Льдина шагнула с улицы, толкая двери, и на мгновенье остановилась, вместе с моими сердцем и членом. В смысле сердце грохнуло и замерло, а член встал навытяжку, приветствуя ее, что тот солдат почетного караула царственную особу. Потому что хоть убейся, а так и есть – Евгения Воронова – единственная особа, правящая моим членом, пусть пока ей плевать, и она ни черта для этого не делает. Ходит, смотрит, дышит и еще на спаррингах меня по матам размазывает, причем не важно кто из нас сверху в тот момент. Плющит всегда меня, парадокс, сука.
Без шапки, зараза такая безбашенная, морозный декабрь так-то на дворе, черные-черные гладкие волосы как всегда собраны в тугую косу, но в первые секунды усыпаны белыми перьями снежинок, как роскошными невесомыми серебряными украшениями. Клянусь, когда у нас дойдет наконец до секса, я первым делом расплету эту ее долбанную косу до самой задницы, потому что прям п*здец как хочу увидеть эти волосы свободными, до адского зуда в пальцах, которыми их загребу.
Высокий лоб, и эта извечная строгая складочка между бровями, из-за которой она на первый взгляд кажется старше. И так золотистой коже искусственное освещение в офисе придало еще больше сияния, а капли от уже растаявших снежинок искушающе сверкнули. Одна, самая наглая, скатилась на ее верхнюю четко очерченную от природы губу, и я услышал, как гулко сглотнул рядом Кот, явно испытывая то же самое сейчас, что и я. Отлезь, придурок, самому глазами лапать места мало! Резковатые очертания скул, чуть впалые щеки, изящная шея, к которой я хочу присосаться, что тот вампир, по-наркомански жадно напасаясь ее ароматом. Я уже знаю его отзвуки – яблоки, мята, что-то пряное и самое главное, беспощадно-возбуждающее – она сама.
– Доброе утро, Евгения! – опередил меня в приветствии кто-то из оперов, и остальные дружно его поддержали.
– Доброе утро, – сухо-льдисто, как всегда, ответила она, глянув безразлично на всех ярко-синими, отчетливо намекающими на азиатщину в корнях своим разрезом, глазами и прошла через холл, скрывшись в коридоре, сопровождаемая двумя десятками взглядов.
– Бля, хоть застрелите, но я не понимаю, че вы на нее ведетесь! – ляпнул Игорь Лапин, запуская один из уже тоже почти ритуальных процессов. – Тощая, как палка. Еще и длинная, как жердь.
Традиционно у нас все поделены на три партии: такие, как я, кто жестко прётся от Вороны, те, кому она не заходит категорически и женатики, кому типа пофиг. Но, думаю, это чистая брехня. Ну вот предположим, что я женился, так к этому же слепота и ежеутренние дозы брома не прилагаются, так? Ну, и какие тогда варианты, что я хотя бы чисто гипотетически перестану член к любой красивой заднице прикидывать?
– Что бы ты понимал! – огрызнулся я. – У нее сиськи просто о*уенные!
Небольшие, как крепкие яблочки, вот прямо самый цимес, и так торчат дерзко под спортивным топом, что я за малым не спускаю, чисто глазами облизывая. И то, что ростом она всего сантиметров на пять ниже меня, тоже вставляет. И то, что мускулатура у нее вся проработанная, рельефная, у меня перекос крыши вызывает. Гибкая, что живая вода и сильная, верткая – хрен в захват возьмешь. И сама иногда так прикрутит на спарринге, что будь я чуть пожиже и просил бы через раз пощады у нее.
– Ага, Сойка у нас знает, о чем говорит, – ехидно заржал Витек Щавлев, – На каждой тренировке позволяет ей себя по матам повалять от души, пока втихаря сам щупает везде.
Смотри, глазастые какие придурки. Засекли, что я поддаюсь иногда, особенно когда поединок в партер переходит, искушая Воронову распластать меня как следует. От нее таким жаром в эти моменты прет, так и чудится, что достаточно будет вывернуться из-под нее, подминая, и пойдет у нас совсем другая борьба. Хоть помечтать пока. Только, сука, от этих долбаных мечт сразу встать потом не вариант, потому что как раз стоит намертво.
– О*енные – это у Светки Мироновой, – мечтательно закатил глаза Лапин. – Такие прям… уххх! У меня реально фляга свистит, как ее в зале в маечке этой гребаной в полосочку вижу.
