Договорить не получилось. Не дали. В палату, без стука, по-хозяйски, словно это её больница, вломилась Инка. В руках — эмалированный поднос с бинтами и разными примочками, а на лице — то же самое выражение неожиданности, которое ещё недавно было и у Некрасовой.
— Ой, я позже зайду, — притормозила, от чего едва прикрытые белоснежным халатом буфера призывно всколыхнулись. Надо быть наглухо зашторенным, чтобы не воспользоваться столь откровенным приглашением.
— Стой, стой, Инусь! — бодро приподнялся, зная, что пора делать перевязку, — ты как раз вовремя. Мне такой пирог принесли, ммм, пальчики оближешь. Будешь?
— Ой, Лёша, — отмахнулась кокетливо, рушив с места, — если только с чаем.
— Ну-у-у, это уже за тобой, — подмигнул подыгрывая.
— Хорошо, я не против, — задрала на нем футболку, рассматривая предыдущую повязку. — Меняем сейчас или мне позже подойти? — стрельнула на покрасневшую Владку недовольным взглядом.
— Сейчас, Инусь, позже у нас чай, — и столько обещания вложил в это самое «позже», что только тупой не поймет, что там за чаепитие намечается.
Выглянул из-за Инкиного плеча, прослеживая за реакцией девушки. Ожидал, что не выдержит, психанет, хлопнет дверью, но она сидела, не шевелясь, и во все глаза смотрела на него, вернее, на ещё хранившую следы воспаления рану. По испуганным глазам видел — слишком близко к сердцу приняла произошедшее в клубе. На лице отобразился такой спектр эмоций, что самому стало мерзко от проявленного скотства.
«Ну же, давай, включи обиду, сверкни слезами».
Он такой. Мудак и долб**б. Это тебе не Сёня. А с ним даже дружить нельзя, не то, что пироги таскать.
Инка неугомонно заливала, поняв, что Владка не угроза и под прикрытием перевязки вовсю лапала его бицепсы. Что она там говорила? А, пофиг. По-идиотски лыбился, выжидая развязки, и не сводил с Некрасовой пристального взгляда.
Зацепил.
На дне живых, выразительных глаз заплескалась долгожданная боль. Значит, Седых оказался прав. Выходит, Викины нападки небеспочвенны. Получается, всё намного хуже, чем он думал. Взаимно? С кем? С пустоголовой второкурсницей?
— Спасибо, Инна, — сам поправил футболку, заметив, как Влада сцепила на коленках пальцы.
— Ну, тогда я позже загляну, — попятилась к двери медсестра, он улыбнулся, но уже без особого энтузиазма.
— Угу, буду ждать, — пообещал пылко.
Влада фыркнула с таким необузданным блеском в глазах, что моментально захотелось погасить его, подчинив себе как можно скорее.
— И-и-и, — продолжил прерванный разговор, переключившись на Некрасову, — на чём мы там остановились?
Того, что произошло дальше, Лёшка никак не ожидал. Она медленно, придавая телу плавную гибкость, наклонилась над ним. Близко. Очень. Против воли втянул в себя запах её духов, запоминая характерные нотки, и словно загипнотизированный проследил за чувственными губами, которые замерли возле его губ в опасной близости.
— На том, какой ты козёл, — прошептала ему в губы и одним резким движением стащила с тумбочки принесённый пакет. — Трахнешь свою «Инночку» без моего пирога, придурок.
На что она надеялась? Что отпустит? Проглотит? Не помешало бы. Перед ним двадцатилетняя девчонка, курящая травку, нажирающаяся до невменяемости, что с неё взять? Сам же спровоцировал. Стоило улыбнуться снисходительно, схавать и отпусти к еб*ней фене.
Но не тут то было.
Рывком вскочил с койки и нагнал заразу у двери. На боль не обратил внимания. Было то, что рвало на ошметки сильнее какой-то дырки в боку.
Сцапал, пригвоздив к стене, и судорожно втянув сквозь стиснутые зубы воздух, навалился на неё всем телом, наплевав на недавние запреты.
— Не нарывайся, — прошипел зло, сжимая широкими ладонями трепещущую талию.
Влада сразу заволновалась, почувствовав одновременно и страх, и неловкость, и дикое возбуждение. Зажатый в руках пакет полетел на пол, а она так и стояла, боясь пошевелиться.
— А то что? — дрогнул её голос, но подбородок вскинула воинственно. Глупая. Была бы умнее, не задавала подобных вопросов.
