Она качает головой, все еще улыбаясь. После всего, что она по моей милости пережила за последние несколько дней, это кажется мне чертовым рождественским чудом. Она не хмурится и не смотрит сердито, а улыбается искренней, чистой улыбкой.
Поправив простыни на груди, она склоняет голову набок.
— Итак, что еще? Запах, вкус и…
— Звуки, — немедленно подхватываю я. — Звуки, которые ты издаешь, когда тебя трахают. Черт, перефразирую — звуки, которые ты издаешь, когда испытываешь удовольствие. Именно это, м-м, заводит больше всего.
— Тебя? Или мужчин в целом?
Мое лицо горит. И это просто смешно, что я так сильно смущен. Раник Мейсон, блин, никогда не смущается, так что я просто игнорирую эту реакцию.
— Черт, принцесса, я не могу говорить за каждого скользкого чувака. Я просто рассказываю тебе общие вещи о парнях.
— Но тебе больше всего нравятся звуки.
Больше всего мне нравишься ты. Но пока рядом Тео, ты на меня никогда не посмотришь. И мне придется жить с этой дерьмовой, вырывающей сердце херней до конца моей никчемной жизни.
— Да, мне нравятся звуки. Блин, ну подай на меня за это в суд.
— Я не стану. Подавать на тебя в суд. У тебя нет денег, — ухмыляется она.
— Слушай, суть в том… черт, короче, ты должна получить столько же наслаждения, сколько доставишь, прикасаясь к члену, окей? Если Тео чего-то стоит, если ты ему дорога, то он возбудится, как сумасшедший, лишь увидев, как тебе классно.
Она вся становится розовой. Наверное, представляет Тео со стояком и становится мокрой. Пытаюсь избавиться от давления на ширинку. Не совсем подходящее время, приятель. Она даже не думает о тебе.
Она думала этим утром, — отвечает мой член. Просто посмотри на нее. Какая она горячая, взволнованная и роскошная.
Я знаю, что она такая, придурок. Но ей нужны не мы.
Встаю и натягиваю футболку.
— Ну что, на сегодня все. Мне пора в универ.
— Х-хорошо, — говорит она, чуть задыхаясь. — Мне тоже.
Я должен уйти, просто уйти, прямо сейчас, но я оборачиваюсь, и от увиденного у меня чуть не останавливается сердце. Ее золотистые волосы выбились из пучка, и растрепанные завитки обрамляют ее покрасневшие щеки. Местечко под шеей, которое я целовал, все еще красное, влажное. Бедра под одеялом плотно прижаты друг к другу, а джинсовые шорты еще расстегнуты. Мне виден кусочек ее трусиков — розовых с ленточками по бокам. Тех, что я выбрал для нее.
Тех, что мы выбрали вместе.
Весь контроль, который я имел над своим членом, вылетает в трубу, потому что это я туда его вышвырнул. В мгновение ока я снова склоняюсь над ней. Потому что она мне нужна. По-настоящему. Она нужна мне, нужна…
Элис смущенно глядит на меня, вновь ерзая бедрами.
— Я… я привыкла делать это сама, — начинает она. — Но я… я думаю, что будет полезно… узнать, каково это, когда кто-то другой… делает это тебе.
— Ты уверена? — хрипло спрашиваю я.
— Да, — кивает она. — Пожалуйста.
Другого разрешения мне и не нужно. Я целую ее, крепко и быстро, и она с тихим стоном берет меня за руку и толкает ее в свои шорты. Я чувствую ее жар, мягкость тонкого шелка, очертания ее складок. Там она маленькая, аккуратная, а ее трусики такие чертовски милые, что я еле удерживаюсь от того, чтобы не встать на колени и не осыпать ее поцелуями ниже талии.
Пробно давлю на ее холмик, и она издает легкий вздох. Мои пальцы движутся по кругу, отчаянно пытаясь найти ее самые чувствительные точки. Отчаянно? Это я о себе? Проклятье. С другими девчонками я никогда не теряю самоконтроль. Так почему же сейчас я лезу из кожи вон, чтобы доставить ей удовольствие? Чтобы произвести на нее впечатление? Или потому что этот момент — мой единственный шанс сделать ей хорошо? Или потому что она — все, чего я хочу, но никогда не смогу получить?
Или же потому что я…
Дыхание Элис становится тяжелым, и вырвавшийся у нее обрывистый стон предупреждает, что скоро мне выпадет джекпот. Я выдыхаю, зарывшись лицом в ее шею, ласкаю ее с легким нажимом. Запах сливок и роз одурманивает меня, сладкие стоны пьянят. Еще. Я хочу, чтобы она стонала чаще, громче, быстрее. Хочу, чтобы она потеряла контроль, чтобы кончила под моей рукой. Хочу видеть ее лицо, когда удовольствие опалит ее изнутри.
