… он мне не лгал бы… Но… ведь правда в том, что в последние год-полтора перед смертью он действительно зачастил на восток. И именно из похода туда он приполз к нашему порогу весь истерзанный, истекающий кровью в последний раз.
О сне речи больше не шло, я просто лежала, свернувшись калачиком вокруг своей извечной боли, умоляя ее уняться, и держала глаза крепко закрытыми, запрещая думать о гадких словах Саймона снова и снова. Запрещая себе вспоминать детали, мельчайшие изменения в поведении, отношении Джона в последние месяцы нашей жизни. Запрещая находить себе все больше подтверждений, что сказанное его проклятым братом – правда. Но на самом деле уже знала, что будет. Я сама пойду на восток и найду тот самый скит Ладун. Весной или даже раньше. Найду и узнаю правду, или просто не смогу жить дальше. Хотя, и как жить, если окажется, что Саймон не солгал, я тоже не представляла. Стоило только допустить самый отблеск мысли, что Джон мог изменять мне, обманывать, причем не раз, не два, а на постоянной основе… что он, по сути, имел вторую семью и ребенка там… Моя боль из беспрестанно нудящей пустоты внутри обращалась топящим в себе пламенем. Я никогда почему-то не ревновала своего мужчину при жизни. Мне это и в голову не приходило. От него всегда на меня изливалось столько теплоты, страсти, чуткого внимания к любой мелочи, что и зародиться подобному было не из чего. А если это все было не только моим? Не только мне доставалось такое? И по уму бы не сверлить себе душу такими мыслями. Джон умер. Что было даже, то закончилось. Но, к сожалению, я-то до сих пор жила мыслями о нем. Я его оставила в своей жизни, не отпустила.
Юмсэ только протопал в один из боковых коридоров, отходяших от первого зала за дровами, подчиняясь приказу Андре, что собиралась заняться приготовлением завтрака для гостей Ярмарки, а я принялась укладывать свое добро в дорогу.
Потянуло дымом, закашляли, заворочались вокруг торговцы, пробуждаясь, а я уже впряглась в лямки и потянула заметно потяжелевшие сани к выходу из зала.
– Элли, ты чего это в такую рань! – удивилась Андре. – Там же едва светать начало и морозец еще давит.
– Это даже и лучше. Хоть кусок дороги до Цаева поворота проскочим удачно. А то потеплеет – народ повалит, и размесят все, – натянув на лицо улыбку, ответила я. – Увидимся весной, Андре!
– Да куда ж ты, даже не перехватив ничего? Танхорд, проснись, лежебока чертов! Элли уходит ни свет ни заря!
– Не нужно… – начала я, но скрипучий голос оборвал мою попытку.
– Да не сплю я давно! Ты же так грохочешь да костями скрипишь, старая, что и глухой спать не смог бы. – Старик, покряхтывая и прихрамывая, вышел из-за шкуры-занавеса и направился ко мне. – Элли, ну-к постой! Провожу тебя чуток, дочка.
– Поесть бы ей… – начала его женщина, но он отмахнулся, строго нахмурившись.
– Лучше пусть идет. Юмсэ! Давай подмогни нам!
– Танхорд, да не нужно меня провожать! – принялась я его уговаривать, но хозяин Ярмарки взял меня под локоток и повел к выходу, оставив сани тащить помощнику.
– Обидел? – тихо спросил он, только
