— Кто рисовал картину, Лайя? — Опять новый вопрос. И Лео избегает называть меня Лале.
— Она.
— И тебе известно, как она оказалась в доме Дракулы?
Да, мне известно…
Отъезд Влада — событие, раздирающее Лале сердце. С одной стороны, она понимает, что вдали от нее и Аслана его боль неразделенной любви притупится. Да и не это главное. Он, наконец, станет свободным, он станет правителем Валахии. Можно ли пожелать лучшего дорогому другу?
Но с другой стороны, она понимает, что будет тосковать. Тосковать по нему, по их юности, былым временам, посиделках в домике Хюмы. Будто от нее самой оторвут кусок, и ничто уже не залечит эту варварскую рану.
Рано утром они встречаются в излюбленном месте втроем, чтобы расстаться спустя час. Может статься, навсегда.
Лале кидается на Влада с горячими объятиями, ее грудь надрывается от безутешных рыданий. Таких, что Аслана даже колет крошечной иголкой ревности.
— Ну же, Лале, все хорошо! Не плачь! — утешает ее Влад, аккуратно обнимая за плечи.
— Я не могууууу! — опять завывает она, роняя голову на грудь юноши. Нет, не юноши. Уже настоящего мужчины, который готов управлять страной и вести за собой народ. — Мы же встретимся, Влад? Пожалуйста, пообещай. Мы должна когда-нибудь встретиться опять?
— Лале, милая, дорогая, — Влад отстраняется и крепко сжимает ее ладони. — Я не могу пообещать то, что во власти одного лишь Господа. Но я властен молить его, чтобы это когда-нибудь произошло.
Она неуклюже вытирает слезы и пытается вглядеться в его лицо, запечатлеть его в памяти. А потом срывается и убегает в домик.
Лале возвращается с заветным свертком и протягивает его Владу:
— Вот, возьми! Это мой подарок. Я не переживу, если ты нас забудешь.
— Я никогда вас не забуду! — Влад слегка разворачивает трубочку и видит краешек самого себя. — Это же… наш портрет!
— Да, я хочу, чтобы он был у тебя. Чтобы у тебя всегда были мы!
Она опять кидается к нему на шею, и Аслан сверху заключает их в свои объятия. Так они стоят несколько минут, каждый думает о чем-то своем. Их овевает ореол тихой грусти и безусловной, искренней, сверкающей любви, на которую способны только самые светлые сердца на земле. Одинокие сердца, обретшие друг друга…
Может быть, это Лале… я всех прокляла, взяв с них обещание встретиться? Сказать об этом Лео? Вряд ли его это обрадует.
— Я́ подарила эту картину Владу. И он… сохранил ее. — Одному Богу известно, как, но сохранил. Осознание этого приятным теплом растекается в груди, наполняет меня благодарностью.
— Значит, Владу? — задумчиво тянет Лео.
— Какие-то проблемы? — Я с прищуром смотрю на охотника, кидая вызов своей надменностью.
— А почему не Аслану?
— А тебе жалко? — распаляюсь я. — Я нарисовала, мне и решать, что с ней делать!
— Не поспоришь! — рычит Лео, метаясь по комнате, словно обезумевший лев.
Бедный обиженный мальчик! Конфетку отдали другому. — Но… картина теперь принадлежит Сандре. Вот же она удивилась, когда нас всех увидела!
Я застываю! Я совершенно забыла про Сандру!
Но теперь паззлы стремительно складываются в голове, и мне становится ясно ее поведение. Она действительно каждый раз была, мягко говоря, в шоке, знакомясь с нами.
— Вот только на Влада она отреагировала особенно болезненно, — подмечает Лео.
Да, это так. Но и этому теперь у меня есть объяснение. Сандра так профессионально увлекалась его персоной, что это переросло в личное. Ее мечта с картинки переступила порог дома. Хорошо, что мы вообще ее откачали!
— К Владу у нее… самая сильная привязанность, — туманно отвечаю я.
— А ты коварная, Лайя Бернелл. На глазах подруги целуешь мужчину, к которому та испытывает сильную привязанность? — Слова обжигают своей беспощадной правдивостью, хлестают меня, как провинившуюся рабыню. — И как, тебе понравилось?
— Понравилось, — язвлю я. — Даже очень!