А еще я хочу, чтобы она знала безо всяких сомнений, что я люблю ее.
Бедра Элис сжимаются, и я перемещаюсь ниже, позволяя влаге внутри ее трусиков направлять меня.
— А внутри? — бормочу я. — Там ты что-нибудь делаешь?
— И-иногда, — выдыхает она. — Но… а-ах!
Мой палец легко входит внутрь. Там она гладкая и горячая, текстура хоть и знакомая, но совершенно другая.
— Но что? — мягко спрашиваю ее. Она извивается, ее голубые глаза подернуты дымкой.
— Не хочу, чтобы ты д-делал то… то, что не хочешь…
Гортанно смеюсь, будто счастливый лев.
— Поверь мне, принцесса, — шепчу, — я очень давно хочу это сделать.
Говорить ей такое неправильно, очень неправильно, но она, кажется, больше не обращает внимания на мою болтовню, и я дико этому рад. Я продвигаюсь глубже, и ее голова откидывается назад, обнажая бледную шею. Наклоняюсь и медленно целую ее, пока пальцем то выхожу, то погружаюсь еще глубже. Она вознаграждает меня стоном, громким и восхитительно удивленным, и я усмехаюсь ей в горло. Для большего эффекта сгибаю палец крючком, и она, дернувшись, ахает. Потом, широко распахнув глаза, смотрит вниз.
— Ч-что это было… — Я повторяю маневр — только сильнее, и она со стоном выгибает спину. — Раник…
— Ты должна знать, ботанка. — Склоняюсь к ее уху. — Там точка G. У тебя точно пятерка по биологии?
Она хмурится, собираясь заспорить, но я обхватываю губами мочку ее уха и нежно прикусываю ее, вворачиваясь еще глубже внутрь, и вся ее хмурость тут же превращается в шок. Ее тело дрожит, сообщая мне все, что надо. Ей нужно больше: еще один толчок, еще один палец. Моя рука полностью влажная, и вся комната пропитана запахом — полностью женским, полностью ее. Я становлюсь настолько болезненно твердым, что джинсы уже дерьмово справляются с задачей сокрытия улик.
Смотрю на ее черный лифчик — он самый обычный, его легко будет снять. И призываю все свою силу воли, чтобы не тронуть его и не позволить ее грудям выпасть наружу. Чтобы не раздвинуть ее ноги и не попробовать ее там на вкус. Не расстегнуть молнию на джинсах и не выпустить член на свободу. Хочу втираться в нее, но запрещаю себе. Горю желанием сделать гораздо больше, но ласки пальцами — это все, что она мне позволит. И это больше, чем я, черт возьми, заслуживаю.
— О-о, — выдыхает она. Ее веки трепещут, когда я подвожу ее к краю. — Раник!
Мое имя на ее опьяненных страстью губах — одурманивающий звук, от которого мои бедра без разрешения дергаются. Чтобы отвлечься от неистового желания раздеть ее прямо сейчас и проскользнуть внутрь, я зарываюсь лицом в ее шею. Мягко прикусываю нежную плоть, чувствуя ее судороги вокруг своих пальцев. Она задыхается, и все внутри нее в этот момент восхитительно напрягается. Стонет, и сладкий, протяжный, высокий звук заполняет собой все пространство.
Я отстраняюсь и смотрю на ее лицо — покрасневшее и сонное, удовлетворенное и восторженное. Оно такое из-за омывающего ее удовольствия, которое постепенно сходит на нет. Она больше не выглядит грустной, это уж точно. Но это не навсегда.
Пока она приходит в себя, я продолжаю играть с ней снаружи, лениво потираю и смотрю, как она вздрагивает. С нею здорово, правда здорово. Я никогда таких не встречал. Медленно-медленно ее дыхание начинает выравниваться. А я впервые осознаю, что все это время задыхалась не только она, но и я.
Ее голубые глаза встречаются с моими, и я внезапно осознаю, как, черт побери, мы сейчас выглядим: моя рука глубоко в ее трусиках, и она, распластанная, лежит у меня на постели. Немедленно отстраняюсь, откашливаюсь и поднимаюсь с кровати.
— Мне надо… короче, мне правда надо идти. Надеюсь, э-э, надеюсь, урок был полезным. Ну, ты же знаешь, мы здесь, чтобы помочь тебе всему научиться.
