— Это ты… — говорю я тихо.
— Я… — выдавливает из себя Стоцкий.
Глава 40. Истерика
Лера
— Прошу тебя, Лерочка, — с болью в голосе умоляет меня Игнат. — Встань с пола, я клянусь, что не прикоснусь к тебе… Пожалуйста…
Истерика колотит меня так сильно, что я слышу стук собственных зубов. Воспринимаю все, что пытается обьяснить мне Стоцкий, но остановиться и перестать плакать не могу. Столько лет… я была уверена, что оказывала первую помощь убийце своего отца, давала показания, проживала эту жуткую ночь в своих кошмарах снова и снова, а теперь должна поверить в принципиально другую версию событий. Где мой папа — вовсе не герой, а преступник. И эта версия, к сожалению, очень сильно похожа на правду, но… я не могу. Сижу в углу спальни и закрываю уши руками.
— Отпусти меня домой, — прошу Стоцкого бесцветным тоном.
— Нет… — упрямо мотает головой он.
Выходит из комнаты и через несколько минут возвращается со стаканом воды.
— Выпей, пожалуйста. Это — успокоительное. Ты поспишь, а завтра мы ещё раз попробуем поговорить.
— Ты мне врал! — отпихиваю от себя стакан. Зажмуриваюсь, слыша звон разбитого стёкла, и обхватываю колени руками, начиная раскачиваться из стороны в сторону. — Ты не сказал мне, кто ты… Да и кто ты на самом деле? Алексей или Игнат?
— Лера… я не мог, — он опускается рядом со мной на пол. — Не думал, что меня так затянет в чувства к тебе. Я… извини, все это я тебе уже говорил. Просто… если сможешь, прости меня. И пойми.
— Хочу домой, — шепчу.
— Собирайся… — хрипит Стоцкий.
Я слышу его удаляющиеся в тишине дома шаги.
Меня ведёт от головой боли и выплаканных слез. Придерживаясь за стены, я дохожу до туалета и, чувствуя приступ нервной тошноты, склоняюсь над раковиной. Умываюсь. Одеваюсь. Запихиваю вещи в рюкзак и спускаюсь на первый этаж.
Игнат уже ждёт меня в машине с включенными фарами. Он больше не пытается заговорить. Я сажусь на заднее сиденье и закрываю глаза… Как теперь жить? Кому верить? Как принять? Дождь колотит плотной стеной по автомобилю. Так символично…
— Разблокируй двери… — прошу Игната, когда мы останавливаемся возле моего дома.
— Лера… — ещё раз просит он.
— Ты слышишь?! — я бью ладонями по спинке его сиденья. — Открывай!
— Я все слышу, — говорит Стоцкий. — А вот ты — нет.
Двери отщёлкиваются. Я вылетаю на улицу прямо под дождь и бегу к подъезду. За эти секунды успеваю промокнуть насквозь и поэтому останавливаюсь. Сажусь на лавочку, закрываю лицо руками и слышу хлопок двери.
Игнат тоже вышел из машины.
Я чувствую, как он приближается и медленно опускается рядом со мной на лавку. Накидывает мне на плечи свою куртку.
— Я думал о тебе все эти годы, — говорит вкрадчиво. — Запала ты мне. Был с сотней женщин и в каждой из них представлял тебя. Выбирал твой цвет волос, фигуру, образ… А когда увидел в лагере, думал, что поехал крышей. Не знаю, зачем тебе это рассказываю, но, видимо, просто хочу уже прожить всю жесть до конца, — переводит дыхание. — Это твоё… — касается чем-то мягким моей руки.
Я поднимаю лицо и вижу свою резинку для волос. Ту самую, что пропала в душе.
— Ты… — накрывает меня новой волной шока.
— Извращенец и фетишист, — подсказывает мне, грустно ухмыляясь Стоцкий. — А ещё у меня есть коллекция твоего белья. Да, это не ветер срывал его с веревки.
— Камеры… Видео… — вспоминаю я. — Где они?
— Зеркало, шкаф и компьютер, — отвечает Стоцкий. — Похожи на деревянные заглушки. Только сверху коричневая линза.
— У тебя есть записи с них? — холодею от осознания масштаба своих проблем. — Где я себя… Ооо…
— Есть, — кривится Игнат. — Но неужели ты думаешь, что я кому-то их покажу?!
— У тебя для этого есть целая площадка! — истерично повышаю голос. — Можешь даже продать!