— Плакать будешь, — произнес сухо. — Причем, сильно.
С каких пор он перестал видеть в ней большеглазую шестилетнюю девочку? Когда именно стал обращать внимание на зовущие виляния бедёр, если виделись всего ничего? Почему засела в мыслях, въелась под кожу? Кто бы сказал, разъяснил.
В голубых глазах вспыхнули ледники. Завораживающе, предостерегающе, и по-своему маняще. Как бабочки летят на огонь, так и она летела на него, не задумываясь о последствиях. Но кто-то же должен сохранять голову на плечах. Прислушиваться не только к пульсирующему болезненным желанием члену, но и к мозгам.
Отстранившись, слегка наклонился, поднимая оброненный пакет, и грубо впихнул в дрожащие руки.
— Забирай свою жратву и у*буй отсюда нах**.
Раз решила бросить ему вызов, то и говорить отныне будут на равных. Предупреждал ведь, теперь пускай пеняет на себя.
Влада взмахнула ресницами. Раз, другой. Так проще удержать набежавшую солёную влагу. Обещал слёзы — вот и сдержал слово.
Сколько всего хотелось сказать, но язык не слушался. Вместо боевой, привыкшей держать любой удар Влады, стояла обиженная, задетая за живое маленькая девочка. Она к нему со всей душой, а он… Сволочь, одним словом.
— Да пошел ты… — прохрипела севшим на эмоциях голосом и, поддавшись секундному порыву, зашвырнула на середину комнаты злополучный пирог. — Ах, да, — улыбнулась сквозь сверкающую россыпь слезинок, рванув на себя дверь, — скорейшего выздоровления, — добавила едко и с такой силой грюкнула ею, что с потолка посыпалась штукатурка.
Гончаров устало прислонился спиной к двери, рассматривая вылетевшую из пакета выпечку. Разлетелась она по полу кроваво-ягодным повидлом, демонстрируя чью-то заботу. А ведь ему на протяжении пятнадцати лет никто ничего не выпекал. Чтобы просто так, от души.
Добился-таки поставленной цели — обидел свою Ладку. Отшил. Не впервой ведь. Наконец можно перевести дыхание. Будет надеяться, что теперь уж точно дошло. Только… не стало ему дышаться свободней, не стало легче. Наоборот. Столько противной горечи во рту собралось, что ничем не запить, не перебить её послевкусие.
Глава 14
Ночь выдалась звёздной. Небо висело настолько низко, что казалось, можно рукой дотянуться до небесных светил. Хорошо тут на крыше, свежо, да и легким дышалось всласть, и не скажешь, что город.
Жадно затянувшись, Лёшка в несколько секунд прикончил сигарету. Нервы. Впервые, между прочим. Даже когда «снимал» первый заказ был более спокойным, а сегодня что-то разошелся.
И если уж честно, было от чего. Впервые работал не сам. Переживал жутко.
А вдруг что-то пойдет не так? Вдруг не сработает? Скибинский, мать бы его трижды, упёрся: подорви ему Гордеева, хоть ты тресни. И ведь прав по-своему. После того, как Турский в открытую заявил о его «предназначении», а он, будучи на тот момент не в курсе запланированного нападения на «Ажур» ещё и красочно разрисовал участь Вадоса вследствие неповиновения — ни у кого не останется сомнений о его причастии.
А нельзя так. Категорически. Надо так провернуть, чтобы на Павла Олеговича подумали в самую последнюю очередь.
Вот только не всё так просто, как думалось изначально. Куда легче нажать на курок, чем прикрепить под машину взрывчатку.
Гордеева охраняли с особой тщательностью, и с такой же тщательностью проверялись как загородный дом, так и машина. Нужно родиться под счастливой звездой, чтобы незаметно провернуть задуманное, да ещё и не попасться с поличным.
— Да не переживай ты так, — передал ему бинокль Седых. — Антоха актёрище от бога. Я ему такой инструктаж провел — любой спецагент позавидует.
Может и так, но всё равно тревожно. На крайняк, мог Ваньке поручить, сам бы подставился, но чтобы вот так?..
Примелькались они на той встрече, да и камер вокруг казино намеренно. Другое дело Ванькин дружбан, работающий костюмером в театре. Загримировался так, что и сам бы не признал в нем молодого парня, а, судя по тому, как дежурившие у Гордеевского джипа охранники воротили от переодетого бомжа нос, там ещё и амбре стояло соответствующее.
