Глава 2
Я медленно просыпаюсь, выбираясь из тенет сна, и вижу Криса, лежащего рядом с закрытыми глазами. Звук какого-то непонятного объявления начинает проникать сквозь туман в голове, и я вспоминаю, что я в частном салоне самолета, на который мы сели в Далласе несколько часов назад. Одна из стюардесс говорит по-французски по внутренней связи, и единственное слово, которое я понимаю, это «Париж».
Я сосредоточиваюсь на Крисе, на его чувственном расслабленном рте, на восхитительно взъерошенных волосах. Губы мои приподнимаются в улыбке, когда я думаю, как бы он отреагировал на то, что его назвали восхитительным, и пальцы мои сами собой тянутся к его щеке и мягко скользят по сильной челюсти. Он так красив, но не классической красотой, как Марк, а чуть грубоватой и мужественной. Впрочем, я уже больше не считаю Марка красивым. Я больше вообще о нем не думаю.
Ресницы Криса поднимаются, и его яркие зеленые глаза находят мои.
– Привет, детка. – Он перехватывает мою руку, обводящую контур его губ, и целует в ладонь. Покалывающее ощущение от этой ласки бежит вверх по руке, по груди и оседает внизу живота.
– Привет, – говорю я. – Кажется, мы скоро приземлимся в Париже. – Стюардесса начинает говорить по-английски, подтверждая мою догадку. – Объявление перед этим было на французском, а я, как ты знаешь, по-французски не говорю.
– Мы это исправим, – обещает он, когда мы поднимаем спинки кресел.
Я тихо хмыкаю:
– Не очень-то надейся. Та часть моего мозга, которая отвечает за иностранные языки, не работает. – Я приглаживаю волосы, представляя, как, должно быть, ужасно выгляжу. Если бы не тот факт, что Крис видел, как меня рвало, и все равно любит, я бы, наверное, чувствовала себя неуверенно. А впрочем, сейчас я слишком устала, чтобы обращать на это внимание.
– Ты удивишься, как легко тебе будет осваивать язык, находясь в языковой среде, – заверяет он. – Хочешь небольшой урок, пока мы снижаемся? Я знаю, что ты больше всего не любишь эту часть полета. Я отвлеку твои мысли от приземления.
Я качаю головой:
– Я слишком устала, чтобы бояться разбиться, и слишком тупа, чтобы запоминать французские слова.
– Je t’aime.
– Я тоже люблю тебя, – отзываюсь я, ибо смотрела достаточно фильмов, чтобы понять, что он сказал. Но это все, что я знаю.
Губы его изгибаются в этой обычной для него, невозможно сексуальной манере.
– Montrez-moi quand nous serons rentres.
То, как слова слетают с его языка, вызывает во мне чувственную дрожь. Вот я и нашла причину полюбить французский язык.
– Понятия не имею, что ты сказал, но это прозвучало чертовски сексуально.
Крис наклоняется ко мне и легонько кусает в шею.
– Тогда я повторю, – бормочет он. – Montrez-moi quand nous serons rentres. Покажи, как ты любишь меня, когда мы приедем домой.
И вот я уже чувствую, что совсем не так устала, и мне не терпится поскорее добраться до этого нового дома. Ну что такого страшного может случиться здесь, в Париже? Здесь искусство, культура и история. Здесь новые приключения. Здесь кипит жизнь. И я с Крисом.
Когда мы выходим из самолета, пытаюсь взбодрить себя тем, что я в Париже, городе любви и романтики, но ничего не выходит. Это чувство неимоверной усталости возвращается, как паровой каток, и даже Крис признается, что ему надо отдохнуть. Поскорее бы добраться до настоящей кровати.
Мы проходим по пандусу и входим в здание аэропорта, которое во многом похоже на любой другой аэропорт мира. Указатели на английском и французском дают нам нужное направление. В Штатах указатели были бы на английском и испанском, так что все выглядит знакомо, и это успокаивает. Надеюсь также, это означает, что я не буду совершенно беспомощной из-за незнания французского.
Потом мы ступаем на движущуюся дорожку, которая везет нас через довольно странный, извилистый подземный тоннель. Рядом какая-то непонятная, неудобная лестница, которая поднимается и опускается неровной линией, и я не могу представить, чтобы кто-то ею пользовался. Зачем она поднимается и опускается? Это так нелогично и непонятно, что от этого чувство неуверенности вновь возвращается.
Вот уже наши сумки на ленте возле ног, и Крис привлекает меня к себе и обволакивает своим теплом. Я не смотрю на него. Не хочу, чтобы он видел, насколько я выбита из колеи. Кроме того, он теплый и чудесный, и я обвиваю его руками, вдыхаю знакомый запах, напоминая себе, что именно он – причина, по которой я здесь. Это главное.
– Эй, – говорит он мягко, чуть-чуть отодвигается и приподнимает пальцем мой подбородок, не давая спрятаться от его внимательного взгляда.
Когда наши глаза встречаются, я вижу в его глазах озабоченность. Меня никогда не перестает поражать и радовать, как мужчина, который находит удовольствие в боли, может в то же время быть таким нежным и чувственным.
Я приподнимаюсь на цыпочки и легко касаюсь губами его губ.
– Просто я устала. – Губы мои сменяют пальцы, обводя чувственный изгиб его рта.
Он завладевает моей рукой и удерживает ее.
– Ты же знаешь, что я на это не куплюсь, правда?
Я вымучиваю усталую улыбку.
– Просто я готова быть наедине с тобой. – И это истинная правда.
Он гладит меня по голове, прикосновение покровительственное, собственническое, и возникает чувство, что он испытывает потребность ни на шаг не отпускать меня, словно я в любой момент могу передумать и сбежать.
– Я тоже, детка, – шепчет он.
Я бы пообещала, что никуда не уеду, но не уверена, что слова сейчас имеют значение. Важны поступки. То, что я здесь. Что переживаю надвигающуюся, как он считает, бурю, не покидая корабля.
На противоположном конце тоннеля нас приветствуют рестораны и магазины, с левой стороны, и огромная толпа, которая вьется, кажется, бесконечно.
– Как я рада, что нам не надо в ней стоять, – с облегчением выдыхаю я.
– Вообще-то надо, – угрюмо отзывается Крис. – Это на проверку паспортов, чтобы войти в аэропорт.
Я останавливаюсь как вкопанная и поворачиваюсь к нему.
– О нет. Пожалуйста, скажи, что ты пошутил. Я не выстою эту очередь.
Он вешает сумки на плечи.
– Это будет не так долго, как кажется.
– Сказала секретарша в битком набитом кабинете врача, – отвечаю я и вздыхаю. – Прежде чем становиться в эту очередь, мне надо сходить в ванную.
Он наклоняется и целует меня в лоб.
– Отличный план. Я тоже пойду.
Мы разделяемся перед надписью «Туалет». Слово «туалет» кажется мне таким глупым, и, входя в переполненное помещение, я гадаю, не кажется ли французам точно таким же глупым слово «ванная». Передо мной очередь из пяти женщин, и только две раковины и две кабинки. Быстро уйти не получится.