– Да ладно, все в курсе, что свистит у тебя не фляга! – хохотнул Усов, – Но как по мне – и Светка – девка супер, и Воронова. Только Женька больно уж холодная. Как к такой подкатить, если как зыркнет – так оторопь берет.
– А вы и не подкатывайте, без вас есть кому, – посоветовал я, поглядывая в сторону коридора, где моя Льдина скрылась.
– Ага, Сойку вон оторопь у нас не берет, у него наоборот колом встает, хромать начинает, – дальше грохнул дружный ржач, который тут же оборвался при появлении других девчонок из группы тельников и новых сменщиков.
– Евгения красивая, – со вздохом тихо сказал Кот. – А вы все дебилы.
Вот тут согласен по обоим пунктам. Она не просто красивая. Она нахрен лучшая. И я эту лучшую завалю. Задолбался я одноглазого душить, представляя как она подо мной кончает. А дебилы пусть все и дальше стебутся.
Дверь в офис резко распахнулась, и внутри ввалилось бобровое семейство. Оксанка – как всегда с широкой приветливой улыбкой, на которую просто не вариант не откликнуться своей, а братья Бобровы – с мрачными рожами, обшарили нас подозрительно-предупреждающими взглядами, отвечая на приветствие.
– Бля, вот они же и не скрываются даже, – ляпнул, как в лужу пернул, Ванька Пинштейн, и мы все на него уставились. – Что? Ну это разве норм, что они вдвоем одну бабу шпилят.
Пинштейн был у нас из новеньких и еще, походу, не проникся главным орионовским духом – у нас за спиной своих не обсуждают. Не, девчонок языками облапать – это святое дело, но если бы кто рискнул гадость какую сказать – огреб бы мигом и лучшим бы счел сразу бежать увольняться.
– Ванек, они эту женщину вдвоем любят до фейерверков в башке, а кто кого и как шпилит – ни хера не наше дело, пока все добровольно и подержать свечку не зовут, – выразил я общую мысль.
– Да я же… – тут же смешался парень. – Я не в том смысле… Просто… Ну бывает же, что любят, да, но девушка же выбирает кого-то одного…
– А если выбрать не вариант? – ухмыльнулся Усов. – Если выбрать – братьев разосрать между собой навсегда?
– Ну это же… Что же, поэтому она должна с обоими…?
– Ванька, кончай ты блеять. Прямо говори: тебя волнует больше как им с ней вдвоем или как это ей с двумя? Если второе, то это, как минимум, странно, – не скрывая ехидства, сказал я не в меру любопыствующему, и все опять заржали.
– Да иди ты, Сойка! – огрызнулся парень и так заполыхал ушами и щеками, что развеселил нас этим еще больше.
А у меня внезапно родилась мыслишка, не факт что гениальная, но мало ли, и я решил не откладывать ее в долгий ящик.
В дверь общей для всего начальства приемной постучал погромче и ломиться не стал, пока не услышал «Войдите», в мои планы выхватывать от Бобров сегодня не входит.
– Мужики, Оксана, привет еще раз! – махнул рукой, старательно игнорируя, как у девушки пылают зацелованные в затянувшемся прощании аж до вечера губы.
– Тебе чего? – не слишком дружелюбно спросил Лекс.
– Да я к Оксане с очень интимной просьбой, – таки не удержался я от того, чтобы не дернуть братьев за больное.
– Чего-о-о?! Ты пьяный или бессмертный, Сойка? – мигом набычился Александр.
– Не-е-е, я влюбленный просто, – ответил, оскалившись в улыбке, осознавая, что хорош, а то мне сейчас живо зубной ряд проредят и глаз бесстыжий на жопу натянут. – Оксан, а есть вариант как-то личное дело Евгении Вороновой почитать? Я же знаю, что Боев на всех у нас очень подробно все собирает.
– Миш, ну ты что, с ума что ли сошел? – возмутилась, хоть и с ноткой сочувствия Боброва. – Что значит почитать? Тут же не библиотека, и личные дела – личные и есть и предназначены исключительно для внутреннего пользования руководством.
– Да понимаю я, Оксан. Ну, а если одним глазком, а? С меня магарыч.
– Сойка, если девушка говорит нет, то это не всегда значит «может быть». Отвали, – фыркнул Лекс.
– Миш, ну что ты рассчитываешь найти в личном деле-то? Там же только общая информация, как это тебе помогло бы, даже согласись я, чему не бывать.