— Это ты можешь меня продать, — резко отвечает Игнат и поднимается на ноги. Его тон становится ледяным. — Ты — умная девочка. Если захочешь — сообразишь, кому нужна моя голова. И если действительно до сих пор считаешь, что я виновен в смерти твоего отца, а все остальное — подлая ложь, то можешь смело свершить возмездие. Я буду ждать.
С чувством всадив кулак в спинку лавки, он просто разворачивается и уходит. Не оглядываясь, садится в машину и резко газует с места, поднимая водные брызги.
Я смотрю ему в след, глотая слёзы, а потом ощузаю новый приступ тошноты. Сжимаю горло и кое-как перетерпливаю его.
Захожу домой, не включая света. Подсвечивая себе фонариком от телефона, пробираюсь в спальню и скидываю прямо на пол мокрые вещи до белья. Как маньячка обследую все места, в которых должны быть камеры. Две нахожу. Раскалываю их дверью, положив на косяк, а компьютер засовываю в нижний ящик стола. Не хочу, чтобы Стоцкий на меня смотрел! Падаю на кровать, укрываюсь покрывалом с головой и снова, прокручивая у себя в голове рассказанное Игнатом, рыдаю.
Меня отключает уже под утро, сквозь дремоту я слышу, как звонит мамин будильник. Примерно час у меня есть на поспать, а потом она увидит в коридоре мою обувь и придёт спрашивать, почему я дома.
Так и случается.
— Валерия… — раздаётся громкий стук в дверь. — Ты почему дома?
Просыпаюсь, но даже не пытаюсь открыть глаза. В них будто насыпали песка.
— Горло болит, — хриплю в ответ. — Не пойду в институт.
— Хмм… — слышу, как мама, видимо уже опаздывая, топчется на пороге спальни, но потом всё-таки подходит к моей кровати и кладёт на лоб руку. — Действительно, температура. Ты гуляла ночью под дождем? — возмущённо восклицает.
Блин, надо было спрятать вещи…
— Мам… — хнычу. — Отстань.
— Я не понимаю, как так можно, — сетует она. Ворчит. Выходит из комнаты. Просит Георга спуститься вниз и задержать такси.
Такси? Зачем им общее такси? Разве Георга не уволили? Или я к нему несправедлива, и он уже нашёл работу?
— Выпей, — возвращается мама в спальню и приподнимает мне голову, приставляя к губам стакан.
Послушно глотаю таблетки и, возвращаясь на постель, действительно чувствуя себя так, будто заболела.
К полудню температура поднимается ещё выше. Я просыпаюсь от того, что меня начинает знобить. Дотягиваюсь до новой порции жаропонижающего и снова засыпаю. На фоне слышу, как звонит мой телефон, но разговаривать ни с кем нет сил.
Мама возвращается с работы одна. Меня совершенно не интересует почему. Пытается впихнуть в меня что-то из ужина, но есть я не могу. Только спрашиваю, давно ли она общалась с первой женой отца. Мама отвечает, что Светлана сама прервала все контакты, когда ее сестра попала сначала в психиатрическую из-за попытки суицида, а потом в наркологию. Посидев на моей кровати, мама забирает с пола вещи и говорит, что в целом, ей со мной очень повезло. Простуды и безалаберность — не самые страшные родительские тяготы. Она уходит на кухню, а я, выпив таблетки антибиотика и жаропонижающего, засыпаю уже до утра.
Глава 41. Писец пушистый
Лера
— Лерочка, — слышу сквозь сон голос мамы. — Надя звонит. Тебя в институте обыскались. Возьми трубку.
— Хорошо, — бурчу, не открывая глаз.
Ещё несколько минут лежу, растекаясь по постели, а потом приказываю себе собраться и встать. Я знаю причину своей болезни. Сейчас модно говорить, что это-психосоматика, а если по-русски то самое обыкновенное желание спрятаться и не принимать решений. Но они ведь никуда не денутся. Как и чувства к Игнату… Алексею… Господи!
Перезваниваю подруге и стойко выслушиваю ее истерику о том, что она меня потеряла. Что я — бессовестная свинья, и что она никогда в жизни больше покрывать меня ни в чем не будет!
Она не будет покрывать меня… Нет, вы поняли? Когда мы успели поменяться местами. Это вообще-то были мои слова.
Я прошу у Нади прощения. Кратко, на сколько хватает сил, объясняю, что мы со Стоцким серьезно поругались и обещаю, что постараюсь прийти сегодня к последней паре.
