за ее взглядом, но потом снова повернулась и стала наблюдать за ней самой, ее изумлением и явным благоговением перед красотой парящей птицы, озера и заката. Я помню, как жалела, что не могу чувствовать с таким накалом и полнотой, как она.
Ребенком Софи стала жертвой сексуального насилия. Ее врагом оказался ее же единокровный родственник: отец. Он обожал ее до тех пор, пока она не достигла половой зрелости, а затем, когда она стала похожа на молодую женщину, жестоко отверг. У нее не было ни братьев, ни сестер - в соответствии с действовавшим тогда в Китае законом о запрете на рождение больше одного ребенка. В ее семье некому было смягчить или исправить формировавшиеся у девочки искаженные представления о любви, семье и правде. Конечно, это могла бы сделать ее мать, но она сама была продуктом традиционного воспитания и просто не обладала внутренней силой и знаниями, чтобы противостоять укоренившимся догмам. Она не противоречила своему мужу потому, что не должна была этого делать, шла на цыпочках по коридору, закрывала за собой дверь спальни, садилась на брачное ложе и ждала. Ждала ли она искупления, прощения или спасения - не известно, но я до сих пор представляю себе ее - неподвижно сидящую и смотрящую прямо перед собой, добровольно ставшую слепой, глухой и непонимающей.
Она сама не хотела ничего знать, потому что где-то в глубине души чувствовала, что нс вынесет этого знания. Я хорошо вижу се цветной халат и застывшее лицо и не моту ее простить. Я понимаю, что мне не дано почувствовать все давление и безысходность, с которыми ей приходилось жить, но у нее был ребенок, плоть от плоти ее, кровь от крови. Плакала ли она когда-нибудь из-за того, что приходилось пережить ее девочке?
Я могу представить себе и отца Софи, но не в состоянии думать о нем спокойно - мне мешает гнев.
Странно: из всего курса психологии я сделала вывод о том, что большинство женщин, занятых в бизнесе сексуальных услуг, в детстве стали жертвой насилия или инцеста. Я представляла их или с пожилыми клиентами, безуспешно пытающимися создать атмосферу любви и понимания, которая была незнакома им с детства, или использующими свою работу в качестве средства для мести, стремясь наказать всех мужчин - как вид - за то, что с ними произошло в детстве.
Оказалось, что я была не права. Либо я строила свои выводы на неверной основе, либо Персик очень хорошо разбиралась в людях, не позволяя пострадавшим страдать еще сильнее. Сейчас я склонна думать, что, скорее, дело в Персике.
В ее собственной жизни хватало черных пятен, кстати, некоторые из них были довольно страшными, и она не собиралась отягощать ими жизнь других людей.
У французов есть такое определение: «исследователь внутренних глубин». Им пользуются для описания человека, который находит самые богатые и захватывающие переживания, изучая глубины собственной души. Софи стала для меня живым примером и воплощением этого определения. Она вечно проверяла себя на прочность, пытаясь найти переделы своим возможностям.
Я не знаю, что она читала на родном языке, но видела книги на английском, которым она отдавала свои силы и чувства. Комбинация была необычной, но она составляла суть ее собственного восприятия мира: Юнг и Анна Райс, Сартр и Мэри Шелли, Франсуаза Саган и Достоевский, Кальвино и Хемингуэй.
Она разговаривала о книгах не так, как мы привыкли это делать. Мы рассматриваем и оцениваем сюжет с точки зрения фабулы, описаний, действий и диалогов. Софи же не было никакого дела до всего этого. Ее интересовала эзотерика книги, истина не явная, а скрытая между строк. Она жила в этом мире, следя за географией души, ее развитием, и безошибочно определяла тот момент, когда автор оказался не способным сделать последний, единственный шаг, который мог превратить его произведение в шедевр.
Софи много говорила об этом, можно даже сказать, что она была одержима этой идеей. Ей казалось, что человек не достигает совершенства потому, что готов мириться с удовлетворительной посредственностью и боится отказаться от своих убеждений, своего «я» и своей души ради того, чтобы продвинуться в развитии.
Однажды она подарила мне керамический сосуд: простой цилиндр, покрытый китайскими иероглифами.
- Это очень красивое стихотворение, - сказала она. - Оно написано человеком, который был велик и успешен в политике и поэзии, но попал в немилость властей и был заключен в тюрьму. Здесь он выразил свои видения и мысли, которые у него никогда не возникли бы, сложись его жизнь иначе.
Эти слова напомнили мне о моих собственных изысканиях в то время, когда я еще училась в приходской школе и пыталась найти ответы на мучившие меня вопросы у Отцов Церкви. Я не нашла практически ничего и почти уже отказалась от своих попыток, когда наткнулась на работу Фомы Аквинского, самого разумного человека среди теологов. Он писал одному из своих учеников: «Я видел в своей жизни такое, что рядом с этим все мои учения становятся не ценнее соломы».
Мне кажется, что Софи тоже в своей жизни видела что-то подобное или хотя бы знала, что это существует.
И знание как таковое являлось запредельным для большинства из нас.
У меня по-прежнему хранится сосуд, который она подарила. Он стоит у меня на столе, наполненный разнообразными ручками, карандашами и старыми резинками. Иногда я смотрю на иероглифы и пытаюсь представить себе, в какие слова может складываться этот каллиграфический узор, какие мечты и видения подарить, какое волшебство он подарил Софи.
В ее квартире почти ничто не намекало на то, что хозяйка была китаянкой. Лампа с абажуром из рисовой бумаги, покрытой тонким рисунком, палочки для еды в ящике йа кухне, рисоварка - эти предметы могли принадлежать кому угодно. У нее был плюшевый китайский лев, которого она держала в шкафу. Софи получила его в подарок от давнего любовника, который привез ей этого льва из провинции, известной изготовлением таких игрушек. Об этом любовнике она никогда не говорила. После того как она рассказала мне о своем детстве, тема ее прошлого была для нас закрыта. Только однажды, пребывая в расслабленном и мечтательном настроении, она проговорилась, что скучает по рисовой каше, которую мама готовила ей в детстве на завтрак, и вспоминает, как мать сосредоточенно ее помешивает, неподвижно стоя у плиты.
По-моему, она осознанно отвернулась от воспоминаний о мучительном детстве, отвергнув вместе с ним и свою страну.
Настал момент, когда она не смогла разделить эти два понятия. О Китае