Как бы то ни было, не ему читать мне морали и подавать пример непогрешимости.
Лео сжимает кулаки и стреляет в меня уничтожающим взглядом. Кажется, он переступил грань, на которой с трудом балансировал. Да нет, это ж я дала ему пинка.
Комнатка вдруг чудится мне тесной клеткой, и я в ней вместе с разъяренным зверем. Он медленно приближается ко мне, заставляя отступать. Пугает меня.
Еще пара шагов — и мои ягодицы касаются стола. Канделябр, стоящим на нем, чуть дергается, заставляя подскочить опутывающие нас тени. Охотник упирается руками в столешницу по обеим сторонам от меня и нависает сверху. Мне некуда деться от его властного взгляда, испепелящего в прах.
— Знаешь что? Ты достала меня, Лайя, — шипит он. — Надеюсь, ты наигралась. Потому что теперь буду играть я…
Комментарий к Часть 15. Рухнувшая завеса
Надеюсь, в аду нет котла для авторов, заканчивающих главу на самом интересном месте. Просто очень хотелось поделиться и сделать еще один финт в будущем.
========== Часть 16. Into the dark ==========
Все, что происходило с ним с момента вынужденной дислокации в солидный замок в румынском лесу, можно было назвать одним емким словом — абсолютный, всеобъемлющий, катастрофический пиздец.
Нет, в одно слово он все же не уложился.
Вообще, Лео было сложно удивить. Какие нераскрытые тайны мироздания смогли бы это сделать, когда он каждый день сталкивался с кровью, болью, убийствами, вечно живущими тварями, которые на эту вечность не имели никакого права? Он давно уже перестал уповать на Божью справедливость, научился наступать на горло собственной жалости. В его носу — запах пуль, на его пальцах — непроходящие вмятины от револьвера, с которым он сроднился, будто это часть тела. Ненавистная часть, которую иногда хотелось отрубить, но он уже не мог.
Но в замке все приобрело новый оборот. Никогда еще Лео не сталкивался с магией, помимо той, которой традиционно обладали все вампиры. Гипноз, чуть больше ловкости и силы, хорошее обоняние и слух — к этому он привык и уже считал весьма обыденным. Даже он развил в себе подобные качества методом упорных тренировок.
Почти вампир, но, к счастью, все еще не жаждет чужой крови.
А вот перемещения в пространстве и заклинание, про которое говорила Лайя, — это уже что-то свеженькое для его недурственного опыта.
Забавно!
Он должен умереть, но даже не вспоминает об этом. Как говорится, некогда скучать и предаваться унынию. Его выхватили из собственного номера, вместе с этой проклятой девчонкой, забросили на адскую карусель и погнали в водовороте полуреального бреда, явно вознамерившись укатать до тошноты.
Но и это его не сильно беспокоило, хотя фокусы, надо признать, весьма интересные. Все внимание Лео было сконцентрировано на другом. Точнее на другой. На маленькой, лживой гадине, которая затащила его в это незабываемое приключение. На ее мотивах, желаниях и действиях.
Он запутался. Старался барахтаться, но сети только сильнее впивались в сильное тело, проверяя предел упругости, ища ту точку, в которой он будет сломлен.
Он то верил в ее искренность, то пылал огнем презрения. Она заставляла его сгорать в противоречивых эмоциях, корчиться в муках немой ярости. А еще ублюдочного желания, которое было так некстати. Каждый раз, когда она отпускала в его сторону свою остроумную колкость, ему хотелось заткнуть ее поганый рот яростным поцелуем, затолкать в первую попавшуюся комнату и…
Блять! Нельзя же постоянно думать об этом!
Хотя лучше об этом, чем о том, что Лайя может быть другой. Когда они оставались наедине, между ними всегда неминуемо что-то проскальзывало. И он сейчас не о взаимном влечении, которое, кажется, вообще не исчезает, он о доверии, отчаянном стремлении навстречу. Порой она будила в нем безудержную нежность, оставляюшую похоть и предубеждения за дверью.
Лео метался по комнате, любезно отведенной для него Сандрой. Подушки летали по воздуху из стороны в сторону, пинаемые руками и ногами. Будь он у себя дома, он бы точно пульнул что-нибудь повнушительнее безобидного мешка с перьями, но здесь приходилось хоть как-то вымещать свою злость!
