Черный кофе подступил к горлу.
— Вы идёте на улицу, чтобы найти его.
И убить.
Непроизнесенные слова повисли между ними.
— Да. — Габриэль легко надел кобуру поверх правой руки и застегнул ремень на ребрах.
— Та…. — на глазах Виктории выступили слёзы, она не хотела бояться — ни за себя, ни за Габриэля, — та проститутка говорила, что раньше был еще один дом Габриэля. Она сказала, что прежний дом сгорел. Его сжег тот, кого вы ищете?
— Нет. — Габриэль подтянул кожаный наплечный ремень перед тем, как опустить пистолет в кобуру. Его движения были уверенными, автоматическими, будто он делал это уже тысячи раз. Он взял с кушетки серый шерстяной сюртук в полоску и повернулся к Виктории. — Его сжег я.
Виктория глубоко вздохнула, завязанный на груди шелковый узел ослаб.
Серебряные глаза Габриэля подстрекали её задать крутившийся в голове вопрос — зачем?
— Ваши книги — у вас есть и английские, и французские издания, — вместо этого произнесла она, — на каком языке вы предпочитаете читать?
— Я научился читать по-английски. — Он не лгал. — Надеюсь, что когда-нибудь смогу так же хорошо читать по-французски.
Его пальцы сжали мягкую кожу.
— Кто научил вас читать по-английски?
— Майкл.
— Майкл — англичанин.
— Да.
Неожиданно вырвался вопрос.
— Мой отец никогда не посещал ваш дом, так ведь?
В мыслях еще были сильны отголоски потрясения, которое Виктория испытала прошлой ночью, когда увидела уважаемых мужчин и женщин — людей того же круга, к которому принадлежал и её отец.
— Нет. Ваш отец никогда не посещал мой дом.
Виктория верила Габриэлю.
— Отец не причинил бы мне боли, — твёрдо сказала она.
Чтобы убедить кого? Себя?
Или Габриэля?
— Даже чтобы защитить свою репутацию? — мягко спросил Габриэль.
— Думаю, даже в том факте, что я здесь, он бы нашел, чем себя оправдать, — сухо сказала она.
На сей раз правда не принесла боли.
В шестнадцать лет она узнала цену, которую пришлось заплатить, отказавшись от его защиты. Но всё равно Виктория никогда бы не вернулась домой, даже если бы он принял её обратно.
— А ваш брат?
Вопрос Габриэля выбил воздух из легких Виктории. Пальцы вцепились в кожаную обивку, не сознавая, что могут повредить ее.
— Откуда вы знаете, что у меня есть брат?
Глупый, глупый вопрос.
Регистрация в библиотеке…
— Я знаю, что ему тридцать. — В его глазах, без сомнения, была насмешка. — Знаю, что он тот мужчина, мадмуазель, который мог бы позаботиться о своей сестре. Но он этого не сделал.
Виктория наклонила подбородок. Он не имел права судить её…
— Брат не знает о моих обстоятельствах.
— Почему?
— Он сбежал, когда ему было двенадцать.
— И ему было настолько наплевать, что он ни разу не вернулся проверить, как живет его сестра?
Викторию захватила врасплох злость, прозвучавшая в голосе Габриэля.
Брат заботился о ней… слишком сильно.
— Брат сбежал из-за меня. — Глаза накрыла пелена воспоминаний. — Я его не виню.
Виктория винила их отца.
Она всегда его винила.
— Почему он убежал, мадмуазель Чайлдерс?
Желудок Виктории свело судорогой.
— Отец наказал Даниэля, — неохотно ответила она.
Не было нужды добавлять, что отец часто наказывал Даниэля.
В Виктории боролись два человека. Прежняя Виктория боялась, что правда оттолкнет Габриэля.
«Но он заслуживает знать правду», — возражала ей нынешняя Виктория.
Габриэль тихо ждал. Её выбор…
Виктория окунулась в прошлое…
— Позднее, тем вечером, когда я услышала, как Дэниель плачет, я пошла к нему в спальню, забралась в кровать и обняла его. Чтобы утешить, — сказала она, словно оправдываясь. Ненавидя себя за то, что спустя все эти годы по-прежнему чувствует, что вынуждена защищаться. — Он заснул у меня на руках. Я заснула, обнимая его. Отец разбудил нас.
Виктория не могла сдержать гнев и боль.
— Он обвинил нас в том… что мы согрешили. — Она громко сглотнула. — Отец не понимает, что можно любить — и касаться — без плотского желания.
— И поэтому вы стали гувернанткой, — сказал Габриэль.
— Да.
— И любили чужих детей…
Губы Виктории насмешливо скривились.
— Не все дети милы…
— …потому что не доверяли мужчинам.
Виктория не могла больше убегать от правды.
— Да.
Сквозь повисшее напряжение прорвались два слабых удара башенных часов — Биг Бен отсчитал час.
— Желание естественно, мадмуазель, — в его глазах танцевал серебряный свет, — виноват мужчина, использовавший ваше желание против вас, а не вы.
Виктория представила мальчика, который мечтал о кровати, чтобы спать…. подростка, стремившегося к успеху, чтобы никогда снова не оказаться бедным…. мужчину, который хотел почувствовать то удовольствие, что доставлял другим.
— Виноват мужчина, использовавший ваше желание против вас, сэр, — сочувственно сказала Виктория, — а не вы.
Голова Габриэля дернулась, словно от пощечины.
Виктория ждала от него признания правды.
Просунув руки в рукава полосатого сюртука, Габриэль повернулся спиной, схватил пальто, трость и шляпу.
Она мельком заметила темноволосого охранника с другой стороны двери.
Габриэль его не представил.
Виктория заглянула в темные любопытные глаза. А потом за Габриэлем закрылась дверь.
Оставляя ее в одиночестве.
Виктория неожиданно поняла, что проголодалась.
Сидя в кресле Габриэля, она положила французскую книгу так, чтобы было легко до неё дотянуться, и сняла серебряную крышку с блюда.
По краю фарфоровой тарелки шло синее кольцо рисунка.
Виктория ела с удовольствием. Когда она доела последний ломоть ветчины, последний кусочек яйца, последнюю корочку слоеного круассана, то поставила крышку обратно и вынесла поднос в коридор.
Темноволосый мужчина — моложе Габриэля лет на десять — повернулся к ней с обнаженным пистолетом.
Она его удивила.
Он её удивил.
— Пожалуйста, передайте повару, что завтрак был очень вкусным, — спокойно сказала она, протягивая поднос.
Темные глаза мужчины медленно осмотрели голубое шелковое одеяние, обнажающее плечи Виктории.
В его взляде скользнула искра озорства.
Очевидно, что проституция не лишила его ни радости, ни желания.
— Благодарю, мадам. — Он спрятал пистолет под черный пиджак, улыбнулся и взял поднос. Голос был мягким, вежливым и соблазнительным. — Пьер будет польщен.
